22 июня 41-го: даже Родину боялись защищать...

В первые месяцы войны командиры советской армии, парализованные страхом репрессий, боялись ответственности за любое самостоятельное решение.Через 6 дней после начала войны сдали Минск. За 17 дней гитлеровцы заняли Прибалтику, Белоруссию, Западную Украину и подошли к Смоленску, а затем – к Киеву... Сергей Баймухаметов Как такое могло случиться? Советская историография (пропаганда) объясняла невероятное отступление Красной Армии внезапностью нападения, превосходством противника в живой силе и, особенно, в технике: «На фашистскую Германию работала вся промышленность Европы», «фашистские танковые армады» и т.п. На самом деле даже в 1941 году мы произвели танков в два раза больше, чем Германия, а в 1942 году – уже в шесть раз больше, чем Германия. Расклад сил к началу войны (по данным ВНИИ документоведения и архивного дела): Немецких танков – 4000. Наших – 14 000 Немецких самолетов – 5000 Наших – 10 000 Немецких орудий и минометов – 42 000 Наших – 59 000 11 декабря 1941 года Гитлер заявил в Рейхстаге, что с 22 июня по 1 декабря 1941 года на Восточном фронте германские войска взяли в плен 3 806 860 советских солдат и офицеров. Помимо всего прочего это значит, что практически весь обученный состав Красной армии был выведен из строя, и далее сражались срочно мобилизованные из запаса и вовсе не обученные призывники. Что же происходило в первые недели войны, почему мы так отступали? Ответ состоит из нескольких составляющих. Существует множество версий о бездействии Сталина в первые дни войны. О том, что он впал в полную прострацию. С 22 июня до 1 июля советский народ ничего не знал о Сталине. Полное молчание газет. Как известно, 22 июня 1941 года с обращением к народу выступил нарком иностранных дел В.М. Молотов. Член Политбюро А.И. Микоян вспоминал, как вечером 30 июня (уже 8 дней идет война!) 1941 года члены Политбюро приехали к Сталину на Ближнюю дачу: «Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас… спросил: «Зачем пришли?» Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать… Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы поставить страну на ноги. Для этого создать Государственный Комитет Обороны… 1 июля постановление о создании Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным было опубликовано в газетах». На четвертый-седьмой день войны Сталин сделал попытку откупиться от Гитлера, отдав ему часть территории Советского Союза. Вот объяснительная записка в Совет Министров СССР. Написал ее накануне ареста, в августе 1953 года, Павел Судоплатов - заместитель начальника Разведуправления НКВД, руководитель диверсионных и террористических операций НКВД: «Через несколько дней после вероломного нападения фашистской Германии на СССР, примерно числа 25–27 июня 1941 года, я был вызван в служебный кабинет бывшего наркома внутренних дел Берия. Берия сказал мне, что есть решение Советского правительства, согласно которому необходимо неофициальным путем выяснить, на каких условиях Германия согласится прекратить войну против СССР и приостановит наступление немецко-фашистских войск. В этой связи Берия приказал мне встретиться с болгарским послом в СССР Стаменовым, который, по сведениям НКВД СССР, имел связи с немцами и был им хорошо известен... Берия приказал мне поставить в беседе со Стаменовым четыре вопроса. Вопросы эти Берия перечислял, глядя в свою записную книжку, и они сводились к следующему: Почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР. Что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны. Устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек. Если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует. ...Берия при этом выразил уверенность, что Стаменов сам доведет эти вопросы до сведения Германии…» (Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 171. Д. 465. Л. 204–208; опубликовано в сборнике: 1941 год. М., 1998. Т. 2. С. 487–490.) Арестованный Берия на допросе показал, что выполнял прямое указание Сталина. После жутких репрессий 1937-1940 годов Красная Армия была небоеспособна, она лишилась командиров высшего звена. Вот свидетельство маршала Александра Василевского: «В 1939 году мне пришлось быть в комиссии во время передачи Ленинградского военного округа от Хозина Мерецкову; был ряд дивизий, которыми командовали капитаны, потому что все, кто был выше, были поголовно арестованы». Но все равно – как же так могло случиться, что за 17 дней отступили от западной границы до Смоленска и Киева? Я сорок лет, до последних его дней, дружил с Василием Ефимовичем Субботиным - участником и летописцем