Мария Климова: "А куда я еще пойду, в цирк работать?". Почему Анна Каретникова согласилась стать помощником руководителя столичного управления ФСИН

Правозащитник, бывший член Общественной наблюдательной комиссии Москвы Анна Каретникова согласилась стать помощником руководителя столичного управления ФСИН по правам человека. На конференции членов Общественных наблюдательных комиссий (ОНК) заместитель директора тюремного ведомства Валерий Максименко пообещал, что ее бывшие коллеги скоро увидят Каретникову "в новом качестве"

Сразу скажу, что на должность меня пока не назначали. Был предварительный разговор, в ходе которого я согласилась, остальное я узнаю пока от журналистов. Разговоры [о назначении] велись давно, но потом стало для меня ясно, что общественности я уже как бы не пригодилась. Когда эти 25 членов Общественной палаты меня не назначили, я подумала, что странно, что мой опыт работы никому не пригодился. А оказалось, что пригодился он Федеральной службе исполнения наказания. А куда же я еще пойду экспертом по следственным изоляторам, в цирк что ли работать?

Я уже два дня не являюсь членом ОНК Москвы. За восемь лет было очень много разных направлений работы, поскольку это вообще работа разноплановая. Мы занимались проблемами медицины, питания, условий содержания в следственных изоляторах, нормативной базой и внесением необходимых изменений в нее. Это и перечни разрешенного и допустимого и другие документы.

Кроме этого мы занимались благотворительностью. Вот эти книжки, которые мы бесконечно развозили. Потом мы выяснили, что в изоляторе №6 у находившихся там младенцев нет памперсов и детского питания. Ну и доходило до смешного, когда мы на свои деньги и на средства, собранные в интернете, покупали кран-буксы, чтобы починить краны, текущие по всем нашим изоляторам. Мы не только критикуем ФСИН, мы пытаемся вносить какие-то предложения и решать проблемы со ФСИН.

Естественно, что первая реакция на наши действия была негативная, потому что проще скрыть проблему, чем искать пути ее исправления, пусть и с нашей помощью. А потом они поняли, что наша задача — это не бесчисленное количество публикаций в интернете о том, как все плохо, а попытка как-то реально помочь. В диалоге и взаимодействии реально починить эти краны, а не писать о них в газетах. В итоге мы пришли к взаимопониманию, и никаких препятствий на этом пути нам уже не чинили.

Конечно, у нас есть ужасная проблема с недофинансированием ФСИН. С учетом того, что, как мне сказали, в следующем году на 22% могут снизить еще финансирование, становится вообще печально. Ну и вообще, странно было бы, если всей стране становится хуже, а в тюрьмах становилось бы лучше. На это мы не рассчитываем, да.

Если по-честному, то насилие и применение физической силы в московских изоляторах все-таки редкость. Мы находимся, можно сказать, в тепличных условиях по сравнению с нашими челябинскими коллегами, например. Мы хотя бы по этому поводу лишены необходимости все время со всеми воевать. Поэтому у нас относительно ровные отношения и создались. Если бы тут еще и пытали во всех камерах, то надо понимать, что никто бы на работу меня не пригласил. Но у нас этого нет, и вся эта ужасная история с Дадиным… Вот такого у нас нет. Да, были случаи, когда обращались по поводу избиений, и мы — не скажу, что расследовали, потому что у нас таких полномочий нет — но мы вникали в эти ситуации. Пытались разобраться, что произошло, почему это произошло, как сделать так, чтобы этого больше не происходило впредь. Да, это было, но совсем не в тех масштабах, как это происходит в российских далеких колониях, которые никому не подконтрольны, никем не проверяются. Естественно, насилие идет уже там само собой.

В Москве чаще жалуются на избиения в конвойных помещениях в судах. Мы проводили совещания с конвойным полком, неоднократно получали какие-то гарантии, но, к сожалению, эти избиения не прекратились, и заявлений об этом довольно много. То есть какие-то не очень адекватные конвойные избивают, оскорбляют, сковывают людей. Безобразия, конечно, полно и целые стопки этих заявлений мы отдавали на этих совещаниях с конвойным полком, чтобы они там разобрались, что происходит. Они, конечно, ничего этого не признают, но люди возвращаются с судов, и на медосмотре видно, что они избиты, что к ним применялась сила. Вот мы и пытались что-то с этим сделать.