Стратостат уходит в… вечность
Военный историк М. Павлушенко рассказывает, как однажды он получил письмо от своего ленинградского товарища, члена Национального комитета по истории и философии науки и техники А.В. Иванова. Вот что он писал: «Михаил Иванович, в истории воздухоплавания очень много тайн… Загадочная история в ваш банк информации. 18 июля 1938 г. жители Донецка увидели снижающийся стратостат с несколькими неподвижными фигурами в стропах. Упал стратостат в городском парке. Через день в помещении клуба было прощание с воздухоплавателями. Похороны состоялись в сквере, недалеко от кинотеатра «Комсомолец». А дальше начались «тайны мадридского двора». Через несколько дней тела воздухоплавателей были тайно вывезены в неизвестном направлении. Номера городской газеты с материалами, посвященными трагическому событию, из библиотечных подшивок были изъяты. Лишь в 1950 г. по решению облисполкома в городе установлен памятник аэронавтам. Вот вам задача! Более того, на мои обращения к авторам публикации по стратостату до сих пор никто не ответил – как в рот воды набрали».
Следует сказать, что, изучая мировую историю воздухоплавания, Михаил Иванович подъемам в стратосферу отводил самое последнее место в кругу своих интересов. Полетов стратостатов как в нашей стране, так и за рубежом было совсем немного, в прессе им уделялось громадное внимание. В те годы на стратонавтов смотрели, как в наше время на космонавтов. Поэтому он считал, что здесь ничего нового не найдешь. А ведь каждое историческое исследование как раз и интересно тем, что изучая старый опыт, получаешь новые знания, которые так необходимы нынешним пилотам и конструкторам воздухоплавательных аппаратов. Но… запала фраза: «тайны мадридского двора». О каких-либо репрессиях в отечественном воздухоплавании тогда еще нигде не говорилось. Для Павлушенко это был такой невероятный факт, что он, не откладывая дело в долгий ящик, написал письмо: «Откуда у Вас эти сведения?»
Через некоторое время пришел объемистый пакет с ксерокопиями писем уренгойского нефтяника А.В. Болдырева, которого заинтересовала история памятника стратонавтам Я.Г. Украинскому, П.М. Батенко, С.К. Кучумову и Д.Е. Столбуну. Автор писем родом из тех мест, где погиб субстратостат (а это был именно такой тип воздухоплавательного аппарата, а не стратостат), которым командовал Я.Г. Украинский. С 1986 года он проводит своего рода расследование причин гибели экипажа.
Перед тем как привести факты из писем А.В. Болдырева, А.В. Иванову следует уточнить разницу между стратостатом и субстратостатом. В Приложении ГОСТа 20470 – 75 сказано, что стратостат – это свободно пилотируемый аэростат с герметичной гондолой, предназначенный для полетев в стратосфере. Субстратостат – это свободно пилотируемый аэростат со специальной гондолой, предназначенный для полетов до тропопаузы. Следует сказать, что во второй половине 30-х годов пилоты советских субстратостатов достигали и стратосферы. Итак, вернемся к письмам А.В. Болдырева.
«Эту трагическую катастрофу окутывает мрак какой-то тайны. Во всех инстанциях, куда я ни обращался – и в областной архив, и в прессу, и даже в архив Министерства обороны, никто ничего об этой катастрофе не знает. Как же так, в центре города стоит памятник героям, а люди о них ничего не знают… Но ведь такого не может быть, по крайней мере, не должно быть» (письмо от 9.1.1988 г.).
«…Что же я знаю по этому делу? (Правда, хочу оговориться, все это из рассказов очевидцев.) 18 июля 1938 г. (кажется, был выходной день) с территории Ворошиловской больницы (ныне областная клиника им. Калинина) увидели снижающийся предмет, который при подлете оказался аэростатом. Наблюдавшие за снижением ясно видели свисавших в странных позах нескольких человек, они были неподвижны. Аэростат, вернее, стратостат, упал в городском парке им. Щербакова. В парке было много людей… произошло замыкание линии электропередачи, началась паника. Говорят, были даже жертвы. Парк был оцеплен, жертв катастрофы увезли… Через день в клубе им. Балецкого (ныне клуб Ленина) были выставлены гробы для прощания… Это был настоящий день траура. Шли целые демонстрации людей, представителей всех организаций. Траурные венки, гирлянды, музыка. У гробов в почетном карауле стояли руководители партии и городских властей. Очевидцы утверждают, что были и родственники погибших.
