Долгая дорога в страну возрастных изменений

Дороги, которые мы выбираем

Глава VI

Дороги, которые мы выбираем

Продолжение. Начало главы в № 37

Как-то в поисках приличного детективного сериала я наткнулась на программу «Побег из города» на канале «Усадьба». Как потом явствовало из титров, это была запись многолетней давности. Очень интеллигентная дама лет семидесяти увлекательно рассказывала про своё деревенское житие. Героиня сюжета – известная в прошлом своими диссидентскими взглядами на советский строй Маша Слоним. Давным-давно она уехала на Запад, жила в Штатах, в Англии, ходила замуж и сотрудничала с «вражьими радиоголосами». В перестройку она вернулась в Москву и новое тысячелетие ознаменовала побегом из столицы в сельскую местность. Я искренне восхитилась услышанным и увиденным. Думаю, немногие исконно деревенские жители могут похвастаться такими же, как у Маши, успехами. Какой скотный двор! Тут и элитные красавицы-куры с цыплятами под присмотром воинственного петуха, и цесарки, и утки, и внушительного вида индюк. А козы, по первому зову бегущие к хозяйке! А радостные щенки и их родители, виляющие хвостиками и охраняющие родные пенаты! Трогательно смотрелась пожилая белая лошадь, мирно пасущаяся за домом. Впечатлили меня и павлины в вольере, восседающие на высоком насесте. А больше всех мне понравилась хозяйка – она была так естественна в окружении своих питомцев. Чувствовалась, что ей и в самом деле по вкусу жизнь в деревне в трудах и заботах, не свойственных обитателю мегаполиса. Побег из города мне понятен, ибо я и сама поменяла московскую квартиру на домик в деревне. Вынужденно попадая в Первопрестольную, я вспоминаю ахматовские строки:

Тот город, мной любимый с детства,
В его декабрьской тишине
Моим промотанным наследством
Сегодня показался мне…

Я ностальгирую, но не жалею. Что-то «унеслось прозрачным дымом, истлело в глубине зеркал», и вместо «невозвратимого» появились другие ценности, необходимые в пути в страну возрастных изменений.

Рассказ Маши Слоним о добровольной ссылке в деревню я слушала с завистью. Мне немедленно захотелось завести хотя бы кур-несушек. Но курам для здоровья и поставки свежих яиц к столу желателен петух, тогда как соседи категорически против. В нашем посёлке одного горластого уже заставили замолчать. Даже если купить самооплодотворяющуюся курочку Рябу, ей всё равно необходимы насест и курятник. Я стала подыскивать на участке местечко для птичника, но наткнулась на отчаянное сопротивление мужа: «Не хочу, и всё тут. Они разносчицы всякой гадости. Я знаком с владельцем небольшой фермы, будем заказывать у него яичный свежачок». Теперь два раза в месяц мы получаем красивые упаковки с индюшачьими, перепелиными и обычными яйцами. Всё съесть мы не успеваем, приходится насильственно осчастливливать родственников. Я рада, что мы обошлись без собственных несушек, потому что в наших краях завелись лисы. Одна из них облюбовала наш забор и прогуливается по нему, не обращая на нас внимания. Глядя на рыжую плутовку, я радуюсь, что не завела кур. Наверняка наша лесная хищница передушила бы их всех, а я бы расстраивалась.

Я поделилась с друзьями впечатлениями от просмотра «Побега из города» Маши Слоним и неожиданно выяснила, насколько тема исхода многих волнует. Особенно тех, кто живёт за городом, но имеет и дачу где-нибудь вёрст за двести от Москвы. Бывают хозяева там не часто, но рассказывают о своих владениях с упоением. Уж как там живописно! Какие грибные места! А какая рыбалка! А какая вкусная каша из русской печи! А насколько русская баня лучше финской сауны! А парное молоко! И т.д. и т.п.