штурма Берлина и Рейхстага, автором всемирно известной книги «Как кончаются войны». Советские критики, литературоведы, рассуждая об отражении в военной прозе героизма наших солдат, любили цитировать две строчки из книги Василия Ефимовича: «Я один из немногих оставшихся в живых - один из родившихся в 1921 году. Когда началась война, нам было по двадцать лет. Нас почти не осталось... Какое это было поколение... Как штыки!» Но сразу же за этими строчками следуют совершенно загадочные фразы, которые не цитировали: «Если бы нам сказали. Если бы эту силу взять в руки. Мы бы легли там, где нам показали, и защитили страну... Никто б не побежал. Никогда немец не зашел бы так далеко». Что значит: «Если бы нам сказали»? Какие-то неподходящие по всему строю слова. Сама их несуразность цепляла внимание, заставляла задуматься. Солдатская, литературная судьба Василия Субботина уникальна еще тем, что он не только закончил войну в Берлине, но и встретил войну утром 22 июня 1941 года на западной границе, на посту башенного стрелка среднего танка. Пережил трагедию отступления. О чем-то написал в своих книгах, о чем-то – не смог, потому что нельзя было. Разве что намеками. «Наш полк стали бомбить в первые же минуты, мы ведь стояли у границы, - рассказывал Василий Ефимович. - Срочно покинули казармы и расположились в соседнем лесу. Отрыли окопы, замаскировали танки и машины ветками. Но никто еще не верил, что началась война. Замполиты повторяли одно слово: «Провокация». Ведь накануне в войска поступил приказ – не поддаваться на провокации! Как мы догадывались, никакой связи с командованием и никаких приказов не было. Потому что стояли мы в том лесу три дня почти без единого выстрела. Над нами шли немецкие самолеты, ночами горизонт полыхал. Понятно было, что немцы обходят нас со всех сторон. Простояв в лесу три дня, мы колонной выдвинулись на дорогу к Тарнополю (с 1944 года город Тернополь – С.Б.), надеялись, что там будет сборный пункт. Как только вышли из леса, начались бомбежки. Подошли – а Тарнополь уже горит, занят немцами. Пошли в обход. Но после Тарнополя, после бомбежек полка как боевой единицы не стало - отдельные группы бредущих в отступление людей. Мы попали в общий поток отступающих войск, таких же, как и мы, растерянных, ничего не понимающих. Шли под бомбежками, убитые оставались в канавах, на обочинах. Солнце палило нещадно. Шли без отдыха, без крошки хлеба во рту, со сбитыми в кровь ногами. Меж собой говорили: вот дойдем до старой границы – и там остановимся, там дадим бой. Мы знали, что Шепетовка – старая граница. А старая граница была укреплена. Но выйти точно к Шепетовке не смогли, только видели вдали полыхающее зарево. Так и прошли старую границу, ничего не заметив. Вышли к Волочиску, а оттуда уже на Проскуров (с 1954 года город Хмельницкий – С.Б.). Почти четыре миллиона пленных за полгода войны! Но ведь пленных могло быть и больше. Был день, когда мы с немцами шли рядом. В одном направлении - на восток. Они шли по параллельной с нами дороге. Иногда можно было их видеть. Пехота двигалась колоннами. Много солдат ехало в машинах, впереди и сзади мотоциклисты. Отдельно - танки. Так они и прошли. На нас не обратили внимания. То есть понимали, убедились, что воевать, стрелять в них мы не будем. За десять дней отступления мы прошли три области – Львовскую, Тернопольскую и Хмельницкую. В Проскурове нас, танкистов, собрали, сформировали новую часть и эшелоном перебросили под Киев. Связи штабов с войсками не было, она сразу прервалась, как у нас. Никакой приказ ни до кого не доходил. А самостоятельно, без приказа, командиры боялись хоть что-то сделать. И миллионы солдат отступали без боя. А я уверен: если бы каждый командир приказал занять оборону, мы бы дали бой и не пустили немца так далеко. Брестская крепость целый месяц держалась! Сколько там немцев убили, какие силы она отвлекла! Потому что нашелся командир, который приказал: «Огонь по врагу!» И если бы нашлись везде такие командиры, каждый полк мог стать Брестской крепостью. И не случилось бы того, что случилось, не откатился бы фронт до Днепра за какие-то две-три недели. С годами, вспоминая, я стал думать: почему мы отступали без боя? Ведь среди нас были командиры, но за дни отступления я их почти не видел и не слышал, офицерского командирского голоса не слышал. Теперь мы знаем, что до войны командный состав нашей армии подвергся страшным репрессиям. Значит, обстановка среди командного состава была такая, что люди были деморализованы. Они боялись не немцев, а собственного начальства. Боялись отдать какой-нибудь приказ самостоятельно, без