А дальше началось самое загадочное. Героев похоронили в сквере, недалеко от кинотеатра «Комсомолец» Спустя несколько дней после похорон, ночью по тревоге была поднята военизированная пожарная охрана. Братская могила была вскрыта, а тела погибших были увезены в неизвестном направлении! Все покрыл мрак неизвестности на долгие годы. И только в пятидесятом году вспомнили о людях, отдавших свои жизни ради науки…
В то время выпускалась единственная местная газета «Социалистический Донбасс». И когда я взял подшивку в областной библиотеке, то в ней не оказалось именно этих номеров, вернее сказать так, что если катастрофа произошла 18.07.38 г., то статья о ней должна быть, по идее, 19, пусть 20 числа. Но именно этих номеров в подшивке не оказалось… Работники библиотеки никак по-другому не могли объяснить, как то, что в то время газеты могли подшиваться нерегулярно. Но беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, что номера этих газет попросту из подшивки изъяты. Вопрос – кем?» (Письмо от 27.01.1988 г.).
«Да, вот еще новости. Это из ряда нехороших. Архив Министерства гражданской авиации ответил, что сведений об экипаже у них не обнаружено. А также в Центральном архиве Народного хозяйства сведений не имеется. Я написал еще два запроса в Центральный архив ДОСААФ и Центральный архив Советской Армии, но ответа пока нет… Уже пять архивов сообщили о том, что сведениями они не располагают. Впечатление такое, как будто четыре человека построили где-то в чулане суперстратостат, вдали от людских глаз, самостоятельно взлетели с какого-нибудь пустыря и в конце концов поплатились жизнями за свои ошибки» (письмо от 27.11.1989 г.).
Через газету «Правда» и знаменитого советского дирижаблиста, теперь уже ветерана, В.А. Устиновича, А.В. Болдырев вышел на сына командира погибшего субстратостата. Вот что ему сообщил Ф.Я. Украинский: «…История эта так и осталась до конца не раскрытой. Следствие показало, что экипаж погиб в воздухе от удушья вследствие нехватки кислорода. Причины же эти выяснены не были, и о них можно только догадываться. Существует также версия, согласно которой в баллоне вместо кислорода был какой-то другой газ».
Содержание писем в буквальном смысле слова поразило Павлушенко. Захотелось приоткрыть и эту страничку истории отечественного воздухоплавания. Кое-что о полете он нашел в своем домашнем архиве.
Действительно, рано утром 18 июля 1938 года в окрестностях Звенигорода, что под Москвой, поднялся субстратостат. В его открытой плетеной корзине находились командир экипажа Яков Украинский, пилот-аэронавт Серафим Кучумов, врачи Петр Батенко и Давид Столбун. В задачу полета входили медико-физиологические исследования жизнедеятельности человека на больших высотах. Кто-то из ученых-генетиков передал на борт субстратостата пробирки с плодовыми мушками-дрозофилами. Вполне возможно, что ученых тех лет, создающих высотные самолеты, интересовало влияние различных дыхательных смесей на жизнедеятельность человека.
Как подарок судьбы взял Михаил Иванович в руки рукописный рассказ С.Г. Трухина, лежавший до поры невостребованным в одной из папок. Сергей Григорьевич как раз в 1938 году был уже опытным эксплуатационником воздухоплавательной техники. Вместе с Я.Г. Украинским он проходил службу в одной воинской части – Опытно-исследовательском воздухоплавательном дивизионе. Дивизионом командовал комбриг Прокофьев – наш первый стратонавт. Вот что писал С.Г. Трухин о запуске субстратостата: «…Наш лагерь расположен недалеко от Саввино-Сторожевского монастыря в лесу, где как гигантские часовые, на возвышенностях стоят вековые стройные сосны. В двухстах – трехстах метрах от расположения лагеря протекает Москва-река. Шли дни. Ежедневно проводились обычные подъемы привязанных аэростатов наблюдения и заграждения, а также плановые тренировочные полеты на сферических аэростатах в открытых гондолах».
Далее Сергей Григорьевич вспоминает, что в 1935 году к ним в дивизион после окончания Военно-воздушной инженерной академии им. профессора Жуковского пришел инженер Яков Украинский. Он был назначен в конструкторский отдел, которым руководил Ю. Прилуцкий. Основным направлением его работы было конструирование более совершенной материальной части аэростатов и средств их наземной эксплуатации. Принимал инженер Украинский активное участие и в свободных полетах.