Выслушивая восторги друзей-горожан, я припомнила и свой опыт жизни в настоящей деревне в Псковской губернии. В течение четырёх летних сезонов я по нескольку недель проводила в деревеньке между Пустошкой и Опочкой. Оба районных центра украшают трассу Москва – Псков. В Пустошке на несколько минут останавливается пассажирский поезд из столицы в сторону Калининграда. Делает он это на рассвете, и тому, кто направляется в псковские места обитания, надо не проспать, успеть выскочить, а потом ждать пробуждения утреннего автобуса по направлению к Опочке. Этот уездный город Псковской области удостоился чести быть печатно упомянутым Александром Сергеевичем Пушкиным. Он близок к селу Михайловскому, где поэт отбывал ссылку, и недалёк от Святогорского монастыря, где покоится национальная гордость русской словесности. Но не только поэтому Опочка полна чувства собственной значимости, она законно гордится своим историческим прошлым. Благодаря военным укреплениям она с 1426 года верная соратница Пскова в борьбе за независимость: помогала отражать все вооружённые напасти, выдерживая осаду то литовцев, то поляков; сопротивлялась немцам и не сдавалась новгородцам. Иными словами, Опочка, как и вся Псковщина, – это буферная зона между Новгородом и западными недоброжелателями, сиречь литовцами, поляками и немцами.

Псковские земли лежат на северозападе европейской части России. Ни климатически, ни флорой-фауной они почти не отличаются от соседей, то есть Ленинградской, Новгородской, Тверской и Смоленской областей. Много рек, озёр, болот, лесов, невысоких возвышенностей. С точки зрения геологии особо полезных человеку ископаемых недра не запасли. Имеются песчаники, известняки, глина, алебастр, немного каменноугольных осадков, возле Опочки залегла охра. Иногда местные пески удивляют своим фиолетовым, синим, зелёным цветом. Попадается много окаменелостей типа брюхоногих моллюсков времён девонской эры. Проблем с печным отоплением в здешних краях никогда не имелось, потому что кругом леса – и строевые, и хвойные, и смешанные. А где леса, там, ясное дело, грибы да ягоды в изобилии.

Климат здесь вполне комфортный: ни сильных холодов, ни изнуряющей жары. Осадки, конечно, выпадают, но в меру. Воды и без дождей кругом хватает, имеются озёра, большие и маленькие, а рек и речушек – не счесть. У них затейливые имена: Вяда, Желча, Исса, Кухва, Лжа, Ловать, Люта, Утроя, Череха, Шелонь… И откуда такие названия взялись? Скорее всего, от разнородного населения, первыми из которого были чудь. Потом их потеснили кривичи, позднее подтянулись славяне с Дуная. Отметились и белорусы, и финские племена, и литовцы, а поляки поделились евреями. Были здесь полуверки, говорившие по-эстонски. Спасались тут и староверы.

Неоднородность населения сказалась и на языке псковичей. Он как бы не совсем русский, этакий диалект с многочисленными заимствованиями из других языков, с диковинными оборотами речи, да и орфоэпически далёк от нашей нормативности. Над местным диалектом серьёзно поработала советская власть, постаравшись приблизить его, елико возможно, к общепринятому языку. Впрочем, и над другими аспектами жизни она потрудилась немало. Исчезла зажиточная прослойка общества из крестьян и купечества, почти не осталось духовенства. Растворились в небытии помещики вместе с барскими домами и дивными садами при них. Поля больше льном не засевают, хотя испокон веков льноводство составляло одно из старинных занятий здешнего населения. Сошло на нет промышленное рыболовство, а бывало, снетками, сушенными в особых печах, Псковщина пол-России снабжала. Судачок из локальных озёр даже в Петербурге успехом пользовался. Кстати, за ним и сегодня питерцы приезжают в летний сезон.

