Платить и каяться: Зильбертруд и Эйдельман вынесли приговор Достоевскому и русскому народу

С учителями истории и риторики в школе Димы тоже, наверное, было напряжённо. Иначе трудно объяснить, как мог родиться такой, например, его вопрос:

Есть ли ощущение, что Россия в ближайшее время вернётся к идее свободы или она вернулась в своё изначальное постимперское состояние?

То есть Россия изначально уже была в постимперском состоянии? Изначальное, но постимперское, – это как? Сказано-то красиво. А начинаешь пытаться понять смысл, голову сломать недолго от бессмыслицы. 

А Пушкин, оказывается, был обречён, согласившись сотрудничать с властью, потому что не пошёл в оппозицию из-за её отсутствия как таковой в России в то время. И всё это менторским тоном представителей элиты Олимпа среди земного плебса, который должен быть счастлив уже самим фактом, что он допущен внимать диалогу двух великих. 

Тошнило, честно говоря. Но я терпел. 

Параллельная история параллельной Вселенной?

Они сошлись – русский историк Тамара Эйдельман и русский же писатель и поэт, литературный критик Дмитрий Зильбертруд. Образовав удивительный дуэт "специалистов" в скакании по верхам как истории, так и русской литературы. Оказывается, генерал Лавр Георгиевич Корнилов, как считает историк Эйдельман, был лучше Ленина, потому что "хотел защищать Временное правительство от большевиков". 

Тамара Эйдельман. Фото: скриншот кадра с видео vk.com

Позвольте, это тот самый Лавр Георгиевич, который пошёл на Петроград, чтобы низложить Временное правительство, исключить из его состава министров-предателей (по его мнению) и установить в России "твёрдую власть"? И что же это его Керенский мятежником объявил?

Впрочем, из уст историка Эйдельман про генерала Корнилова можно узнать ещё много чего интересного. Например, что он был генералом-неудачником или что "Корнилов пёр со своей армией, не думая об остальных". Позвольте, тот ли это Лавр Георгиевич, который во время Русско-японской войны прикрывал отступление русской армии, командуя арьергардом, и дерзкой штыковой атакой спас подчинённую ему окружённую японцами бригаду, которую в российском Генштабе считали уже уничтоженной? Тот ли это генерал, что обеспечил начальный успех Брусиловского прорыва, а позже обеспечивал отступление Брусилова из Карпат? Ужель тот самый Корнилов, что прорвал австрийский фронт, командуя 8-й армией? Награждённый десятью орденами Империи и именным золотым оружием "За храбрость"? Или речь о каком-то другом Корнилове, добром дедушке-неудачнике, который ещё в начале Ледяного похода не отдавал приказ: "Пленных не брать!"?

Мимоходом прошлись по Ленину. Его "Письмо к съезду" и "Апрельские тезисы" были удостоены упоминания, поскольку эта мелкая фигура на фоне гигантов мысли Быкова и Эйдельман явно не заслуживает большего внимания. Вот "Вехам" (был в начале ХХ века выпущен сборник статей российских философов) досталось как следует. Причём не от Тамары Натановны, которая, как она призналась откровенно, "совсем не христианский человек", но чувствует, что "Вехи" как будто она написала. А от Дмитрия Львовича, считающего этот сборник, в котором собраны статьи Бердяева, Струве, Булгакова, Гершензона, "предательством": "Не знаю ничего более отвратительного. Но "Вехи" правда предательская книга?" А Гершензон "там вообще написал мерзость про штыки". А что же такого написал Михаил Осипович Гершензон? А вот что:

Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, – бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами ещё ограждает нас от ярости народной.

Согласитесь, весьма пророчески по отношению к одной социальной группе в современной России звучат эти слова Гершензона. И не потому ли Дмитрий Львович так обижен на Михаила Осиповича? 

Богу – Богово, а Янкелю – Янкелево

Где философия, там и до литературы недалеко. Думается, Николай Васильевич Гоголь был бы не просто обижен, а и оскорблён, если бы услышал компетентное мнение Дмитрия Быкова: "На фоне мерзкого Тараса (Бульбы) шинкарь Янкель – самый положительный герой". 

А где литература и философия сходятся, там неминуемо возникает вопрос о Боге. И тут без Толстого или Достоевского, если речь идёт о русской литературе, не обойтись никак. Толстому на этот раз повезло. 

"Смирись, гордый человек", – сказал Фёдор Михайлович, и прежде всего сломи свою гордость,

– попробовала оправдать "капитулянтство "веховцев" Тамара Натановна перед Быковым. На самом деле фраза эта была произнесена Фёдором Михайловичем в речи писателя о Пушкине на заседании Общества любителей российской словесности и касалась понятого Достоевским смысла поэмы Пушкина "Цыганы". И в оригинале звучала она немного не так, как объявила г-же Эйдельман:

Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве.