«Яков Украинский, – продолжает С.Г. Трухин, – параллельно занимался созданием нового высотного скафандра, который сам решил испытать в стратосфере. Это был один из первых и далеких предков современных космических скафандров. Но он совсем не похож на нынешний… Эластичный, герметичный комбинезон из прорезиненной ткани и шлем из плексигласа. Гофрированный на сгибах, он позволил бы пилоту свободно делать в полете необходимые движения. Электрические провода внутри ткани, получая ток от аккумуляторов, должны были поддерживать необходимую температуру внутри комбинезона. От специальной установки через шланг подавался кислород. Опытный высотный костюм делался в единственном экземпляре именно на него, и кроме Украинского провести это испытание никто не мог.
Уже было все готово к испытательному полету. Почти был готов и костюм. Раз все готово, еще несколько дней на окончательную тщательную проверку скафандра на земле и – в полет!
Но… неожиданное новое задание, причем не менее ответственное, отложило экспериментальный полет с испытанием скафандра в стратосфере.
Экипаж был составлен и началась его энергичная подготовка. Метеорологи круглосуточно следили за погодой и докладывали экипажу…
Утро старта выдалось тихое, безветренное. Лес вокруг оглашался птичьими голосами, особенно по берегу реки раздавались соловьиные трели. В деревне слышалось мычание коров и крики петухов. Все вокруг просыпалось.
Экипаж еще и еще раз проверил расположение груза, приборов, балласта, продуктов, документов. И когда командир экипажа доложил, что к полету готовы, начальник старта подал команду: «Ослабить поясные»! Произвели взвешивание аэростата, то есть статически уравновесили подъемную силу водорода в оболочке с весом всего снаряжения, гондолы, экипажа и балласта.
«Внимание на старте»! «В гондоле»! «Есть в гондоле», – отвечает командир экипажа. «На поясных плавно сдавай!» Мы плавно отпускаем поясные, но удерживаем аэростат. «Освободить поясные»! Команда отпускает поясные, и аэростат уходит в синеву неба. «В полете»! «Есть в полете»! – кричит из гондолы командир.
Все мы, участники старта и наблюдатели, под бурные аплодисменты пожелали экипажу счастливого полета и благополучного возвращения на родную землю. Аэростат начал постепенно округляться за счет внутреннего увеличения объема водорода с подъемом на высоту и уходил все выше и дальше. Мы наблюдали за ним, пока он был виден»…
Далее С.Г. Трухин пишет, что на борту субстратостата была радиостанция; аэронавты (их позывной был «Свет») периодически выходили на связь с землей. И вдруг через три часа полета радиосвязь прекратилась. Было ясно: что-то случилось. Несмотря на тревогу, на земле думали, что все окончится хорошо, ведь командир и пилот аэростата были опытными воздухоплавателями, все снаряжение перед стартом тщательно проверено, а радиостанция была надежной… На следующее утро из Донецка пришло сообщение, подтвердившее худшие опасения.
Рассказ Сергея Григорьевича особенно ценен, ведь он являлся членом стартовой комиссии. Но, к сожалению, Трухин ничего не говорит о причинах катастрофы. В то время по своему служебному положению С.Г. Трухин был младшим автомобильным техником ОИВД. Он не входил в круг должностных лиц, допущенных к акту, в котором излагались причины катастрофы. Но задание экипажу он помнил: «Провести медико-физиологические исследования, изучение воздействия больших высот на жизнедеятельность человека в открытой корзине с применением кислородных приборов. Кроме того, в полет воздухоплаватели взяли пробирки с плодовыми мушками-дрозофилами».
Отдельный опытно-исследовательский воздухоплавательный дивизион входил в состав Военно-воздушных сил Красной Армии. «Значит, – решил Павлушенко, – официальные причины катастрофы и, может быть, некрологи воздухоплавателей, обязательно должны быть помещены в печатном органе ВВС – «Вестнике Воздушного флота». Однако в июльском номере за 1938 год ничего о катастрофе нет. По идее, и не должно быть: несчастье случилось 18 июля. Августовский номер открывает статья: «18 августа – всенародный праздник. 18 августа этого года Советская страна отмечает шестую годовщину авиации…» – ни слова о воздухоплавании вообще. А ведь праздник был принят потому, что этот день был знаменательным в истории отечественного Воздушного флота: в 1870 году впервые в воздух был поднят первый русский военный аэростат. Ну ладно, восьмой номер праздничный, а в следующих… А в следующих № 9 – 12 за 1938 год нет ни слова о катастрофе!
