Кровь на площади: как советская власть расстреливала рабочих в Новочеркасске
Советский Союз декларативно именовался «государством рабочих и крестьян». Это, однако, не помешало ни принятию при Сталине свирепого даже по меркам «стран империализма» антирабочего законодательства с полным запретом забастовок и уголовной ответственностью за 15-минутное опоздание к станку, ни практически крепостному положению колхозников, продолжавшемуся до середины брежневского правления. «Самый прогрессивный строй» начинал вызывать сомнения в своей прогрессивности и у симпатизантов за границей, и внутри страны. Точкой невозврата для многих стало кровавое подавление демонстрации рабочих в Новочеркасске 2 июня 1962 года. Советские газеты того времени почти ничего не сообщали о событиях в ростовском райцентре, до людей доходили лишь смутные жуткие слухи о сотнях расстрелянных горожан. В 60-ю годовщину трагедии в Новочеркасске «Известия» вспоминают о том кровавом дне.
Кризис доверия
Центром протеста стал Новочеркасский электровозоремонтный завод (НЭВЗ) имени Буденного, расположенный в 11 км от города. Предприятие осваивало выпуск электровозов ВЛ80 («Владимир Ленин 8-осный»), которые должны были стать лучшими в мире, самыми надежными и быстроходными. 1962 год считался ключевым для решения этой производственной задачи. В цехах работали новенькие станки. Директор завода Борис Курочкин дневал и ночевал на производстве и ежедневно докладывал Москве о том, как обстоят дела с новым электровозом. Вопрос курировал лично Никита Хрущев, в то время совмещавший пост партийного лидера с портфелем председателя Совета министров СССР. Курочкин постоянно созванивался с министрами, с работниками ЦК. Они подгоняли его, он — инженеров и рабочих. А ежедневная борьба за план мешала руководству завода заняться социальными проблемами и созданием комфортных условий для работы. Профсоюзы, партийная и комсомольская организация — все они действовали на НЭВЗ на удивление пассивно.
Рабочим практически не предоставляли жилья. Большинство жило в бараках в условиях крайней нищеты. Многим приходилось снимать комнаты в частном секторе. При средней зарплате 100 рублей за жилье ежемесячно приходилось отдавать 25–30. Недовольство нарастало: заводчане чувствовали себя обделенными, ощущали несправедливость.
При этом руководство завода занимало приличные квартиры в респектабельных сталинских четырехэтажках — в двух шагах от рабочих кварталов. Добавим к этому пустые прилавки продовольственных магазинов: за маслом и мясом приходилось ездить в Шахты и в областной Ростов-на-Дону. Советский Союз покорял космос, а до гастрономического изобилия становилось все дальше. Это не прибавляло популярности ни правительству Хрущёва, ни местным властям. Им попросту не доверяли.
Во многом именно поэтому на НЭВЗе несколько лет царила редкая для советского времени текучка кадров. Каждый год с завода увольнялись по 2–3 тыс. человек, а не менее 3 тыс. «новобранцев» устраивались на работу. Пролетариат поглядывал на своих начальников грозно, не без чувства «праведной» классовой ненависти, тем более что, учитывая тяжелые условия производства, на Новочеркасский завод в отличие от большинства других советских предприятий такого уровня охотно принимали и бывших лагерников. Курочкину казалось, что он нашел оптимальный вариант: бывшие зэки почти бесправны, они должны сидеть тише воды, ниже травы, боясь увольнения.
Он не учел тяжелый, неуправляемый характер прошедших лагеря. Среди них нашлись и вожаки, открыто и смело выражавшие свое недовольство. На заводе уже случались забастовки (дело для СССР почти невиданное). Например, за несколько месяцев до роковых событий рабочие кузово-сборочного цеха выступили с требованиями улучшить условия труда. Три дня они приходили на завод, не приступали к работе. Курочкин с трудом остановил стачку угрозами и обещаниями. Но это оказалось лишь прелюдией к будущим событиям.
«Будете есть с ливером!»
Настоящая драма началась 1 июня 1962 года, когда по радио объявили о повышении цен на мясо-молочные продукты. Еще раньше руководство новочеркасского завода, закручивая гайки, объявило о повышении норм выработки, что автоматически снижало заработную плату. Ранним утром рабочие принялись бурно обсуждать нововведения, а тут, как обычно, в народной гуще оказался директор. В начале рабочего дня он, видимо, пребывал не в лучшем настроении. Седого, коренастого Курочкина считали неплохим специалистом — по крайней мере почти все свое время он посвящал предприятию. Но укрощать свой характер он не умел, да и не желал. Выслушав претензии рабочих, он бросил взгляд на буфетный прилавок. Там торговали немудреной выпечкой. «Ничего, раньше ели пирожки с мясом — будете есть с ливером», — сказал директор. И, как вспоминали некоторые свидетели, добавил матерка.