Можно сказать, что жители Северной Пальмиры любят Псковскую область. Некоторые даже обзаводятся здесь недвижимостью. Изредка среди приезжих попадаются и москвичи. Они, например, облюбовали местечко Заозерье, недалече от Пустошки. Когда наш друг захотел купить там дом, то оказалось, что всё распродано. Он стал искать что-нибудь поблизости и в конце концов пленился деревушкой Аболенье. Она всего в двух километрах от местной автомагистрали, с одной стороны, а с другой – стоит в лесу. Однако одного домика в полузаброшенной деревеньке ему показалось мало, и он прикупил просторную хату под Полтавой, в небезызвестных Шишáках, где каждое лето собирается очень творческое общество московско-питерской художественной интеллигенции.

Десять лет назад меня искренне удивили приобретения нашего приятеля. Я поинтересовалась: зачем дома искать и ездить так далеко, коли у тебя под Москвой дача в престижных Жаворонках по Белорусской жэдэ? Приятель надо мной посмеялся и сказал, что тлетворное влияние туризма на загнивающий Запад затуманило моё сознание, а потому не понять мне загадочную русскую душу. Его замечание меня озадачило, ибо я и не подозревала о наличии у него таинственной нематериальной субстанции с ярко выраженным национальным оттенком. После обмена подобными дружескими любезностями он всё же снизошёл до объяснений.

В детстве он все каникулы проводил в Тверской области, где у родителей был настоящий деревенский дом. В близлежащих дремучих лесах водились дикие звери и произрастали в изобилии грибы-ягоды. Местная знакомая корова делилась молоком, а в речке ловилась рыбка. На русской печи можно было лежать, пока в её тёплых недрах млели щи да каша. Родителям-художникам в деревне прекрасно работалось, а трём братьям вольготно жилось. Впоследствии домик в деревне отошёл младшему брату, а нашего приятеля замучила ностальгия. Он посчитал, что единственный способ её победить – это завести собственность в не менее отдалённом и живописном местечке. Именно таким и оказалось Аболенье, и сюда каждый год на два-три месяца наш приятель совершает побег из мегаполиса.

Представить деревенский быт, сидя в подмосковном комфорте, я всё же могу, если расшевелить воображение и извлечь из кладовой памяти воспоминания о собственном опыте. У меня получается, что на первый план выходят еда, вода, тепло и гигиена. Они, так сказать, формируют базовое материальное существование, а к нему прибавляется надстройка из вещей приятных. В их число входят: сознание полной свободы от любых обязательств по отношению к отсутствующим рядом другим, пьянящая неторопливость бытия под лозунгом «не хочу – не буду», а также прогулки по окрестностям, сбор даров природы и их переработка. Наш приятель в конце сезона привозит в Москву эксклюзивные заготовки: солёные рыжики и грузди, сушёные белые, мочёную бруснику, разнообразные ягодные настойки. Местные жители к нашему другу относятся снисходительно, прежде всего потому, что в Аболенье из пяти домов постоянно проживают только в одном. Его хозяин имеет материальную выгоду от сезонного соседа. За небольшую мзду он присматривает за его хозяйством большую часть года. Зато из другого селенья к московскому гостю захаживает в гости симпатичная корова, которую всегда угощают корочкой сухого хлеба. Года три тому назад она пришла не одна, привела с собой сыночка – похвастаться, какой симпатичный телок у неё уродился.