Может быть, редакцию не интересовали высотные полеты? Не похоже, если судить по заголовкам № 9: «Больше освещать историю советской авиации», «Высотники-отличники», «Тренировка в горах, как одно из средств повышения выносливости к высотным полетам». № 10: «Высотные полеты и задачи их обеспечения», «Высотные прыжки»…
Может быть, тогда было не принято печатать в журнале некрологи? Но в № 12 за этот же год: «15 декабря при испытании нового самолета погиб Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР комбриг Чкалов Валерий Петрович…»
Легкого поиска не получилось, и Павлушенко позвонил А.И. Бернштейну, с которым подружился при написании книги «Отечественное воздухоплавание». Александр Иосифович еще до войны получил высшее образование инженера-дирижаблестроителя. С 1941 года был на фронте. В Ленинградскую блокаду являлся инженером полка аэростатов заграждения. Он – участник знаменитого Парада Победы. А.И. Бернштейн многих известных воздухоплавателей знал лично или слышал о них, как говорят, из первых уст.
«На эту тему надо писать очень умненько и деликатно, – посоветовал он. – Нельзя обижать живых людей – детей и родственников стратонавтов. Шутка ли, из пяти полетов советских стратостатов – четыре окончились неудачей. Но обязательно надо отметить то, что наши стратостаты были лучше иностранных. Вот, например, у Пиккара оболочка была и меньше, и тяжелее. Сам он чуть не задохнулся от жары. А при третьей попытке прорваться в стратосферу его аппарат сгорел. Словом, приезжай, поговорим».
И вот Павлушенко в уютной квартире Александра Иосифовича. «В 1938 году я был студентом Дирижаблестроительного учебного комбината, – рассказывал Берштейн. – Никакого участия в подготовке полета мы не принимали. О катастрофе, конечно же, узнали из газет. Но каких-то профессиональных или бытовых разговоров на эту тему тогда не вели. В то время это было не принято. Речь шла только о патриотизме и героизме. Общий лейтмотив разговоров был: «Герои пошли, герои погибли, герои не вернулись». Я слышал версию, что из баллона с дыхательной смесью часть газа была выпущена. Как специалист, говорю, что такое почти невозможно. Люди, уходя в ответственный полет в торжественной обстановке, не могли не проверить давление в баллоне. Хотя следует сказать, что в то время наряду с беззакониями, связанными с культом личности, была и бескомпромиссная борьба между СССР и капиталистическим окружением. И вредители существовали.
Яков Украинский был одним из первых, кто понял будущее скафандров. Он спроектировал оригинальную гондолу стратостата. Гондола имела шлюз для выхода в открытую стратосферу. Уже велась предварительная подготовка к полету Я. Украинского в стратосферу. Однако в начале июля 1938 года на стол начальника ВВС РККА А.Д. Локтионова лег рапорт с обоснованием необходимости испытания разработанной Институтом авиационной медицины и воздухоплавательным дивизионом физиологической лаборатории в открытой гондоле. «Такая летающая лаборатория, – отмечалось в рапорте, – является средством изучения влияния на организм больших высот, средством, еще не испытанным на практике. Первый подъем субстратостата ставит задачу выяснения постановки физиологических опытов в условиях подъема в открытой гондоле на высоту до 10 тысяч метров…»
Как бы там ни было, но на высоте около 8 тысяч метров и разыгралась страшная трагедия: по официальной версии полностью отказала система кислородного питания и экипаж погиб от удушья. Причины отказа так и остались неизвестными. Аэростат превратился в привидение, дрейфующее по воздушному океану. В Донецке, при снижении, он замкнул высоковольтную линию электропередачи. Началось искрение, вспыхнул водород в оболочке. Многие люди кинулись сквозь пламя гасить гондолу…»
Слушая Александра Иосифовича, Павлушенко вспомнил, что в 30-е годы независимо друг от друга воздухоплаванием, в том числе и подготовкой полетов в стратосферу, занимался Наркомат обороны, Гражданский воздушный флот и Осоавиахим. Судя по архивным делам, между Наркоматом обороны и Гражданским воздушным флотом было своеобразное соперничество – кто поднимется выше. Но не это являлось главной целью полета. Полет готовили высококлассные специалисты, которые точно знали, что именно хотят получить на большой высоте. Действительно, у стратонавтов было специальное, тогда секретное, задание, и «конкурирующую организацию» в его суть не посвящали. Осоавиахим широко рекламировал спортивную направленность своих полетов, но и он с одной из вышеназванных организаций предварительно заключал секретный «Социалистический договор по укреплению обороны» для решения конкретного задания в полете.
Так что же искал человек в стратосфере?
