Юрий Поляков: русскость определяется не происхождением, а мироощущением

Писатель — об умении русских быть «всеотзывчивыми».

Природу не победить

Валентина Оберемко, «АиФ»: — Юрий Михайлович, недавно у вас вышли новые книги. Период самоизоляции прошёл плодотворно?

Юрий Поляков: — Да, это были три месяца сосредоточения, замыслов и набросков. Сейчас изданы мои рассказы о писательстве «Селфи с музой» — весёлые мемуары об изнанке творчества. Появился сборник «Зачем вы, мастера культуры?», куда вошли мои статьи и эссе о литературе и искусстве, написанные за тридцать с лишком лет. Думаю, удивит читателей и книга «Времена жизни» — стихотворное избранное почти за полвека, но там есть новые и никогда не печатавшиеся вещи, например цикл эротических стихов и моя политическая сатира. Ушёл в печать трёхтомник моих интервью с 1986 по 2020 г.

— А ещё вышла расширенная версия книги «Желание быть русским». Почему вы решили её обновить?

— Моё эссе «Желание быть русским», увидевшее свет два года назад, — из тех книг, которые дописывают всю жизнь. Я острее ощутил важность поднятой темы, когда недавно услышал, как президент Путин, рассуждая о территориальных потерях России в результате распада СССР, высказал мысли, очень близкие к тем, что я сформулировал в «Желании...» Такая перекличка понятна, ведь наша литература часто прокладывала путь политической мысли. Вот почему и цари, и вожди всегда внимательно следили за словесностью, особенно за публицистикой. Не мог я не среагировать и на споры вокруг «национальных» поправок в Конституцию.

— Считается, что сегодня вопрос этнического самоопределения занимает очень малое количество людей...

— Это глубокое заблуждение. По моим наблюдениям, мы как раз вступили в пору обострения расового и национального самоопределения. Посмотрите, что делается в Америке! Если этничность не имеет значения, то почему «разошлись» Чехия и Словакия? Зачем Каталония рвётся из Испании, а Шотландия — из Великобритании, которая сама сбежала из Евросоюза? А бешеная украинизация и сопротивление русского мира в Донбассе? Если вы думаете, что в России центробежные силы, запущенные революцией, усиленные политикой «коренизации» 1920-х и «парадом суверенитетов» 1990-х, «рассосались», то глубоко ошибаетесь. Именно по этой причине записанная, пусть косвенно, в Конституции роль государствообразующего русского народа будет лишь возрастать. В противном случае нас ждёт судьба СССР. Не понимать этого — вести страну к развалу.

— Сегодня, в век толерантности, не модно говорить о том, кто ты по национальности. К чему приведёт эта «мода»?

— Толерантность — это всего лишь деликатность, а не слепота. Можно не заметить, что в Турции христианскую святыню — Софию — снова сделали мечетью. А если это только начало серьёзной ошибки цивилизаций? Думаю, целенаправленное отучение людей от этнического самосознания, включая изъятие графы «национальность» из паспорта, — это примерно то же самое, что борьба с гендерной реальностью, пропаганда отклонений, замена пап и мам на «литерных родителей». Природу или Божий замысел (это как кому нравится) победить нельзя, можно только приблизить крах запутавшейся в нелепостях цивилизации. А этническое самосознание, вмещающее в себя историю, культуру, обычаи, веру своего народа, — важная часть нашего внутреннего мира. Иногда оно доминирует, иногда уступает первенство общегражданским чувствам, но у нормального человека никогда не исчезает.

Не той дорогой

— Чтобы быть по-настоящему русским, достаточно родиться в России от русских мамы-папы?

— Конечно, генетику никто не отменял, но, по-моему, русскость определяется не происхождением, не кровью, а мироощущением, приверженностью Отечеству. Грубо говоря, искренний патриот нашей исторической, большой России (не путать с расплодившимися ныне «бюджетными патриотами») для меня и есть русский. Среди главных наших черт — уживчивость, переимчивость, это уходит корнями в соседскую общину, характерную для восточных славян. К примеру, пришли мы на Кавказ и стали носить папахи. А вы хоть раз видели грузина в косоворотке? Именно поэтому русским удалось сплотить огромную державу. Но у этой «всеотзывчивости» есть обратная сторона: лишившись государственных скреп, в той же эмиграции, русские очень быстро ассимилируются. Мы так исторически сформировались, что не можем сохраниться как народ без государства. А власть при всех режимах эту слабость русских чувствовала и эксплуатировала. Наш огромный недостаток — мы не умеем системно спрашивать с власти соблюдения наших интересов, терпим, терпим, а потом вдруг выпрягаемся из бронированного державного воза. И начинается смута...

— В одной из книг вы ставите вопрос: той ли дорогой идёт наша культура?

— Боюсь, что не той... Настоящее искусство — это служение и колоссальный труд, а не гедонистическая самозанятость. Меня беспокоит небывалое «ографоманивание» литературы. Самовыражение? Чушь! В искусстве можно выразиться только через мастерство. Другого способа нет. Меня тревожит разрушение русского высокопрофессионального традиционного театра и замена его многофункциональными полулюбительскими площадками. Как можно одной рукой вставлять «традиционные ценности» в Конституцию, а другой — разрушать эти же самые ценности в реальном культурном пространстве? Кстати, моя книга «Зачем вы, мастера культуры?» открывается большой статьёй «Мельпомена поверженная», где я анализирую странности государственной культурной политики, категорически не соответствующей тем вызовам, которые брошены стране.

— Насколько я знаю, вы сейчас пишете книгу о своём детстве. Многие сегодня вспоминают, какое было счастливое советское детство. А счастливое оно было, потому что детство или потому что советское?

— Да, в самоизоляции я взялся за новую вещь — «Книга о советском детстве». Это цикл рассказов и повестей. Увы, у нас появилась недобрая мода писать фэнтези о «страшном тоталитарном» детстве, где школа — это конвейер обезличивания, пионерский лагерь — ГУЛАГ, а во дворе в детских играх лютует антисемитизм. Любопытно, что именно такие книжки получают литературные премии и за казённый счёт издаются за рубежом с помощью странной организации «Институт перевода». Один автор дописался до того, что в советском пионерском лагере бесчинствуют вампиры, а возглавляет их старый коммунист, участник Гражданской войны. Ладно бы это был чёрный юмор, так нет — мрачное занудство всерьёз.

Я не скрываю, что люблю своё детство и бережно реконструирую то время, как сделал это в романе «Весёлая жизнь», где речь идёт о моей молодости. Но я и не приукрашиваю минувшее, изображая потерянный рай. Впрочем, эти две крайности — наша литературная традиция. Сравните «Детство» и «В людях» Максима Горького с «Летом Господним» и «Богомольем» Ивана Шмелёва. А ведь Горький и Шмелёв почти ровесники, описывают одни и те же годы, одну и ту же социальную среду. Но интонация, оценки, человеческие типы — всё разное до противоположности. Почему? Может, потому что Горький прозу о детстве писал ещё до революции, изнутри, по канону критического реализма, а Шмелёв — через полвека, в эмиграции, осознав невозвратимость утрат... Моя книга, видимо, всё-таки ближе к шмелёвскому ностальгическому реализму...