«Гитлер, пощади детей!» Блокада глазами врача и матери двоих детей

Фаина Прусова всю войну проработала врачом в больнице Софьи Перовской. В блокаду она не позволяла себе падать духом даже в самые тяжелые моменты. Ее сын позже признавался, что только мамина энергия спасла семью от голодной смерти.

Позже в «Блокадной книге» Даниил Гранин писал: «Она имела и находила точку опоры не только в самой себе, но и еще в каком-то деле или интересе.

У всех ленинградцев были свои непосредственные обязанности, долг, ответственность.

У Фаины Прусовой - перед ранеными в госпитале и перед собственными детьми».

3 июля 1941 года

Мы живем на Марсовом поле - угол Мойки. Дочь Наденьку с Лялей Кутузовой отправили рыть окопы под Лугу. Нас, работников больницы Софьи Перовской, отрядили рыть окопы, строить укрепления на окраину Ленинграда. Борю раненого провезли мимо нашего дома. Кто-то крикнул: «Передайте Прусовым - сына ищите в Военно-медицинской академии». Всего две недели и был на фронте. Теперь сказали: как поправится - будет оставлен заканчивать мединститут, так как он на последнем курсе.

К нам в больницу стали поступать тяжелораненые женщины с окопов, из-под обстрела. Это жуткие ранения. Много пострадавших из разрушенных домов. Без конца несут и несут носилки. Раненые плачут, стонут, просят пить. Так жаль их. Кипятим все время для них чай. И поим тепленьким, так как они все дрожат.

27 августа

Прервано железнодорожное сообщение - мы окружены.

Немцы нас бомбят. Начинаются затруднения с питанием.

22 сентября

Угол Невского и Гостиного. Сброшено два снаряда. Один попал в трамвай - убит 71 человек. У нас в квартире во время налета вылетели все стекла в окнах. Печи испортились - топить нельзя, да и нечем. И керосину нет. Голодаем. Мерзнем. Сидим в темноте.

Наденька с Борей и школьниками все время дежурят на крыше, уже гасили зажигательные бомбы. Когда я дома, то во время тревоги забираю Гену и Нину Косаревых и ухожу в подвал, в убежище, так как у нас на верхнем этаже жутко. Зенитки бьют вовсю, осколки летят на крышу. Слышно, как летят немецкие самолеты. В городе везде амбразуры, железобетонные сооружения и все, все сделано, чтобы немцу не прорваться в город.

Так хочется быть полезной.

2 октября

Трамвай теперь называют «Жди меня!» - ходит очень медленно и редко.

Во время дежурства в больнице я смотрю из окна на детей - играют только в войну. А как тревога - улепетывают во весь дух, но при этом ни одной игрушки не оставят, все заберут. Спускаюсь во время воздушной тревоги вниз, а на третьем этаже на окне стоит женщина с ребенком в руках. Кричит: «Гитлер, пощади детей!». Я ее еле уговорила - успокоила, что это пролетают наши самолеты.

Сколько горя и забот бедным матерям с детьми. Эвакуируют их. И Косаревых тоже. Сначала отправили в сторону Пскова, потом обратно. В дороге бедные дети всего натерпелись: и в лес выбегали, спасались от бомбежки. А сейчас Гену и Нину отправляют за Вологду.

Дома спать очень холодно. Спим в платках, муфтах, в шубах. Все, что только можем, - на себя, все равно замерзаем. Продуктов не выдают. За хлебом большие очереди - занимаем вечером, получаем в 6 утра. На человека на день 125 граммов. Продуктов нет. Мы хлеб съедаем сразу. Из маленького кусочка делаем вроде супа жиденького, два кусочка подсушим. К вечеру пьем тепленькую водичку. Водичка и то с затруднением. Стирать белье и мыться нечем. Нет ни воды, ни мыла, ни дров, и сил нет. Все стали такие худенькие: лица, как у собачек, - заостренные, почернели. Кожа да кости, и все-таки стараемся, работаем.

29 октября

Наш дом на Марсовом поле разрушен. Во время вражеского налета попало три больших бомбы. Тревога. Я пошла в больницу, так как у нас страшно - верхний этаж. Зашла за Косаревыми, Ниной и Геной, заревели, что устали взад-вперед бегать. Я их устроила около черного хода, а сама пошла в подвал. Там народу было еще мало, человек десять.

Мне стало так жутко в подвале, и я ушла к сестре Ляле. Слышим: три бомбы грохнули, даже дом зашатался, ну, говорим, попали где-то рядом. Вскоре отбой. Иду домой, а дом разрушен. Остались изуродованные стены и флигель, который примыкает к нашему черному ходу. Подымаюсь, а сама думаю: да как же мы без подушек проживем? Вижу: стоят, ревут около кухни. Гена и Нина, Боря и Наденька, и муж, а квартиры нет. Как они обрадовались! Кто-то схватил меня на руки, целует, у всех слезы. В подвал попала бомба, а туда все ушли из квартир. Многие погибли, многие ранены. Итак, ни жилья, ни вещей... Нам тут же дали временный ордер в квартиру одного бойца, который находится на фронте. Там сыро, но мы все так счастливы! Мы, наконец, все вместе.