…Сначала немного истории. В мае 1902 года в Берлине состоялся третий съезд Международной комиссии по научному воздухоплаванию. С сенсационным сообщением выступил французский метеоролог профессор Тейсеран де Бор. В то время считали, что с ростом высоты температура постоянно понижается. Тейсеран де Бор установил, что на высоте 11–12 км падение температуры прекращается. Это открытие было сделано на основе обработки данных, полученных с помощью беспилотных шаров-зондов. Следовательно, сделал заключение ученый, в атмосфере Земли существует особый слой, который он назвал стратосферой. «Стратосфера – это царство холодного, чистого, сухого, разреженного воздуха, днем всегда пронизанного жгучими лучами солнца. Так как здесь из-за низкой температуры весьма мала абсолютная влажность, то отсутствует и облачность», – писал популяризатор аэрологии А.А. Чернов.
Стратосфера интересовала ученых прежде всего потому, что она является «кухней погоды» и многих других природных явлений. В 30-е годы с помощью стратостатов ученые раскрывали таинственную тогда природу космических лучей. Но главная задача состояла все-таки в поиске ответов, возникших при проектировании стратосферных (высотных) самолетов. Вот и Яков Украинский в одной из рецензий на научную статью о стратостатах в 1937 году писал, что труд на эту тему «имеет оборонное значение лишь постольку, поскольку он относится к стратостатам, на которых производится исследование верхних слоев атмосферы, изучение физических явлений в этих слоях атмосферы, возможность успешной эксплуатации стратопланов в стратосфере…»
Яков Украинский возглавлял в ОИВД «Стратосферное отделение», которое структурно входило в научно-опытный отдел. Отделом руководил видный советский военный воздухоплаватель-исследователь Юрий Григорьевич Прилуцкий. Почему-то в приказах наркома обороны от 1938 года отделение, которым командовал Украинский, называется «Геофизико-стратосферное отделение», что более точно отражало суть выполняемых отделением задач, но в организационно-штатной структуре ОИВД было четко записано: стратосферное отделение.
В некоторых статьях говорилось, что раз Украинский был начальником стратосферного отделения, то ему и выпал жребий быть командиром субстратостата – высотной лаборатории. Так как в этом испытательном полете, кроме кислородных приборов, других мер предосторожности принято не было, то экипаж уже с самого начала, по существу, был обречен. Однако это не совсем так. Во-первых, в качестве командира экипажа мог пойти любой подготовленный старший офицер ОИВД, и таких в дивизионе было немало. Во-вторых, по сохранившимся фотографиям видно, что на членов экипажа были надеты парашюты. Экипаж имел техническую возможность срочно снизить высоту за счет выпуска газа из оболочки через клапан или вскрытия разрывного полотнища. Дело совсем в другом: по неизвестной причине уж слишком ответственным был полет и Украинскому крайне важно было пойти в этот полет. Ниже приводятся документы, которые показывают, что Яков Григорьевич мог быть репрессирован. Видимо, он понимал, что его может спасти только успешное проведение исключительно важного задания.
Через несколько дней Павлюшенко встретился с сыном Якова Украинского Фридрихом, который передал историку кипу газет 30-х годов.
Вот одна выдержка от 7 июля: «Вечером под Москвой состоялся старт двух субстратостатов. После 3 часов полета оба субстратостата благополучно приземлились в Загорском районе Московской области. Субстратостат, имевший на борту военного инженера 3-го ранга Украинского и военного инженера 3-го ранга Шитова, достиг высоты 10 200 м. Экипаж субстратостата произвел фотографирование спектра неба, составил вертикальный разрез атмосферы и т. п. Экипаж второго субстратостата, достигшего высоты 8 700 м (капитан Зыков и инженер 3-го ранга Бабыкин), брал пробы воздуха и производил испытания новой аппаратуры. Экипажами обоих аэростатов научная работа проведена успешно» («Известия» от 9 июля 1936 г.).
В других газетах, посвященных этому полету, говорилось, что оба субстратостата находились в полете 2 часа 20 минут каждый. Температуру 42 градуса мороза на высоте 10 200 м экипаж, одетый в обычные комбинезоны, перенес хорошо.
Как известно, 30 сентября 1933 года экипаж стратостата «СССР-1» в составе Г.А. Прокофьева, Э.К. Бирнбаума, К.Д. Годунова достиг высоты 19 000 м. Так высоко еще никто в мире не летал. Казалось бы, можно успокоиться. Но человека всегда манит романтика неизвестности. И вот 30 января 1934 года П.Ф. Федосеенко, А.Б. Васенко и И.Д. Усыскин на стратостате «Осоавиахим» поднимаются на высоту 22 000 м. К сожалению, при спуске произошла катастрофа стратостата и экипаж погиб. Этот рекорд американские военные воздухоплаватели в 1935 году превысили всего на… 66 м. Длительное время выше никто не мог подняться. Но рекордные полеты стратостатов планировались, и Я.Г. Украинский был кандидатом на такой полет.
