Евгений Халдей, знаменитый и неизвестный
Евгений Халдей – классический пример фотографа-самородка. Человек стал мастером не благодаря каким-то счастливым обстоятельствам, а вопреки им. Евгений (по паспорту – Ефим) родился в Донецке, тогда называвшемся Юзовкой. Это было 10 марта революционного 1917-го. В 1918-м, когда мальчику еще не исполнилось года, он чудом выжил в еврейском погроме – пуля, убившая заслонившую младенца мать, ранила и Ефима.
Сызмальства работал на заводе, в 13 лет из линзы от бабушкиных очков и коробки сделал свою первую фотокамеру. Как водится в Донбассе, «паренька приметили» – пригласили в заводскую газету, а дальше его карьера фотографа-самоучки шла по нарастающей.
Накануне Великой Отечественной Халдей уже работал в фотохронике ТАСС, 22 июня 1941 года сделал снимок, как на Никольской улице (25-го Октября) москвичи слушают сообщение о начале войны, и убыл на фронт. Начинал с Северного флота, но за четыре года в объектив его неизменной «лейки» попали бои в Новороссийске и Севастополе, в Румынии, Болгарии, Австрии. Свой самый известный снимок «Знамя Победы над Рейхстагом» он сделал, когда основные бои уже закончились. Редакции требовалась фотография-символ, фотография-плакат. Понимая, что знамя части никто ему не даст, а другого красного флага в Берлине не найти, фотограф перед самым вылетом заготовил три флага, сделанных из скатертей. Нашел троих солдат, которые помогли ему забраться на крышу, а потом сами же позировали, устанавливая флаг. С этим снимком по возвращении произошел казус – у одного из солдат на обеих руках были видны часы. Аргументы фотографа, что на правой руке бойца скорее всего компас, слушать не стали – «лишние» часы просто заретушировали.
Ольга Свиблова, директор Московского дома фотографии
В рамках биеннале «Мода и стиль в фотографии» мы открываем ретроспективную выставку работ Евгения Халдея, приуроченную к столетию этого великого художника. Так как тема у нас в этом году «Ветер времени», мы говорим о том, как история, как атмосфера эпохи отражаются в работах прежде всего фотографов, поскольку именно фотография – самое значимое для нас визуальное свидетельство эпохи. Мы подумали, что здорово будет сделать ретроспективу фотографий Евгения Халдея, с которым наш музей работал на протяжении многих лет. Первую его большую выставку, посвященную Москве, мы делали в 1997 году, когда отмечалось 850-летие столицы. Тогда тоже проводилось грандиозное биеннале «Москва глазами русских и зарубежных фотографов», и мы показали очень интересные работы Халдея.Его весь мир знает как военного фотографа, в первую очередь по знаменитому снимку «Знамя Победы над Рейхстагом». А начинал он свою творческую деятельность в середине 30-х годов. И фактически до последних дней жизни не выпускал камеру из рук. Фотограф харизматический, чей кадр заряжен невероятной энергией, он, без сомнения, оставил бесценные свидетельства своего времени. И это не только его замечательная персональная фотолетопись Великой Отечественной войны, хотя в первую очередь именно его фронтовые снимки стали классикой. В фондах нашего музея много работ Евгения Халдея, и когда к последнему юбилею Победы мы готовили выставку «Военным фотографам посвящается», конечно, ему был отведен специальный раздел. Это бесценное наследие – какой увидел войну человек, бывший на ней с первого до последнего дня и с камерой дошедший до Берлина и Вены.
Но в этот раз мы хотим объединить все аспекты творческой деятельности Евгения Халдея. На протяжении трех лет мы очень интенсивно работали вместе с его дочерью Анной Ефимовной, отсканировали огромное количество негативов, часть из которых никогда не печаталась. Потому и выставка будет называться «Неизвестный Халдей». И мы покажем как его архивные отпечатки, которые хранятся у нас, так и новые фотографии, которые специально печатаются с негативов вручную. Я уверена, что это будет замечательная выставка, которая привлечет и просто любителей фотографии, и всех, кому интересна история нашей страны, ведь более чем за пятидесятилетнюю творческую деятельность Халдей оставил ценнейшее наследие. Выставка откроется 17 апреля.
Анна Халдей, дочь Евгения Халдея
В 1947 году его уволили из ТАСС якобы за отсутствие высшего образования. На самом деле причиной была «пятая графа». И долгих одиннадцать лет, пока отца не приняли в «Правду», он работал внештатником в не самых известных изданиях, вроде «Клуба и художественной самодеятельности» или «Бюллетеня Общества культурных связей с заграницей», старался найти какие-то разовые заказы. Но в эти годы он сделал потрясающие фотографии о послевоенном восстановлении страны – колхозы на Украине, Днепрогэс, Азовсталь... Он говорил, что это должно быть снято, и продолжал свою работу. Марку держал, профессию свою любил и до банальной фотографической халтуры никогда себе опускаться не позволял.