Ой, а куда это продолжение про "праздного человека" и необходимость "потрудиться на родной ниве" делись? 

Но не на того напала. Быкова даже такая усечённая формулировка не устроила. И Достоевскому от него досталось больше всех. 

Фёдор Михайлович – ужасное явление русской мысли, – вынес он приговор Достоевскому. – Неужели вы не видите, что Фёдор Михайлович – это начало культа русского фашизма. Это дважды два пять, культ иррациональности. Большего вреда, чем он, не нанёс человечеству в XIX веке никто. 

– А мне кажется, что Фёдор Михайлович заглянул в глубины, увидел там неприятные вещи, ужаснулся… – попыталась продолжить Эйдельман. 

– И стал адвокатом этих глубин, – перехватил инициативу Зильбертруд. 

И стал адвокатом человека, даже такого. В котором есть вот это, – несколько косноязычно продолжала возражать Эйдельман. – И стал думать, как выйти из этого. 

– Он Бога не видел вообще, – продолжил наседать Быков. – Он его пытался обнаружить в бездне. Но в бездне его нет. Он вообще был атеист.

Нет, что Достоевского регулярно обвиняют в антисемитизме, это не новость. По мнению некоторых "обиженок", он чуть ли не прародителем антисемитизма является, куда там даже Ироду с убийством десятков тысяч вифлеемских младенцев. Но вот про "прародителя русского фашизма", честно говоря, довелось услышать впервые. Как и про то, что русский традиционалист, консерватор Достоевский, всем своим творчеством отринувший идею сверхчеловека (один из главных постулатов фашистской идеологии), в каждом своём произведении утверждавший не просто веру в Бога, но и мысль, что только через приближение к Богу, через веру человек может обрести спасение, что самой совершенной формой любви человека является его любовь к Богу, – ещё раз, что убеждённый православный христианин Фёдор Михайлович Достоевский, которого именно за православную религиозность либеральные современники называли "православным реакционером", является атеистом, – это я тоже услышал впервые. И от кого? От Дмитрия Львовича Быкова-Зильбертруда. Или, по мнению участников дискуссии, любая чушь становится установленным фактом – главное, чтобы она была подкреплена печатью избранности, незримо присутствующей на челе оратора? 

А может, здесь дело не в атеизме Достоевского, а совсем в другом? В его убеждённости в исключительности русской нации и "русского Бога"? И именно это и есть главный фактор, из-за которого на Достоевского ополчились и продолжают нападать все неприятели русского Православия? И всё дело именно в том, что не их Бога и не их народ он славит? 

Платить и каяться. Каяться и снова платить

И конечно, там, где два представителя одного народа сошлись для обсуждения русской философии, истории и литературы, ну совсем не могло обойтись без затрагивания "еврейского вопроса". 

Как вы полагаете, еврей обречён на то, чтобы в России постепенно вытесняться?

– спросил Дмитрий Львович Тамару Натановну, упомянув переписку Натана Эйдельмана с писателем Виктором Астафьевым. – Или как-то сейчас не в еврее дело и еврейский вопрос перестал быть значимым? 

Я бы сказала, что еврейский вопрос, как мне кажется, перестал быть главной лакмусовой бумажкой, – ответила госпожа Эйдельман. – Что, скажем, отношение к кавказцам или таджикам становится более актуальным. К мигрантам, скажем так. Еврейский вопрос время от времени всплывает в высказываниях каких-нибудь антисемитов гнусных, но я не вижу большой остроты. Я так ощущаю. Может, так благополучно устроилась? 

При этом, назвав переписку трагедией двух больших людей, более дискутёры не упомянули о ней ни словом. А в той переписке есть один замечательный момент. Упрекая в великорусском шовинизме и расизме писателя-фронтовика Виктора Астафьева, Натан Эйдельман, в частности, писал в августе 1986 года: "Главный закон российской мысли и российской словесности, завещанный величайшими мастерами, состоит в том, чтобы, размышляя о плохом, ужасном, прежде всего, до всех сторонних объяснений, винить себя, брать на себя". 

Вот только под словами "брать на себя" и "винить себя" Натан Яковлевич явно имел в виду не Эйдельманов, а Астафьевых, Беловых, Распутиных, Толстых, Достоевских, Шолоховых и т.д. То есть известная формула "платить и каяться", ставшая столь популярной у наших либералов и на Западе в отношении современной России, в отношении русского народа, прозвучала уже тогда. Явно не в первый раз, но, наверное, впервые с такой откровенностью и в таком прикладном смысле. 

Просто интересно, когда же они начнут распространять это на себя самих. Наверное, никогда. 

И это, господа хорошие, вы лучше нашего Бога не трогайте. Себе дешевле выйдет. У вас свой есть.