Вот что писал в газете «Правда» от 17 февраля 1937 года секретарь ЦК ВЛКСМ, председатель правления Центрального аэроклуба СССР П. Горшенин: «…Сейчас у нас есть возможность перекрыть и этот рекорд (американский полет в стратосферу. – Авт.). У нас имеется хорошая материальная часть, проверенная на практике, построенная на советских заводах, есть люди, которые не откладывают мысли о научных исследованиях на максимальной высоте: Прокофьев, Годунов, Прилуцкий, Семенов, Зилле, Украинский, проф. Вериго».
Газета «За индустриализацию» от 1 сентября 1937 года поместила большую статью «Полет в стратосферу». В ней говорилось: «30 августа военные инженеры 3-го ранга Я.Г. Украинский и В.Н. Алексеев – оба работники Н-ской части, которой командует полковник Г. Прокофьев, – совершили полет в стратосферу. Старт был дан в 6 час. 34 минуты утра. В 10 час. 50 мин. субстратостат приземлился вблизи деревни Неглово Александровского района Ивановской области. Согласно показаниям приборов, стратонавты достигли потолка 15 210 метров. На этой высоте температура воздуха оказалась минус 56 градусов (любопытно, что на 13 000 м зарегистрирована температура минус 60 градусов).
В беседе с корреспондентом экипаж субстратостата сообщил следующее: «Наш полет носил эксперементально-тренировочный характер. Никаких рекордных целей мы не преследовали. Субстратостат рассчитан на потолок 15 000 м. Смысл нашего полета в том, чтобы доказать возможность регулярных подъемов на значительные высоты с помощью субстратостата, который был нами представлен.
Что же представляет собой субстратостат? Объем оболочки – 10 800 куб.м. Конструировал оболочку инженер Н. Захаров. Полет подтвердил полностью все расчеты, по которым строилась оболочка. Она отлично выдерживает нагрузку до двух тонн (приблизительный вес гондолы в полете со всем снаряжением).
Гондола сконструирована инж. В.А. Чижевским. Построена она на одном из авиационных заводов. Гондола имеет форму шара диаметром 2 м. Каркас гондолы, воспринимающий основные нагрузки, обтянут двухмиллиметровым кольчуг-алюминием. Тонкие листы соединены двухъярдными швами, абсолютно герметичными. В гондоле – два люка, чтобы в случае аварии пилоты могли быстро выпрыгнуть с парашютом. В стенках кабины прорезано 12 окон, в которые вставлены термически обработанные прочные оптические стекла. (Обратите внимание на герметичность гондолы. Даже если оболочка этого аэростата была от субаэростата, а гондола – герметичной, то, по определению ГОСТа, это был стратостат. Следовательно, можно сказать, что в нашей стране на один полет в стратосферу было больше, чем считается до сих пор. Видимо, это была гондола от первого отечественного стратостата «СССР-1», которая в настоящее время экспонируется в Монинском музее ВВС. – Авт. ).
Очень удобно устроен аппарат для сбрасывания балласта. По особому счетчику пилот может судить о том, сколько балласта у него осталось в резерве.
Полет нас убедил в отличных конструктивных качествах субстратостата. Кроме того, мы проверили работу новых аппаратов, назначение которых обеспечить жизнь экипажа в герметичной гондоле. Прежде всего должны отметить, что нас вполне удовлетворила установка с жидким кислородом. Чувствовали мы себя превосходно: дышали совершенно свободно. От углекислоты воздух очищали особые патроны нового типа.
В нашем полете проверке подвергались и новые советские аэронавигационные приборы: альтиметр и вариометр (показатели скорости подъема и снижения).
Нам было поручено произвести несколько научных измерений: заснять спектрографом солнечный спектр и сфотографировать с высоты 12–15 км земную поверхность сквозь облачную дымку, пользуясь особыми фильтрами с пленкой, чувствительной к инфракрасным лучам. Оба задания выполнены. Пробыли мы на потолке 1 час 20 мин. Сильное впечатление оставила окраска неба. Оно казалось нам обтянутым темно-фиолетовым бархатом, на фоне которого – яркое солнце и отчетливо видимая луна. С этим было как-то трудно примириться, когда знаешь, что там, внизу, люди видят светлую голубую лазурь».
Вспомните, мы ведь тоже заслушивались рассказами первых космонавтов о ярких звездах и темно-фиолетовом небе в космосе.
