Ужесточению санкций против России помешали большие деньги

Несмотря на серьезное обострение отношений между Россией и западными странами, которое не прокомментировал только ленивый, предстоящие летом события могут, на мой взгляд, оказаться менее очевидными, чем они казались еще недавно. Всего несколько месяцев назад высказывались мнения о том, что разгон протестных митингов, арест и осуждение А.Навального, обострение на границе России и Украины приведут к очередному раунду западных санкций: запрету на операции с российским долгом, отключению страны от систем международных расчетов, давлению на Кремль через механизмы ограничения поставок энергоносителей. Однако все оказалось более прозаическим: введенные со стороны США меры стали скорее символическими; в Европе вместо глав государств «в бой» пошли европарламентарии, погрозившие Москве адским возмездием в случае вторжения в Украину (которого, на мой взгляд, никто и не планировал); строительство «Северного потока-2» было не отменено, а лишь временно приостановлено на время рассмотрения иска немецких экологов. В результате всю тяжесть удара приняли на себя российские и западные чиновники и дипломаты: первым посоветовали не появляться в странах-«партнерах», а вторых выслали на родину в довольно большом числе. С таким багажом реальных дел и массой риторики американцы и европейцы приступают к подготовке саммита «Большой семерки» 11–13 июня и встречи президентов Дж.Байдена и В.Путина, которая может состояться вскоре после этого. Мне сложно преодолеть впечатление, что недавние истерики выглядят взвинчиванием взаимных претензий перед тем, как часть из них будет снята. Эскалация на украинской границе прежде всего была обусловлена стремлением В.Путина «быть услышанным» в Вашингтоне (это было своего рода повторение его знаменитой фразы: «С нами никто по существу не хотел разговаривать, нас никто не слушал. Послушайте сейчас!» — только в соответствующей театрализованной обстановке). Эффект был достигнут; и если встреча состоится в обсуждаемые сегодня сроки, вряд ли можно предположить, что Белый дом введет второй пакет санкций в связи с использованием химического оружия в отведенное для этого трехмесячное «окно», закрывающееся 2 июня. Скорее всего, до этого момента не последует и других жестких мер против России, а саммит G7 будет использован для «сверки позиций» и обсуждения того, чего именно хочет коллективный Запад добиться от Кремля. Ничем не закончится и обсуждение плана действий по членству в НАТО для Украины, намеченное на 14 июня в Брюсселе, на саммите этой организации, так как уже несколько стран-участниц выразили крайнюю осторожность в данном вопросе. При этом все происходящее кажется мне свидетельством довольно значимого процесса. На мой взгляд, в последнее время западные страны приблизились к пониманию того, что ранее введенные санкции имеют на Россию весьма ограниченное влияние. Говоря о их ограниченности, я не имею в виду, что запреты, установленные в отношении Москвы, и ответные меры Кремля не оказали влияния на российскую экономику: они, несомненно, затормозили ее технологическое развитие, сократили финансовые возможности многих компаний, снизили жизненный уровень и качество потребления миллионов наших граждан. Однако они не смогли нанести стране урон, который вынудил бы власти пересмотреть свой внешнеполитический курс или даже некоторые значимые его элементы, не говоря уже о свертывании кампании по наступлению на права собственных граждан. При этом Запад подошел к тому рубежу, за которым может начаться экономическая война, невыгодная в том числе и ему самому; причем если в 2014–2015 гг. на кону стояли интересы, например европейских аграриев (которые не так уж сильно пострадали от российского продуктового эмбарго — к 2019 г. экспорт сельскохозяйственной продукции из ЕС вырос на €31,5 млрд, или на 26,3%, по сравнению с 2013 г.), то сейчас проблема становится более серьезной. Если, например, США действительно рискнут объявить о полном запрете на операции с российским государственным долгом, такая мера серьезно обрушит стоимость номинированных в валюте и рублях облигаций, на иностранных держателей которых приходится сейчас около 40% совокупного рынка, или не менее $44,5 млрд в долларовом выражении. Удешевление их на 12–20 процентов от номинала (многие бумаги торгуются намного выше их номинальной стоимости) приведет к массивным убыткам для инвесторов, в то время как российские власти смогут выкупить бонды с дисконтом (тогда как, например, в 2006 г. они приобрели их с премией к рыночной цене, желая быстрее закрыть обязательства перед Парижским клубом и сэкономить на выплате процентов в последующие годы). Может быть, потери не столь и велики, но вряд ли они кого-то обрадуют. Ограничение импорта российских энергоносителей сейчас также выглядит не лучшим решением (тем более если принять во внимание то упорство, с которым Германия отстаивает свои права на статус общеевропейского