Самая известная его фотография, несомненно, «Флаг Победы над Рейхстагом». Ее мировая слава для отца была неожиданностью, но надо отдать должное: он рассказывал, насколько тщательно готовился к той командировке в Берлин. История про красные скатерти, из которых он сделал три знамени и последовательно снял их водружение на аэродроме Темпельхоф, на Бранденбургских воротах и на Рейхстаге, стала хрестоматийной. Но в те же дни в Берлине отец сделал очень много фотографий, ставших тогда известными. Долгое время значительная часть снятого им на войне особо востребована не была, только к празднованию двадцатой годовщины Победы появился интерес к ветеранам и военным фотографиям. Тогда Халдей, отбирая снимки для очередной выставки или издания, рассказывал про ощущение, что негативы словно разговаривают с ним: «Вот ты Ваську взял, а меня в сторону отложил, а чем я хуже, мы же вместе там кровь проливали». Может, именно поэтому он все послевоенные годы вел и исследовательскую работу, разыскивая героев своих военных кадров. Тем не менее одну из своих фотографий он выделял – это разрушенный Нюрнберг. Папа рассказывал, что он, уже найдя точку съемки и сделав несколько кадров, все-таки не посчитал дело сделанным и довольно долго ждал, пока солнце опустится ниже и свет станет более драматичным. Когда в 90-е годы этот кадр демонстрировался на выставке в Вене, вопрос у экспертов был один: какую академию фотоискусства оканчивал автор?
Отец фотографировал постоянно, жить без этого не мог. И сам он, к слову, любил фотографироваться, но не просто, чтобы попасть в кадр. Все выверит, найдет точку, скомпонует правильный план и лишь потом дает камеру, чтобы нажали на спуск. Много снимал в кругу семьи, буквально с первых дней знакомства с моей мамой, потому осталась огромная семейная фототека. И я, и брат мой всегда гордились фотографиями, сделанными папой: у него же каждый снимок становился свидетельством эпохи, передавал время, настроение, атмосферу. Он считал, что детей раньше шести месяцев фотографировать нельзя, поскольку и взгляда еще нет осмысленного, и характер не видно. А для него и то, и другое было очень важным. Наверное, эти фотографии, а их много, которые никто, кроме родных и близких, не видел, тоже представляют художественную ценность. Это же практическая школа фотоискусства. Начинающие могли бы многому на тех снимках научиться.
Та фотокамера, которую отцу подарил легендарный военный фотограф Роберт Капа, цела. Они познакомились еще на подписании капитуляции в Карлхорсте, но близко сошлись, работая на Нюрнбергском процессе. Капа специально привез ему новую камеру Speed Graphic, сказав: «Женя, ну что ты все на свою «леечку» снимаешь – вот тебе широкопленочная». Как раз с этой камерой отец стоит на фоне Геринга в зале суда.
Когда в 1947 году Роберт Капа приехал снимать какой-то репортаж в Советский Союз, КГБ не разрешил ему вывозить из страны непроявленные пленки. И тогда Капа сказал, что доверит их только Евгению Халдею. И папа проявлял его пленки где-то в лаборатории госбезопасности. Когда в Перпиньяне в 1995 году отцу вручали французский орден, там была большая выставка. В том числе и фотографии Халдея, и отдельной экспозицией – цветные фотографии Роберта Капы из Вьетнама. Тогда к Евгению Ананьевичу подошел сын Роберта и рассказал, что отец всегда помнил о дружбе с русским фотографом, очень тепло отзывался и о нем самом, и о его работах.
Те, с кем он вместе работал в годы войны, были и его главными друзьями. Не было там, насколько я помню, ни ревности к чужим успехам, ни каких-то карьерных моментов. Дружили, общались, помогали друг другу. С семьей Эммануила Евзерихина мы жили в одном дворе, росли с его детьми, и он часто забегал: «Женя, надо срочно напечатать!». Мы жили в коммуналке, но своя фотолаборатория была у отца всегда. Макс Альперт, Яков Рюмкин, Марк Редькин и многие другие легендарные советские фотокорреспонденты часто бывали у нас в гостях. Это было удивительное братство – со времени, когда я пешком ходила под стол, и до момента, когда они все ушли из жизни, общение продолжалось постоянно. В основе, конечно, была компания из фотохроники ТАСС, но так или иначе в этот дружеский круг входили все известные фотокорреспонденты. Собирались за столом, и пусть еды и питья не всегда было в избытке, на веселье это никак не влияло. Папа, мягко говоря, был не очень обласкан властью, но не помню, чтобы он кому-нибудь завидовал.
Ирина Геворкян, бильдредактор «Военно-промышленного курьера»
В середине 80-х я работала в издательстве АПН вместе с фоторедактором Зоей Микошей, а ее муж, кинооператор Владислав Микоша, был давним приятелем Евгения Ананьевича. И Халдей, приезжая в издательство за гонораром, регулярно раз в месяц заходил к нам. Приезжал на такси, обязательно приносил с собой бутылку водки, и мы весело отмечали это событие. Если учесть, что гонорар, как правило, составлял рублей десять, такие визиты явно шли мастеру в убыток. Но он был человек веселый и удовольствие от общения деньгами не мерил. Запомнились его высказывания. Скажем, начинал свои истории со слов: «А сейчас я расскажу тебе одну новеллочку…» Если что-то его неприятно удивляло, тут непременно раздавалось: «А на хрена нам эти ландыши?».
Интересно, что со многими героями своих фотографий он поддерживал отношения. Не обходилось и без разочарований: «Фотографирую – такая потрясающая девушка посреди Берлина, королева. Вижу ее через несколько лет – неухоженная, в каком-то рваном фартуке, дети ползают. Конечно, по всей стране в то время нищета и разруха, но такой контраст с тем порядком, что в армии к концу войны был».
А еще за два года до своего ухода из жизни он подарил мне таксу Чуню – и пока был жив, постоянно справлялся о ней, а если что – сам присылал к нам на дом ветеринара.
Первоисточник: http://vpk-news.ru/articles/35491