Я об одном забочусь всегда, чтобы у нас было чисто и порядок. Думаю, если холод, голод да еще грязь дома, то уж тогда погибнем. Взяла у Ляли свои батистовые и шелковые цветочки, поставила в вазочку, а хлеб кладу на тарелочки. Вижу, моим детям от этого веселее. В кармане у меня вышивка и вязанье, и я во время тревоги вяжу, вышиваю, чтобы ни о чем не думать.

12 ноября

Открыли дорогу через Ладожское озеро и назвали Дорога жизни. Это для нас событие, и мы верим, что теперь с голоду не умрем. Но, говорят, очень много гибнет людей на Ладожской трассе, а продуктов, говорят, там горы. Боря и Наденька совсем ослабли. Боря пухнет. Все время лежит, а это нельзя. Мы в больнице обратили внимание - кто лежит, тот умрет, поднимаем их, а они ревут, корочку хлеба прячут за рубашку, боятся, что украдем, - не доверяют.

2 января 1942 года

Очень холодно! Голодно! Обстрелы! И все-таки мы Новый год отпраздновали. Пригласили Поспеловых. Припасли мы дрожжевого супа всем по 1/2 чашки. Маленький кусочек хлеба на всех оставили. Ляля принесла конфетку. Посидели, попили тепленькой водички. Согрелись. Ляля заплакала: боится, что ее муж не выживет.

И разошлись с лучшими пожеланиями и надеждой на лучшее. До этого я по совету одной старушки сварила обои, они ведь наклеены мукой. Но стало так противно - тут же выбросила, только воду испортила. Сварила и ремень, как дворник посоветовал, тоже мутная грязная вода, вылила сразу же. И вот здесь мы дали друг другу слово не психовать, не есть всякую дрянь.

24 января

Сосед наш умер. В нашей больнице очень нехорошо во многих отношениях. Особенно отличаются некоторые, не хочется портить свою тетрадь их именами. Это ведь только трое, а остальные все хорошие, работают честно. Мы все дружны, чисто у нас. Все стараемся, поддерживаем друг друга. Санитарка Дуся Малахова все ночи не спит, бедная. Муж у нее от голода сделался ненормальный, и ночью все собирается съесть детей, и она их караулит. Слава богу, умер.

31 января

Умер муж. Умирал тихо. Только сказал: «Фаина, прости меня за все». Он в этот день пошел за хлебом с утра. Приходит и говорит: «Я пришел без хлеба, теперь не выжить. У меня мальчишка отнял хлеб». Все плачут, а я знаю, что завтра и мы умрем. Мы сдали его в покойницкую, хоронить нет сил. Тосин муж сказал: «Отвезем на Волково кладбище», а другой шофер сказал: «Повезем на Пискаревское, я еду туда». Так я и не знаю точно, где он похоронен.

1 февраля

Что творится! Как люди умирают! У моей подруги Нины Волк за месяц вся семья умерла - 5 человек. Немец бомбит, обстреливает, кровь льется рекой. Кто стоял в очереди, всех ранило, и убитых много. И все-таки, несмотря ни на что, паники в городе нет. Все работают, а ведь немец-то рядом. Как мне обидно, что я вроде не ценила свой родной Ленинград. Мало рассматривала все его замечательные музеи, сады, Неву. Кончится война - все обойду.

Буржуазные страны Ленинград называют городом мертвых, а город живет, борется! Не удается немцу нас задушить! Все-таки через Ладогу везут кое-что.

2 января 1943 года

Новый год. Заведующий столовой устроил нам обед. Суп дрожжевой. Спасибо ему за внимание. Сходили сегодня с Олей в кино. Смотрели «Три мушкетера». Был налет. Насиделись в подвале. Сводки хорошие, немцев гонят! Салют!

18 января

Сегодня ночью объявили: прорвана блокада! Не знаю, что и делать от счастья. Да, теперь будет все хорошо. Мы спасены. Дорога на Большую землю открыта. По радио музыка гремит все время. Эту ночь я никогда не забуду. Сейчас по радио начали выступать ленинградцы. Трогательно сказал рабочий завода: «Сердце наше Москва, спасибо за хлеб и снаряды». Хорошо сказала Ольга Берггольц. В самую суровую пору блокады мы, ленинградцы, твердо верили, что и на нашей улице будет праздник, и дождались его. Да, город Ленина показал высокий образец мужества.