Итак, исходя из опыта предыдущих полетов Я.Г. Украинского, можно сделать выводы: командир субстратостата умел пользоваться кислородными аппаратами, в случае опасности мог покинуть борт субстратостата с помощью парашюта. По сравнению с полетом субстратостата 30 августа 1937 года полет 18 июля 1938 года с аэронавигационной точки зрения был легче. Конструкция аэростата также была проще: там – герметичная гондола, здесь – открытая корзина. Значит, причина смерти экипажа либо непосредственно связана с выполнением задания, либо все было подстроено. Напрашиваются вопросы: почему, почувствовав опасность, экипаж сразу не пошел на посадку? (Для этого надо было просто потянуть клапанную веревку, которая находилась буквально в полуметре от любого воздухоплавателя.) Если смерть экипажа наступила моментально (иначе воздухоплаватели выбросились бы с парашютами или пошли бы на посадку), то почему их тела запутались в стропах?
Таким образом, 18 июля 1938 года в воздухе произошла страшная драма, причины которой необходимо отыскать. Нельзя допустить, чтобы в ближайшем будущем – а сейчас Федерация воздухоплавания России ведет разговор о высотных полетах на аэростатах – она повторилась.
Из немногочисленных публикаций, посвященных этому полету, статья в «Литературной газете» от 16 октября 1968 года наиболее насыщена фактами. Здесь опубликованы рапорт начальнику ВВС о разрешении полета, правда, без указаний фамилий (к нему мы еще вернемся), выписка из приказа по дивизиону от 18.07.1938 года: «Приказ № 171 по ОИВД… Параграф 10. Инженера 2-го ранга Украинского и лейтенанта Кучумова, как улетевших в свободный полет на субстратостате, исключить с горячих завтраков с сего числа… Врид ком. див. полк. Худинский, военком Голубев». Запомните фамилию комиссара, мы к нему еще вернемся.
Самое ценное в этой статье – это письма и рассказы родственников воздухоплавателей и, в частности, письмо Михаила Ивановича Шитова, датированное июлем 1940 года: «Тов. Украинская! Завтра вторая годовщина со дня трагической гибели Якова… Прошу извинить, может, я причиняю Вам боль этими воспоминаниями, но Яков был таким парнем, которого не скоро забудешь. Проклятый вопрос «почему?» до сих пор не получил ответа. Аппаратура после аварии (хотя и помятая) работала удовлетворительно при испытании в специальной камере… Во всяком случае, Яков жил честно и умер мужественно на своем посту и никаких упреков после себя не оставил. Фридрих может гордиться смелой попыткой своего отца исследовать на высоте 10 км качество нового обмундирования, которое предполагалось ввести для авиации. (Обратите внимание, прошло два года, а это обмундирование так и не ввели в авиацию. – Авт. ) Была у них и вторая задача: исследовать влияния больших высот на зрение, слух и осязание пилота… Уваж. Вас М. Шитов».
Р.Л. Бабат – вдова Давида Столбуна – рассказывала авторам статьи в «Литературной газете»: «Давид уезжал в Звенигород, откуда уходил в полет их субстратостат, прямо с дачи. В то лето мы жили на даче в деревне Леоново, сейчас, как вы знаете, это уже Москва. Рано утром я, помню, спустилась в погреб и зарядила ему «Лейку». Давид взял в стратосферу «Лейку», которую ему подарили друзья по киевской клинике, когда он уезжал в Москву – учиться в Коммунистической академии. Мы оба занимались наукой и на жизнь себе зарабатывали, но ценных вещей у нас не было. Мы покупали лишь самое необходимое, и эта «Лейка» была семейной ценностью.
Помню еще, я дала ему носки: черные с белой полоской. Давид сказал что-то про цвет траура, и я ужасно огорчилась, и он меня успокоил: «Мы еще повоюем за жизнь. Мы еще поедем в Испанию». Мы давно собирались в Испанию, два врача там пригодились бы, но Давида не отпускали с работы…
Как я волновалась в то утро. И эти носки еще… Но я взяла себя в руки, и мы стали говорить о малыше – о нашем сыне. Я провожала Давида до конца аллеи и еще долго видела, как он машет мне рукой с машины…
Это было в субботу, а стартовали они в воскресенье, в шесть утра. День был жаркий, я приехала в Москву, и брат Митя настроил приемник, поймал в эфире их позывные. Их позывных никто не знал, но мы знали – «Свет». Митя ловил переговоры «Земли» со «Светом» и рассказывал мне – он работал в «Известиях», – что газеты подготовили целые полосы о стратонавтах. Портреты, биографии… Разве кто думал, что так все кончится?