газового хаба), так как быстрое восстановление мировой экономики после пандемии уже привело к росту цены нефти до $70/баррель, а газа на европейских рынках — до $300/тыс. куб. м, и любые санкции вызовут лишь дальнейшее удорожание топлива, что чревато заметными потерями для Европы (США уже давно добились независимости от энергетического импорта и чувствуют себя куда увереннее). И так практически во всем: любые радикальные меры, которые способны нанести России серьезный экономический ущерб, чреваты убытками и для тех, кто их вводит. Следует обратить внимание и на иное важное обстоятельство. Любые санкции, которые объявляются правительствами тех или иных стран, должны уязвлять граждан и бизнесы, имеющие отношение к событиям, их вызвавшим. Можно, например, понять санкции в отношении оборонных предприятий, поставлявших оружие в горячие точки, или организаций, развернувших бизнес в считающемся украинским Крыму, — но какое отношение имеет, например, частная компания «Лукойл», продающая нефть в Европу, к нарушениям прав человека в России? То же самое относится к «Новатэку» или десятку других энергетических фирм, формально не находящихся под контролем государства и не связанных с его действиями. В США хорошо помнят и кейс О.Дерипаски, с фирм которого значительная часть санкций так или иначе оказалась снята, а некоторые из них вызвали серьезные разногласия между американцами и их союзниками в Европе. Есть и еще один момент: например, требования тех же европейских парламентариев отключить Россию от системы межбанковских платежей (к этому требованию присоединяются сегодня и многие аналитики) выглядят невыполнимыми, так как SWIFT является коммерческим консорциумом, членами которого выступают не государства, а около 11 тысяч финансовых организаций, некоторые из которых и могут быть подвергнуты санкциям. Когда SWIFT ограничивал операции иранским банкам в 2012 г., основанием для этого было решение Европейского совета, введшего санкции против отдельных финансовых институтов Исламской Республики, но отключение всех состоящих в системе 310 (из 357) российских банков, большинство из которых являются частными, весьма проблематично (тем более что решения Евросовета — в отличие от резолюций Европарламента — принимаются консенсусом). Кроме того, нужно иметь в виду, что самые радикальные санкции, которые обсуждаются в отношении России, — отказ от поставок нефти и даже замораживание активов Центрального банка — требуют крайне весомых оснований и скоординированных действий международного сообщества. Наиболее эффективные санкции, которые известны истории — против ЮАР, Ливии, Ирана, Ирака или Северной Кореи, — вводились на основании резолюций Совета Безопасности ООН, но данный механизм не может быть применен к России, обладающей в этой организации правом вето. Таким образом, планы мер, которые могли бы торпедировать российскую экономику и изменить внешнеполитический курс страны, скорее всего, обречены остаться планами и продолжат обсуждаться в экспертной среде, имея малые шансы воплотиться в политические решения: косвенным подтверждением этому выступает тот факт, что в только что опубликованном Атлантическим советом докладе на эту тему большинство рекомендаций по ужесточению санкций сводятся к «тонкой настройке» уже созданных механизмов и ряду символических мер, типа запрета Международному валютному фонду консультировать российские власти по вопросам экономической политики. На мой взгляд, озвученное Дж.Байденом намерение подвергнуть отношения с Россией «деэскалации» указывает на стремление американской администрации упорядочить «повестку дня» и, скорее всего, минимизировать исходящие от России угрозы для Вашингтона и его союзников. Ужесточение санкций против Москвы представляется крайне маловероятным — если бы западные страны были готовы к таким шагам, они давно были бы сделаны. В данной ситуации я предполагаю, что мы стоим на пороге некой передышки: США попытаются получить от России гарантии реального невмешательства в дела западных стран; обозначат свое видение «красных линий» в отношении Украины и Белоруссии; переведут свои поучения по поводу соблюдения прав человека в разряд дежурных озабоченностей и посмотрят, насколько такая «разрядка» окажется действенной. Мне сложно сказать, в какой мере Кремль удовлетворится подобным подходом и будет ли Москва соблюдать условия «перемирия» (хотя я глубоко убежден, что значительная часть российской элиты давно мечтает о снижении напряженности в отношениях с Западом), но мне кажется, что Запад сегодня не имеет стратегии серьезного расширения санкционного давления на Россию. Времена полного взаимопонимания среди США и их союзников прошли; новые ограничительные меры выглядят слишком затратными; самые радикальные шаги требуют исключительной политической воли и отличного от существующего инструментария. Впереди серьезный шанс на разрядку напряженности, но, будет ли он использован, покажет только время...