Прошлый сезон в Аболенье выдался неудачным: объявился медведь-шатун в лесах, а встречаться с ним категорически не рекомендуется. Конечно, если имеется приличное ружьишко и к нему охотничий билет, то дело другое. Ни того ни другого у нашего друга не было, а подаренный ему несколько лет назад металлоискатель защитить от лесного гостя никак не мог. Надо сказать, что поисковый инструмент очень украсил жизнь столичного отшельника. С его помощью нашлась масса интересных вещей. Не считая захоронений отработавшей свой век техники, псковская земля поделилась старинными монетами, домашней утварью и кой-какими воинственными воспоминаниями Великой Отечественной. А однажды в болоте отыскался сбитый немецкий самолёт, что неудивительно, ведь боевые действия на Псковщине не прекращались с июля 1941-го по июнь 1944-го. Мне кажется, что при желании на металлоломе из здешних укромных уголков можно было бы сколотить скромное состояние или открыть музей быта. В нём можно было бы выставить как монеты, так и гвозди прошлых веков, а заодно и сельхозтехнику, и всевозможное оружие. Мне очень понравился в Китае музей бэушных предметов. Какой-то умелец из железяк и спрессованных пластиковых бутылок сотворил целую галерею скульптур. Коллекция принадлежала знаменитому актёру Джеки Чану, её стоимость оценивалась в несколько десятков миллионов долларов США. Поговаривали, что ваятель произведений и их владелец – одно и то же лицо. Наш приятель хотя и не голливудская звезда, однако составил интереснейшее собрание современной лубочно-китчевой живописи и выставил его в деревне Шишáки. Картины он покупает по интернету, и многие из них могли бы успешно конкурировать с произведениями искусства из фильма «Операция «Ы»: «Вот живопись, покупай, торопись». Смотрится бесподобно. Будь я устроителем Венецианской биеннале, пригласила бы поучаствовать.

В коронавирусном 2020 году наш приятель в конце марта законопослушно самоизолировался в своей удалённой от суеты сует псковской глубинке. Живёт-поживает он себе без маски и перчаток, наслаждаясь прогулками по лесам, по лугам без каких-либо ограничений. Я ему искренне завидую, ведь и мне привелось там некогда гулять, о чём я всегда вспоминаю как о счастливейшей поре своей юности. Попала я в эти края благодаря своим ленинградским друзьям, а дружбу с ними мне подарил Коктебель. По возрасту моему я годилась друзьям в дочери, они ко мне и относились как к великовозрастному ребёнку. Им я многим обязана, ибо общение с ними стало «моими университетами». В течение нескольких летних сезонов они брали меня с собой в «заповедник человеческих ценностей», лежащий вне марксистско-ленинской идеологии. По силе пережитых эмоций и впечатлений поездку в деревню Усохи я, пожалуй, могла бы сравнить с первым балом Наташи Ростовой. Как и её, меня, неопытную юную московскую барышню, вывезли в свет. Я попала в высший интеллектуальный круг Петербурга конца двадцатого века. Вместо нескольких счастливых часов бальной ночи во дворце я провела несколько незабываемых недель в глуши Псковской области.

Я хорошо помню путь из Ленинграда в неведомую деревенскую даль. До пункта назначения мы добирались долго. Выехали рано, по дороге останавливались то кофе попить из термоса, то перекусить запасами из корзинки, то перекурить и дать отдохнуть водителю, по совместительству владельцу транспортного средства «Москвич 403» Михаилу Петровичу Петрову. Тогда он ещё не был ни профессором, ни дважды лауреатом Госпремии. Он был вторым мужем горячо мною любимой Мии (Мики) Гильо и перспективным физиком-ядерщиком из института Иоффе. Не имея детей, Мия и Миша ежегодно удочеряли меня на август месяц. В то третье совместное лето было решено присоединиться к Мико-Мишиным друзьям, открывшим в прошлом сезоне симпатичное местечко. Оно отвечало необходимым требованиям: во-первых, там отсутствовали городские пригородные дачи; во-вторых, находилось оно относительно недалеко от Ленинграда, вёрст этак за 400, и, наконец, самое главное – вокруг наличествовали необозримые дали с реками и озёрами. Выбор пал на Псковскую губернию, и туда был послан разведчик Игорь Ефимов. Он облюбовал деревню Алоль на реке Алоль. Вскоре к нему присоединился основной отряд – жена с дочерью и дружественная семья с малолетним сыном (Я.А. Гордин, Н.Л. Рахманова и их сын Алёша).

