Валентин Доборович: Профессиональный перевод – это перевод эквивалентов

Удачный акцент

– Валентин Александрович, вы родились в Англии. Как ваши родители попали туда?

– Это военная история. Мать родом из Калужской области. В 19 лет немцы угнали её в Германию. Отец родился и вырос в западной Белоруссии. Ныне это Гродненская область. Но когда началась Вторая мировая война, там была территория Польши, поэтому он вырос как поляк. Отец оказался в рядах армии генерала Андерса, который воевал под предводительством польского правительства в изгнании, находившегося в Лондоне. Таким образом он попал на Западный фронт. Мама оказалась в Западной Германии, и после войны ей удалось уехать в Англию. Отец в 1946-м демобилизовался. Их часть располагалась в Англии. Так родители встретились. Оба стали работать в текстильной промышленности на севере страны.

Английский был моим первым языком, с ним я родился и вырос, а русский, белорусский и другие – уже приобретённые. Во время хрущёвской оттепели родители решили вернуться на родину отца, так что юношеские годы я провёл в Белоруссии, окончил Минский институт иностранных языков, поработал немножко и в 1978 году перебрался в Белгород.

– В институте вы изучали английский?

– Английский, французский, немецкий. Но когда я перебрался в Белгород, основная моя работа была связана с английским.

– На скольких языках вы говорите?

– Французский и немецкий сейчас в значительной степени ушли, потому что я много лет с ними не работаю. Только когда иногда бываю проездом во Франции, могу изъясняться по-французски, в Германии – по-немецки и решить необходимые вопросы. Но профессионально я этими языками уже не занимаюсь, хотя в молодости преподавал их и переводил.

– Вы помните свой первый опыт в качестве переводчика?

– Да, это было ещё в студенческие времена. Я учился на четвёртом курсе. Англичане начали строить в Могилёве предприятие, связанное с химическим волокном. Вместо педагогической практики группу хорошистов и отличников отправили туда поработать переводчиками. Мы приехали, нас встретили два штатных переводчика и стали рассказывать, в чём заключается суть работы. И один из них сказал: «У вас будут трудности. Они говорят на таком странном английском, что их очень сложно понять». Я не понял, в чём может быть затруднение. Нас представили англичанам, и вдруг… слышу родную речь из северной Англии, где я родился и вырос. Там свой диалект. В институте мне пришлось его ломать, потому что мне сказали: «С таким акцентом тебе тут не учиться и не работать». Те англичане оказались из западного Йоркшира, их город находился в 30 минутах езды от моего родного Бингли. Когда я начал с ними разговаривать, врождённые языковые нюансы стали проявляться. На меня с удивлением смотрели советские специалисты. В работе это помогло. На все важные мероприятия тогда посылали меня.

Аналогичный случай произошёл уже в Белгороде. 1991 год, приезжает делегация из Великобритании для установления партнёрских связей. Белгород стал побратимом Уэйкфилда – города, также находившегося в моём родном регионе. И опять проблема с пониманием. Меня нашли, я приехал, оказался среди земляков и более 20 лет координировал эти отношения.

Сейчас я говорю на нормальном литературном английском. Когда преподаёшь, нужен правильный образец языка.Звёзды и переводы

– Вы работали также с известными музыкальными группами. Расскажите об этом.

– В 2002 году пронёсся слух, что приезжает Deep Purple. Я подумал, что группа такого уровня вряд ли приедет в Белгород, и не обратил особого внимания. За день до концерта мне позвонили местные организаторы и пригласили работать с музыкантами. «Это не розыгрыш?» – спросил я. Мне ответили, что нет. И вот они прилетели. Подъезжаем к самолёту, выходят музыканты, я подошёл, представился. Они на меня смотрят и говорят: «Вы не отсюда. У вас английский слишком английский». Тогда я рассказал свою историю, а они попросили меня быть с ними на протяжении всего пребывания в городе.

Музыканты рассказали мне одну историю о качестве переводов. Перед приездом в Белгород у них была пресс-конференция в другом городе, им задавали личные вопросы, спросили о том, как они так долго сохранили свой состав, общаются ли вне концертной деятельности. Они ответили, что просуществовали так долго, потому что относились к своей работе серьёзно, не увлекались ни наркотиками, ни пьянством. И басист Роджер Гловер сказал, что они никогда не принимали наркотики, но выпивают. Фразу we are а drinking band переводчик перевёл дословно: «мы пьющая группа», хотя из контекста вытекал другой нюанс. Это было растиражировано всеми газетами. С тех пор музыканты Deep Purple очень настороженно стали относиться к переводчикам.

Я проработал с ними два дня, и мы попрощались. Через несколько дней я пришёл на работу, и мой студент, большой поклонник этой группы, рассказал, что в тот день Deep Purple должны были выступать в Харькове. Он предложил поехать на концерт. И тут раздаётся звонок. Меня приглашают в Харьков, у группы возникли трудности с переводом и организацией, пришлось срочно ехать.

Это было в марте, а в сентябре мы открывали «Интерлингву». На открытие нашей языковой школы я не попал – в начале сентября мне позвонили из очень серьёзной московской промоутерской организации – предложили в пятинедельном российском туре быть переводчиком и тур-менеджером группы Scorpions.

После этого был десятилетний период, когда я работал с музыкантами, с ирландскими танцорами и даже японскими барабанщиками. Это было интересно, но и необычно, поскольку у рок-музыкантов совершенно другой образ жизни. Но когда ездишь в туры, постепенно к этому привыкаешь.

Это позитивные моменты. Но пять-шесть лет назад у меня было большое разочарование. Меня положили в больницу. И тут мне опять звонят из Москвы. Просят принять участие в экономических форумах в Омске и Сочи и быть личным переводчиком Тони Блэра, который в то время, конечно, уже не был премьер-министром Великобритании. Однако врачи мне запретили ехать, сказав, что стресс и перелёты лишь усугубят состояние моего здоровья.

Ну а вообще я переводил практически во всех сферах: экономика, дипломатия, спорт… Практика была широкая и интересная. Теперь мне предлагают иногда читать лекции на переводческом факультете, но что я там буду рассказывать – теорию перевода? Я могу рассказать, на что должен обращать внимание переводчик. А там нюансов масса, вплоть до того, что скорость перевода должна соответствовать скорости речи говорящего.

Так сложилось, что моя основная профессия – педагог, переводчик я по необходимости. Я не совсем понимаю, зачем нужно пять лет учиться на отдельном переводческом факультете. Чтобы быть переводчиком, нужно свободно владеть хотя бы двумя языками – родным и хотя бы одним иностранным, но в совершенстве. Зная язык на таком уровне, можно обойтись без теоретических курсов. Перевод – это знание языка плюс знание многих культурных, исторических аспектов, заложенных в языке. Когда слушаешь переводчика, сразу видно – профессионал он или нет. Профессионал говорит на русском и на английском как носитель этих языков. К сожалению, во многих случаях происходит мешанина. Профессиональный перевод – это не дословный, а перевод эквивалентов. Особенно это касается устойчивых, идиоматических выражений. Если вы дословно будете переводить, многое потеряется.