Позывные оборвались, кажется, в девять. Я была страшно встревожена и вернулась к ребенку в Леоново. Убеждала себя, что вышла из строя рация – ждала «Молнии». Когда Давид еще готовился к первому тренировочному полету, я взяла с него слово, что, где бы они ни приземлились, он тут же шлет мне «Молнию». Первую молнию он прислал мне прямо в клинику в час тридцать дня, помню… Они приземлились тогда в Калининской области, а второй раз – под Харьковом… Он приходил после полетов восторженный, говорил, что должен многое описать. Говорил, что наверху очень холодно, даже теплые костюмы не спасают, а только электрообогревание. В третий раз он не прислал «Молнию» – они приземлились в глуши. И в то воскресенье, в Леонове, я себя успокаивала: не везде есть почта. А в это время их стратостат уже носился без управления… Вы знаете, что Столбун был дублером и к полету готовился только как дублер? Лишь за несколько дней до полета он сказал мне, что Арский прихворнул и он полетит вместо него. «Но ведь ты тоже себя неважно чувствуешь». Он болел незадолго до этого: два дня полежал и уже пошел в институт, хотя температура еще держалась. Я ругала его, а он улыбался: субфебрильная температура, дескать, не температура. И на этот раз от ответил мне, что все это мелочи. Как парторг института, он считал, что раз полет подготовлен, то должен состояться…
Мне не сразу сказали, что он погиб. Мне сказали, что стратостат неудачно приземлился и все ранены. Я же врач. Что значит ранены? Тогда мне сказали, что он ранен в голову. Меня привели в институт авиационной медицины, там все суетились, ко мне подошла Осипова, потом Гризодубова…
Я работала тогда у Бурденко. Я позвонила ему: «Николай Нилович, я улетаю в Сталино. Там мой муж. Он ранен в голову. Если нужно будет, вы прилетите?» Бурденко сказал: «Ну конечно». Я не знала, что лечу на похороны.
Ему было тридцать четыре, он написал уже докторскую, но защитить не успел…»
Второму врачу-стратонавту Петру Батенко также было тридцать четыре года, он имел целый ряд исследований по авиационной медицине.
В этой статье нашелся ответ и относительно генетики.
Это были первые попытки узнать, может ли человек существовать в околоземном космическом пространстве. Ответ на этот вопрос помогли дать стратонавты. Они сделали первый рискованный героический шаг…
Кстати, врач-космонавт Борис Егоров вспоминал, что его предшественниками были врачи-стратонавты Давид Столбун и Петр Батенко.
Итак, что мы можем констатировать:
1. Даже два года спустя после катастрофы (в июле 1940-го) не было достоверного ответа о причинах гибели субстратостата. Михаил Иванович Шитов (а ему можно верить, так как он учился с Украинским в ВВИА им. Жуковского, часто летал с ним в корзине одного аэростата, после гибели Якова Григорьевича поддерживал дружеские связи с его семьей) утверждал, что аппаратура (хотя и помятая) после аварии работала удовлетворительно при испытании в специальной камере… Шитова, как никого другого, должна была интересовать причина гибели своего командира и друга. К тому же исследования стратосферы продолжались, и он по своему служебному положению (после Украинского Шитов стал начальником стратосферного отделения) обязан был знать причину катастрофы субстратостата.
2. Целью полета было испытание нового обмундирования на высоте 10 км, которое предполагалось ввести в авиацию.
3. Банально, но наверху очень холодно. Воздухоплаватели отмечали, что даже теплые костюмы не спасают, а только электрообогревание.
4. У стратонавтов была и вторая задача: исследовать влияние больших высот на зрение, слух и осязание пилота.
5. Стартовали воздухоплаватели в воскресенье в шесть утра, позывные оборвались в девять утра, а субстратостат приземлился вечером.
6. Столбун был дублером и к полету готовился только как дублер. За несколько дней до полета врач-исследователь Арский заболел и вместо него полетел Столбун, но тоже больной.
7. Родственникам не сразу сказали, что экипаж погиб. Утешали их тем, что якобы ранены при неудачной посадке.
А вот что рассказал Ф.Я. Украинский:
«В свой последний полет отец уходил со второй базы дивизиона – из Звенигорода. За неделю до этого мы с мамой прощались с ним на Курском вокзале, он отправил нас в санаторий под Тулу. Мама очень волновалась в санатории, она знала, что предстоит большой полет вместе с врачами, которые изучали влияние высоты на организм летчиков, а затем полет с первым испытанием высотного скафандра отца. Рано утром 20 июля нам сообщили, что мы должны выехать в Тулу. Мама испугалась… Но в Туле нас встретил один из сослуживц?