На следующий день все отправились погулять и пообследовать окрестности. Когда честная компания присела отдохнуть, глава второго семейства прошёл чуть дальше. Взойдя на пригорок, он увидел неподалёку утонувшую в зелени деревьев деревеньку – это были Усохи. За ними быстрая, холодная, неширокая речка Алоль впадала в когда-то оживлённую и судоходную реку Великую. Главная река Псковского края извивается, яко змий, по всей области и проносит свои воды вблизи Пушкинских Гор, следуя в Чудско-Псковское озеро. Взгляд с холма на Усохи тотчас подсказал: «Это то, что надо, – идеальный вариант. Вода, лес, луга, скромная удалённость от шоссе». И тогда к жителям деревни Усохи присоединился передовой отряд ленинградской словесности – Яков Аркадьевич Гордин и Игорь Маркович Ефимов.

Почти через пятьдесят лет Яков Аркадьевич вспоминал: «Когда мы вошли в деревню, у первого дома на завалинке сидел старик с длинной седой бородой и в подштанниках, рядом два черноголовых подростка. Старик спросил земляным голосом: «Что за люди?» Один из мальчиков ответил пренебрежительно: «Дачники». Таких стариков тогда там было несколько – настоящих староверцев, ибо Усохи были когда-то староверским скитом». Несмотря на некоторую презрительную нотку в произношении слова «дачники», будто они и не совсем люди, комнаты пришельцам всё же сдали. Жить дачникам не мешали, но дистанцию держали.

На следующее лето нашлось и для нас помещение. Однако через некоторое время нам пришлось поменять дислокацию. Дело в том, что наша первая хозяйка была со странностями. Через неделю ей начало казаться, что купленных у неё огурцов нам недостаточно и поэтому мы их подворовываем с огорода. Надо отметить, что в Усохах все жители любили огурцы и после картофеля часть личного землевладения непременно засаживали огурцами. На третьем месте шёл горох, его сушили, а потом запаривали, сами ели и свиней им подкармливали. Огурцы солили в бочках и банках, последние являлись вещью дефицитной и представляли значительную ценность. Именно из-за них разразился скандал. Начало августа – самое подходящее время для снятия и обработки огуречного урожая. Бочки и стеклотара приводились в боевую готовность. В этот ответственный момент наша хозяйка недосчиталась двух литровых банок, сушившихся на штакетнике позади дома. В краже обвинили нас, никакие оправдания не принимались. Досмотр наших личных вещей и занимаемых нами помещений результатов не дал, что ещё больше распалило подозрительность домовладелицы. Нас спасло появление мужа разгневанной женщины. Покинув колхозные поля, он приехал подкрепиться в середине рабочего дня. Воспользовавшись временным затишьем, мы сбежали с поля боя. Друзья, успевшие обзавестись местными связями, помогли найти новое пристанище – тихую избушку в дальнем конце деревни.

Утешением послужил рассказ о том, что некоторые жители Усох страдали фобиями и маниями. Многие в деревне приходились друг другу кровными родственниками из-за соблюдения религиозных старообрядческих правил: пару себе надобно искать исключительно среди единоверцев. Подобная политика приводила к психическим отклонениям. У некоторых жителей, особенно старшего поколения, время от времени сносило крышу. Тогда их помещали в уездную обитель душевной смуты, благо находилась она в соседней деревне Вербилово. Однажды две усохинские жительницы, будучи родными сёстрами, чуть было не поубивали друг друга. Почти пятьдесят лет они жили душа в душу, и вдруг одна из них втайне от другой в сорок восемь лет вышла замуж. После несостоявшегося смертоубийства сёстры более не разговаривали и не общались, хотя и продолжали существовать под одной крышей. Мне всё же кажется, что психические отклонения в данном случае уступили место самым тривиальным мотивам обычной зависти и обиды.

К сожалению, тогда по молодости я так была увлечена собою, что мало вникала в происходящее вокруг, не имевшее ко мне непосредственного отношения. Деревенских я немного побаивалась: они без стеснения нас разглядывали и выносили приговор, который всегда доходил до наших ушей. Всех нас записали в евреи и говорили: «Они хоть и евреи, а люди хорошие». Тот факт, что мы приехали на собственном авто, от внимания не ускользнул и свидетельствовал в нашу пользу: мол, они не бедные, коли на машинах разъезжают, а потому банки красть не будут.

