Как Витька Чеснок и Леха Штырь побывали в Третьяковке: роуд-муви драма, снятая в Твери, готовится к большому прокату

Режиссер фильма Александр Хант рассказал www.afanasy.biz, почему боится, что его накажут в Твери, и откуда в картине кафе «69».

// большое интервью о большом кино Режиссер фильма Александр Хант рассказал www.afanasy.biz, почему боится, что его накажут в Твери, и откуда в картине кафе «69». Текст: Татьяна Соколова Фото: продюсерский центр «ВГИК-Дебют» Очередь на входе в Инженерный корпус Государственной Третьяковской галереи растет. Осенью 2017 года модные закрытые кинопоказы — «Допремьерные субботы в Третьяковке» — открывает лента «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов», снимавшаяся в Твери. — Александр, вы же знаете, что после показа запланировано обсуждение ленты со зрителями? — взволнованно спрашивает режиссера фильма Александра Ханта сотрудница галереи.  — Да, конечно. Мне еще нужно моих ребят усадить в зал, — Хант оглядывается на вход. Галерея, видимо, оказалась не готова вместить такое количество желающих увидеть картину. Проект «Допремьерные субботы» организован вместе с интернет-кинотеатром «Tvzavr», первый показ бесплатен, но пригласительные, кажется, стоило взять заранее. «Безбилетников» с грустью разворачивают, мест в зале уже нет. — А вы правда приехали на показ из Твери? — удивленно спрашивает меня одна из зрительниц. Пожалуй, бОльшее недоумение вызывают только слова «Тверская область» и «Оскар» в одном предложении. Картина, созданная при поддержке Министерства культуры РФ продюсерским центром «ВГИК-Дебют», после побед на кинофестивалях, в том числе, в Карловых Варах, оказалась в списке кандидатов на выдвижение на премию «Оскар» от России в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». Однако, поди разбери по длинному названию и Серебрякову в наколках в кадре - гордиться за свой регион или краснеть? Судя по вопросам после показа, многие зрители в Третьяковке увидели не то, чего ожидали. Заводной апельсин по-русски и удачные случайности Кислотные желто-зеленые кроссовки главного героя, Вити Чеснокова, в кадре крупным планом. 27-летний бывший детдомовец гуляет в них от квартиры с ненавистной женой, тещей и ребенком до клуба и молодой любовницы. Потом от работы до банка, где ему отказывают в кредите. Настоящего дома и любящей семьи у него нет, остались только воспоминания о подонке-отце, из-за которого покончила с собой мать. Витька — обычный провинциальный «пацан», еще не ставший бандитом, но уже не считающийся честным человеком.  Вроде бы, описание подходит к банальной, как сегодня модно говорить, «чернухе» в серых тонах, рисующей стереотипы провинциальной жизни. Но на экране в это время сочные картинки, яркие образы, совершенно не нагнетающие обстановку, скорее, наоборот, подчеркивающие правдоподобность происходящего, и юмор, простой и понятный. И сюжетные ходы не без оптимизма: вдруг находится тот самый отец — Леха Штырь. О его бандитском прошлом напоминают наколки и какой-то черный чемодан. Витька встречает его неходячим, немым овощем, прикованным к инвалидной коляске. Зато с собственной квартирой, вокруг которой и нарастает напряжение. Единственный наследник решает везти Штыря в инвалидный дом в Воронежскую область, чтобы заполучить квартиру. Так начинается роуд-муви драма — приключение на красном Daewoo Damas. Снова в кадре минималистичные, но выразительные картинки: широкая желтоватая дорога, зеленый простор вокруг и красный тарантас, а на этом фоне звучит: «…Заводной апельсин, тын-тинь-ты-ры-рынь…» и другие содержательные рифмы русского рэпа, конкретно эта — от группы «Пика». Изобилие контрастов складывается воедино: Daewoo Damas так похож на яркий фрукт, он совершенно нестандартен для гоп-компании, и в нем едут герои из низших социальных слоев, так напоминающие образы Стенли Кубрика в фильме «Заводной апельсин». После показа Александр Хант прокомментировал мне эту пасхалку так:  — Я люблю фильм «Заводной апельсин» и творчество Стенли Кубрика. Но песня изначально не планировалась, просто все удачно совпало. Здесь, скорее, проявилась моя любовь к гротескной форме. Гротеска действительно достаточно. Начиная