приказа сверху. Никто не осмелился взять на себя ответственность и организовать на каком-нибудь рубеже оборону. Просто отступали». Теперь - о масштабе репрессий и о причинах. Александр Яковлев, член Политбюро ЦК КПСС, председатель Комиссии Политбюро ЦК КПСС, затем - председатель Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при президенте Россиив книге «Сумерки» пишет: «Сталин боялся армии и ненавидел ее…» Прерву цитату и попытаюсь объяснить не всем нынче понятное утверждение, причины страха и ненависти Сталина к армии. К тридцатым годам в руках Сталина сосредоточилась огромная власть, партийный и государственный аппарат страны, сплошь его назначенцы. Но для армии Сталин не был авторитетом. Красную Армию создал Троцкий - первый нарком военно-морских дел (1918 - 1925), председатель Реввоенсовета Республики. С началом Гражданской войны стало очевидно, что революционная теория «всеобщего вооружения народа» не принесет успеха - необходима регулярная армия на основе единоначалия и массовой мобилизации, для управления необходимы кадровые офицеры. Многие из них сидели в тюрьмах не за выступления против новой власти - просто как «классово чуждые элементы». Троцкий предложил освободить их. И, при поддержке Ленина и вопреки протестам некоторых большевистских лидеров, видевших в офицерах только «контрреволюционеров», поставил на службу рабоче-крестьянской армии 75 тысяч бывших офицеров царской армии, в том числе 775 генералов и 1726 офицеров Генштаба. Их называли «военспецы». В том числе и благодаря им была одержана победа в Гражданской войне. Троцкого в Красной Армии уважали и помнили. А за Сталиным командный состав Красной Армии никаких полководческих способностей не признавал. Все знали и помнили, что он, будучи председателем Реввоенсовета Северо-Кавказского округа, провалил оборону Царицына. Снял с поста командующего округом генерал-лейтенанта А.Е. Снесарева и назначил большевистского деятеля Ворошилова, который до этого ничем не командовал, кроме отряда луганских рабочих. «Ворошилов может командовать полком, но не армией», - докладывал председатель Реввоенсовета Троцкий председателю Совнаркома Ленину. В октябре 1918 года Сталина отозвали с Южного фронта. Ворошилова сняли с должности командующего округом, назначили командующим 10-й армией, но вскоре и оттуда убрали. Впоследствии, на VIII съезде партии, действия Сталина и Ворошилова под Царицыном подверг резкой критике Ленин: «У нас шестьдесят тысяч потерь. Это ужасно… Вы говорите: мы героически защищали Царицын… Но ясно, что по шестьдесят тысяч мы отдавать не можем, и что, может быть, нам не пришлось бы отдавать эти шестьдесят тысяч, если б там были специалисты, если бы была регулярная армия». Никакого авторитета в армии Сталин не имел. Понятно, выносить такое положение он не мог, ему нужна была своя армия, укрепление своей власти в армии. Продолжу цитату из книги А.Н. Яковлева «Сумерки»: «С середины 20-х годов Сталин дает личные указания о необходимости борьбы со «шпионами» в армии… Во второй половине 30-х годов органы НКВД начали массовые аресты командиров и политработников… 29 ноября 1938 года на заседании Военного совета при наркоме обороны Ворошилов заявил: «Весь 1937 и 1938 годы мы должны были беспощадно чистить свои ряды... За все время мы вычистили больше 4 десятков тысяч человек». Среди них были 3 заместителя наркома обороны, нарком Военно-морского флота, 16 командующих военными округами, 26 их заместителей и помощников, 5 командующих флотами, 8 начальников военных академий, 25 начальников штабов округов, флотов и их заместителей, 33 командира корпуса, 76 командиров дивизий, 40 командиров бригад, 291 командир полка, два заместителя начальника Политуправления РККА, начальник Политуправления ВМФ. Из 108 членов Военного совета к ноябрю 1938 года из прежнего состава осталось только 10 человек…» Вот на каком фоне надо рассматривать рассказ башенного стрелка среднего танка Василия Субботина, встретившего войну 22 июня 1941 года на западной границе и закончившего войну в Берлине в звании старшего лейтенанта. Вот что скрывается за его словами: «Если бы нам сказали… Мы бы легли там, где нам показали, и защитили страну... Никто б не побежал. Никогда немец не зашел бы так далеко». И мне представляется, рассказ Василия Ефимовича многое объясняет. Офицеры, парализованные страхом репрессий. Командиры, которые боялись ответственности, боялись совершить самостоятельный поступок. Даже Родину защитить боялись! Такая была атмосфера в армии. На снимке: старший лейтенант Василий Субботин, Берлин, май 1945 года. Фото из архива В.Е. Субботина.