За три недели усохинского житья-бытья мы только дважды пользовались личным транспортом: первый раз по чрезвычайному обстоятельству, а второй – для повышения культурного уровня. В один прекрасный день случилась неприятность. Ещё одного ребёнка моих приёмных родителей – прелестного спаниеля Нея – укусила в щёку ядовитая змея. Яд постарались выдавить, рану обработали спиртом и даже попытались влить водки собаке внутрь, но, несмотря на все усилия, потерпевшему становилось всё хуже. Поехали к ветеринару. Ни в приёмном пункте, ни дома его не оказалось – он уехал на сенокос. Весь день его искали и нашли лишь к вечеру. Ветеринар бросил взгляд на спаниеля, внимательней посмотрел на заплаканную хозяйку в полуобморочном состоянии и с впечатляющей строгостью велел оставить пса на ночь в чистом поле. Мол, ничего ему не будет, а вот если бы в мае, то сдох бы, а так травку на лугу найдёт, поест и оклемается. Темпераментную Мию ветеринарные рекомендации разочаровали. Она с трудом сдерживалась, чтобы не обвинить животного доктора в непрофессионализме, чёрствости и равнодушии. Тем не менее Нея оставили на ночь за калиткой, и Миша с трудом уговорил жену лечь спать вместе с ним, а не на надувном матрасе рядом с любимцем в поле. Два дня пёс лежал не двигаясь, не реагируя ни хвостом, ни взглядом, ни голосом на ласковые слова хозяйки и мясные изыски из банки. Морду его раздуло так, что она из аккуратной спаниельской превратилась в гигантскую ряху сенбернара. На третьи сутки собаки на месте не оказалось – не знали, что и думать. К счастью, ситуация быстро прояснилась: метрах в двадцати внезапно над травой взлетели уши и раздался недовольный лай – Ней охотился на бабочек.

Выздоровление питомца было отмечено праздничной трапезой. На столе появилось содержимое очень дефицитной банки югославской ветчины, варёная картошка со свежим укропом и запахом нерафинированного подсолнечного масла, а также местный деликатес – слегка обжаренные шляпки молоденьких подберёзовиков, обвалянных в муке с солью. Само собой, без салата из свежих огурцов застолье не обошлось. Пили исключительно крепкие напитки, то есть водку в различных вариантах: настоянную на тмине, на можжевеловых ягодах, на полыни… Алкоголь запивали компотом из яблок с лесными ягодами.

Праздничные трапезы случались очень часто, пользовались любым предлогом для сбора гостей. Самым распространённым поводом служили приезды и отъезды друзей. Вот приехал на несколько дней тогдашний главный режиссёр Театра комедии имени Акимова Вадим Голиков. Все дни своего визита в Усохи он был настолько мрачен, что закрадывалось – у меня, по крайней мере, – сомнение, может ли он поставить что-нибудь весёлое, соответствующее названию вверенного его заботам культурного учреждения. С раннего утра он уходил вдвоём с удочкой, и возвращались они к вечеру. Говорили, что главреж охотится на огромную щуку, обитавшую в местном омуте реки Великой. Прошёл слух, что она якобы сорвалась с его крючка. Увы, они так и не встретились. Судьба щуки осталась неизвестной, а главного режиссёра сняли с должности. Все очень переживали, я тоже, потому что к этому времени в один из моих визитов в Ленинград побывала на его постановке пьесы Э. Брагинского и Э. Рязанова «Сослуживцы», очень милой, смешной и трогательной. В отличие от фильма Рязанова с Фрейндлих и Мягковым «Служебный роман», появившегося значительно позже, в спектакле одновременно играли два состава.

Окончание главы в следующем номере