от оболочки, заканчивая содержанием. Некоторые зрители во время обсуждения подчеркивали, что Александр вообще трактует многие моменты картины очень просто, хотя на самом деле в них заложен более глубокий смысл, этапы становления самосознания героев. Может, кому-то покажется смешной попытка оспаривать точку зрения режиссера. Но удивительно, как много в фильме удачных «случайностей» — как назвал такие моменты сам Александр — настолько органично дополняющих друг друга. И рэп в картину вписывается идеально, лишний раз напоминая: это не 90-е, это здесь и сейчас. Но вернемся к происходящему на экране: Витька из-за случайной попутчицы с впечатляющими женскими прелестями, украшенными татуировкой единорожка, попадает в аварию. У Штыря — приступ эпилепсии. А после он внезапно начинает разговаривать, достает из того самого черного чемодана пистолет и ставит сыну условие. Маршрут героев кардинально меняется. Теперь Витьку и Штыря связывает договор, и они заглядывают «в гости к прошлому» бандита. А оно у него ох какое контрастное… И, кажется, теперь напрямую связано с Витькой, который и слезу успеет пустить в путешествии, и с настоящими ворами в законе познакомиться, и с отцом сблизиться, и спасти Штыря от смерти. А от одиночества? Нужно ли это детдомовцу Чесноку? Режиссер оставляет финал открытым. И после просмотра драмы, и во время обсуждения у зрителей возникают вариации концовки. Впрочем, и вопросов появляется немало. Наша общая безотцовщина — По-настоящему фильм рождается только в зале, поэтому я люблю смотреть кино на большом экране, с людьми, да простят меня интернет-кинотеатры, — улыбнулся Максим Попов, куратор программ в Государственной Третьяковской галерее. — Сейчас я понял, что для меня картина Александра Ханта продолжает линию, начатую лентой Андрея Звягинцева «Возвращение» и поддержанную Алексеем Попогребским в работе «Как я провел этим летом». Это история об обретении отцовства — одна из важнейших тем в русской культуре, начиная с Чехова и его пьесы с рабочим названием «Платонов», которую часто именуют «Безотцовщиной». Одна из величайших трагедий и данностей ХХ века — наша общая безотцовщина, порой даже при живых отцах. Так и в фильме Александра. Вы нашли какую-то удивительную форму: за внешней занимательностью, гротеском, комедийными ситуациями, которые искренне вызывают смех в зале, давайте скажем так, простой смех, «неумный». А потом зритель доходит до точки — «золотого сечения», и происходит то, что способствует рождению настоящего произведения искусства.  Александр в ответ удивляется: — На подготовке к картине у нас было все простроено, потом произошла 21 смена съемок, которые разрушили планы! Я держался за раскадровку, но понял, что все летит не туда. Когда увидел первую сборку монтажа, осознал, что не ту профессию выбрал, мне показалось, что это катастрофа. Из кино драматургически я настраивался и присматривался к фильму «Облако-рай» Николая Досталя, визуально мы пытались схватить цвета из фильма Вонга Карвая «Счастливы вместе», еще было много примеров фотографов, в частности, Алекс Уэбб. Это были наши ориентиры. Вроде бы, фильм в итоге сложился, но у меня к нему масса претензий. Поэтому удивительно слышать, что его оценивают как нечто цельное, состоявшееся. Часть зрителей в это время покидает зал. Начинается обсуждение. Почувствовав раскрепощенность режиссера, зрители закидывают Александра вопросами около часа. — Как вы сами относитесь к своим героям? Почему именно их выбрали в качестве персонажей? Александр смеется:  — Не могу сказать, что я вижу в них себя. Я сам из Ханты-Мансийска, тоже рос не в самой доброжелательной атмосфере, без отца, у нас с ним были сложные отношения. Но когда мы готовились, первая моя цель была — не стать для героев судьей. Мне хотелось подойти ближе и увидеть в них человеческое. — А Хант — это ваша настоящая фамилия?  — Псевдоним. — Потому что Ханты-Мансийск? Пауза в несколько секунд. — Ммм, нет. Зал взрывается смехом. Атмосфера постепенно складывается достаточно теплая, зрителям становится понятно, что режиссер — личность творческая, но открытая, жаждущая отвечать и размышлять вместе с гостями. «Либо чернуха, либо треш» И вопросы от зрителей продолжаются. Каждый хочет спросить что-то каверзное, заглянуть за рамки экрана. Иногда преамбулой к вопросам— крайнее восхищение, от чего они звучат забавно. — Как так вообще вышло, что фильм получился? У вас такой звездный актер, Серебряков…  — Да я думаю, просто подфартило! В 2015 году я выпустился из ВГИКа, и мы за короткое время написали сценарий — историю про тюрьму. Долго пытались с ней запуститься, но безрезультатно. Тяжелое время, наверное, я мог бы еще снять картину за этот период. Нелегко найти возможность получить деньги, даже небольшие. Например, наш бюджет — 25 млн рублей, получили от Министерства культуры РФ, но для кино это небольшая сумма. Серебряков снимался у нас бесплатно. 21 смена для съемок тоже мало. Но в итоге мне повезло, что я пришел к продюсеру и руководителю продюсерского центра «ВГИК-Дебют» Федору Попову со своим сценарием, а ушел с историей про Витьку Чеснока. — Актеры очень похожи внешне. Так совпало? — Я надеялся, что это сработает. Когда читал сценарий, сразу понял, что Витька — это Ткачук, а вскоре, что Штырь — Серебряков. Не внешность была главным фактором, то, что они так похожи, — повезло. — Актеры приносили какие-то идеи? — Ткачук приносил все! Очень азартный, заряженный человек. Несложно заставить его загореться, сложно погасить до нужного момента. А Серебряков, напротив, спрашивает, что здесь должно быть, как ты хочешь, как это видишь? Я должен знать все. Такой вот мне счет предъявлял. — Может, расскажете какие-то интересные случаи со съемок? И как вы относитесь к так называемому русскому артхаусу, с которым будут связывать ваш фильм? В России закрепилось мнение, что это либо чернуха, либо треш.  — Порой просят интересные истории со съемок, и я каждый раз думаю: у нас же не было ничего интересного… Для меня 21 смена — это было особое испытание. Я раньше видел только в кино, что человека от перенапряжения тошнит. Всегда думал: что за ерунда? А вот со мной такое случилось. Я был настолько собран и напряжен, меня так потряхивало. Вел себя, как сумасшедший, наверное. Насчет артхауса - не знаю. Между российским кино и зрителем — бездна. Я пока тоже не понимаю, как ее преодолеть. Сложно найти примеры хороших решений в российском кино. Глобальная проблема, но мне, прежде всего, кажется, что мы слишком мало снимаем, количество тоже должно дать свои плоды. Режиссеры долго находятся в ожидании, а нам нужно постоянно снимать, практиковаться. Только тогда мы поднимем свое ремесло. Нами руководят сметы, продюсеры, и получается, что… не получается.  — Вы наверняка смотрели дебютный фильм Ким Ки Дука «Крокодил». Там главный герой проходит похожий путь, становится человечнее. Вы не думали о таком пересечении с вашим фильмом?  — Да, я вот сейчас начал думать. Но фильм я не смотрел, — (зал смеется) — посмотрю! — Как вы выбирали музыку? Русский рэп звучит смело! — Целая история, которая чуть не закончилась моим отстранением от картины. Когда я смонтировал первую версию, решил, что у меня, по сути, сказка, и везде вставил балалайку. Но после увидел, что она работает против фильма, будто я сам говорю зрителю: не воспринимайте все всерьез, это ерунда. Начался новый поиск. Так появился Гершвин с «Голубой рапсодией», и я подумал: вот оно, контраст! Но и тут не сложилось. Каждый раз показывал вариант продюсеру и говорил, что это единственно верное решение! И в какой-то момент он перестал воспринимать меня всерьез. Когда же я принес фильм, заполненный рэп-музыкой, он сказал, что я уже не соображаю, что делаю, предложил свой вариант, который мне совершенно не нравился. Дал неделю, чтобы я принял окончательное решение, либо он отстраняет меня от картины. Я настаивал на рэпе. В итоге решили, что ни нам, ни вам — фильм будет суховат, но без музыки вообще. Как только я ушел, вернул рэп обратно, так и повезли картину на фестиваль. Но в итоге Федор Максимович согласился. Теперь в фильме звучат треки Хаски, Антохи МС, «FOLKPROMUSIQUE». — Песня в конце из внутреннего напряжения переводит тебя в такое состояние… Будто градус понижен. Не знаю даже, она слишком позитивная. Специально ли это было сделано, чтобы зритель очнулся от картины? Или вам по приколу было? — Песня была моментом схватки с продюсером. Он говорил, что это отвратительная песня, безвкусица. Группа называется «Не твое дело», а песня «Я буду рядом». И вот я показываю финал музыкальному редактору и продюсеру, обстановка напряженная, я стою к ним спиной, понимаю, что уже все не принято. И Федор Максимович спрашивает меня: ну как называется эта группа, как называется это группа?! И… я сказал. Да. Был у нас спор, уместна ли эта песня. Посыл у нее простой, но группа делала ее такой осмысленно, и мне хотелось историю разрядить, чтобы в конце не было такой давящей морали. «Изначально я думал — 40%. Теперь вижу — 60» Помимо проблемы отцов и детей некоторые зрители увидели в фильме главную, на их взгляд, тему — развитие человечности, принятия. Во время обсуждения даже разгорается нешуточная полемика, как трактовать тот или иной эпизод. Но еще сильнее гостей взволновали английские субтитры — слишком простые и совершенно не отражающие сути диалогов. Например, Витька говорит «бабоньки», а в субтитрах — «ladies».  — Как международная публика приняла фильм, поняли они русскую душу? — Чехи — не такие иностранцы, на самом деле. Они понимают. Общался с французами, например, на удивление, тоже приняли. Они называют это «черной комедией», но я согласен в чем-то. Только не очень считывается жаргон: «приболел», «трон» и т.д. — А кто ваш любимый режиссер? — Я в восторге от Ингмара Бергмана. Есть в нем что-то шекспировское. Жесткий по драматургии, но тонкий по психологии. Нравится Стенли Кубрик. Во ВГИКе делал подробный анализ «Андрея Рублева». Сложно выделить кого-то одного. Вообще, за последнее время я понял, что мне все кино нравится. Смотрю и думаю: как они это делают?! — Видя реакцию зала сегодня, как вы можете оценить, насколько оправдались ваши ожидания? — Если в процентном соотношении, изначально я думал — на 40%. Сейчас сижу и вижу — на 60. В Карловых Варах мы в последний момент успели на конкурс, картина еще не до конца была закончена, доделывали спешно. Мне казалось, на фестиваль нас взяли для количества. И когда дали приз, для меня это было неожиданностью. Конечно, такой отклик стал важным, я свободнее вздохнул. Проще и увереннее смотреть вперед. Я вообще человек сомневающийся. Максим Попов решает прокомментировать: — На Западе, когда происходит встреча с режиссером, в основном, все люди остаются. А у нас оставшееся число людей в зале — как раз примерно ваши 60%. Не знаю, как вы так угадали. — Да я просто сразу посчитал, — смеется Хант. — Что насчет большого проката, когда он состоится? — История проката российского кино вообще очень сложная. Прокатчики не очень хотят его брать, для них это убыточно, потому что большой труд — донести правильно картину до зрителя, да еще и заработать. В итоге мы занимаемся прокатом самостоятельно. С 19 по 25 сентября фильм показали в Москве в кинотеатре «Иллюзион». Также назначена дата большого проката— 12 октября. — А у меня вопрос к Александру только один: вы собираетесь еще снимать кино? — Да, мы уже готовимся к остросюжетной комедии про вранье, работаем над сценарием. Еще занимаюсь трагической историей о псковских школьниках. Очень серьезная тема, я для себя ее пока формирую, возможно, это выльется в сценарий и мне удастся правильно перенести все на экран. «Главное - все-таки добраться до Твери» Конечно, есть вещи, которые принципиально волнуют тверского зрителя. Поэтому после обсуждения подхожу к Александру лично. Он уже устал, его пресс-секретарь робко пытается перенести интервью, но понимает, что потом мне режиссера едва ли удастся поймать.  — Саш, девушка из Твери, ответь на ее вопросы сейчас, — мягко просит она. Но режиссер не особо и сопротивляется, только просит дать минутку на перекур. И вот мы стоим недалеко от Третьяковки. Александр выпускает сигаретный дым и рассказывает, почему же все-таки Тверская область стала съемочной площадкой. — Кафе «69» — выдуманное место? Или именно оно подстегнуло снимать в Твери? — Оно действительно находится в Тверской области, это окрестности Лихославля. Мы поехали в Тверь не для того, чтобы найти что-то особенное, а наоборот, нечто провинциальное и непровинциальное одновременно. А потом в типичном для нас месте найти необычную фактуру. И Тверь нам это дала.  — Показалось, название «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» — отсылка к сказам, как «Про Федота-стрельца, удалого молодца», например. Но вы сказали, что решили уйти от сказки. Как же тогда родилось название? — Мы собрали много материала, хотели сделать фактуру, места, костюмы ярче. Когда начали снимать, я понял, что у нас все не очень реалистично, делаем гротеск. Тогда и подумал: может, стоит двигаться к сказке? Начал с этого в монтаже. Когда сценарий попал ко мне в руки, он уже имел это название. Мы искали альтернативное, но каждый раз приходили к нему: странному, длинному. И, вроде бы, так не надо называть кино, но мы решили, что оно по-своему работает. В итоге это не вылилось в сказку, не было такой цели. — Какое авторское название можете дать Daewoo Damas в картине? — Конек-Горбунок. Для меня это тоже персонаж, который оказывает влияние на судьбу героев, например, не заводится в нужный момент. — Сегодня много говорили про артхаус, «чернуху», «треш». Но все-таки, к какому жанру стремились вы? — Мне хотелось сделать кино для зрителя. Я добивался трагикомедии. Не думаю, что она стала такой уж трагикомедийной, как я бы хотел, но все-таки. — Операторскую работу отметили многие. Она великолепна. Почему выбран такой колорит? И как работалось с Даней Фомичевым? — С Даней мы встретились во ВГИКе, он молодой парень, это его дебют. У меня слетел оператор на учебную работу, и Даня помог. По первому образованию я тоже оператор, и мне сложно дружить с другими на съемочной площадке, я к ним постоянно лезу. А вот с Даней у нас случился симбиоз — и я особо не лезу к нему, и он позволяет мне поучаствовать в операторской работе. И монтировал картину я самостоятельно, так уж вышло. Город, который мы изначально задумывали пестрым. А после, когда они выезжают, красок становится все меньше. Мы хотели, чтобы история постепенно уходила от цветов. Кстати, мы везем картину на операторский фестиваль «Манаки Бразерс» в Македонии. К каждой камере, на которую снята лента, свой фильм. И мы представляем камеру ARRIALEXAMini. — Здорово! А были гран-при на фестивалях до этого неожиданными? — Ой, никто не ожидал, особенно продюсер. Когда нас попросили задержаться на церемонию, мол, будет два приза, возможно… Я сказал об этом продюсеру, он сделал так: ессс! Зная его характер, такая реакция была вообще неожиданной. Он очень сдержанный. — Бывает, вас сравнивают с Балабановым, у него в картинах русский рок, у вас рэп. Как относитесь к этому? — Да я никак к сравнениям не отношусь. Самому себя вообще сложно сравнивать с кем-то. Я, наверное, Балабанова оцениваю как режиссера, которого для себя неглубоко открыл. — Обсуждалось, что лента явно не для тех, о ком вы снимаете. Тогда для какого зрителя эта картина? — Уже было несколько показов, и здесь, в Третьяковке, самая интересная, активная публика. На Сахалине ко мне подходило много людей пожилого возраста, они прониклись. А здесь приятно было получить отклик от молодой аудитории. Чем больше вопросов, общения, тем лучше.  — Часто сталкиваюсь с мнением, что фильмы, подобные вашему, публика не хочет понимать, им интереснее вылизанные блокбастеры. Все-таки, такое кино — массовая или элитарная вещь? — И не элитарная, и не массовая. Прокат покажет. Если пойдет, будет понятно. И если не пойдет, тоже. Главное - нам все-таки добраться до Твери и показать картину. А то скоро, чувствую, накажут меня, долго ждут! *** Действительно, ждем. И поздравляем Александра Ханта с удачным стартом в киноиндустрии. Интересно, что скоро в прокат выходит новый дебют— картина Ивана Шахназарова «Рок» о провинциальных музыкантах. Посмотрим, как многозначность названия отразится на судьбе ленты. Также в этом году завершатся съемки фильма «Звезды» о необычном мигранте из Узбекистана, которого сыграет Виктор Сухоруков. Возможно, Александр прав, и чем больше мы снимаем, тем качественнее становится наше кино. А значит, нужно смотреть дебюты, обсуждать и давать обратную связь молодым режиссерам. Возможно, тогда будущее российского кино не просто в наших руках, но и умах, и сердцах.