Быть может, если бы он нашел другие слова, бунта удалось бы избежать. А он оскорбил рабочих — бестактно, высокомерно и, как выяснилось, опрометчиво. По заводу разнеслось: «Да они, сволочи, еще и издеваются над нами!» Предприятие полностью остановилось, а почти 5 тыс. рабочих вышли на площадь перед заводоуправлением. Курочкина они больше и видеть не хотели. Кричали, что будут жаловаться Ворошилову и Будённому — к последнему по казачьей памяти в Новочеркасске относились с особым уважением. К ним приехал Александр Басов — партийный руководитель Ростовской области. Он обещал повышение зарплаты — когда-нибудь, в будущем. Разговор не заладился. Вскоре Басов уже из безопасного места звонил в военную часть и в Москву, требуя от рабоче-крестьянской власти крутых мер против взбунтовавшегося рабочего класса.
Волнения быстро охватили весь город. Беспрестанно звучал заводской гудок. На железной дороге возвели баррикаду, не пропускали ни пассажирские, ни грузовые составы. Кто-то попытался под шумок штурмовать отделение Госбанка — конечно, безуспешно.
Московские гости
С первых часов о новочеркасских событиях узнал Хрущёв. Есть свидетельства, что он и сам намеревался нагрянуть в город на берегу Аксая. Но, поразмыслив, решил послать коллег по ЦК и президиуму. Следил он за развитием событий, которые на старый манер называл бузой, внимательно. Созванивался с Новочеркасском ежечасно, вплоть до 3 июня. Правда, никаких особо мудрых советов так и не сумел дать.
В Новочеркасск спешно прилетели член президиума ЦК КПСС Андрей Кириленко, председатель Совета министров РСФСР Дмитрий Полянский, секретарь ЦК КПСС Александр Шелепин. Мощный десант! Но вслед за ними нагрянули и «первачи» — секретарь ЦК КПСС Фрол Козлов (его считали потенциальным преемником Хрущева) и первый заместитель председателя Совета министров СССР Анастас Микоян, пожалуй самый опытный советский политик того времени.
Четкого плана действий у кремлевских вождей не было. Микоян выступил по радио, Козлов встретился с группой рабочих. У обоих, по существу, ничего не получилось. Секретаря ЦК возмутило, что от парламентеров разит водкой, и он быстро свернул разговор. Что до Микояна, когда Анастасу Ивановичу доложили, что какие-то люди окружают радиоцентр, он предпочел ретироваться. Это вообще характерно для новочеркасских событий — крупные руководители избегали прямых контактов с рабочими, опасались их, прятались под защитой военных. Рабочие реагировали на это понятным образом: «Видать, не народная у нас теперь власть!»
Вскоре московские товарищи уже совещались в горкоме. Козлов предлагал самые жесткие меры — всех разогнать, участников беспорядков без суда отправить на спецпоселение. Более дипломатичный Микоян все еще надеялся на переговоры.
Местные партийные и заводские руководители снова и снова пытались выступать перед демонстрантами, но в них летели кирпичи. Начался штурм заводоуправления. Этому пытались воспрепятствовать милиционеры, но разгневанная толпа смела их кордоны. К восьми вечера к заводу стали стягивать войска. Ночью военные заняли территорию завода. Но протест только нарастал.
Кровавая развязка
Утром 2 июня рабочие вновь собрались на заводской площади, а затем двинулись к горкому — с красными флагами, портретами Ленина, Маркса и Энгельса, которые обычно носили на официальных демонстрациях. Толпа скандировала: «Мяса, масла, повышения зарплаты!», «Долой правительство Хрущева! Никиту на мясо! Давай сюда Молотова и Маленкова!» К шествию присоединялись горожане, в том числе студенты. В народ полетели машинописные листовки: «Сталина вы критиковали, сторонников частично в гроб загнали, остальных от руководства отстранили, но цены на все продукты и товары в апреле каждый раз снижать они не забывали. Хрущев из года в год в магазинах цены поднимает, заработок рабочим при этом он снижает, невольно возникает вопрос у нас, кто враг народа был или есть». Настроения никак не были антисоветскими: рабочий класс требовал социальной справедливости, по заветам основоположников, и ухода «кукурузника». Идейные противники социализма к новочеркасским событиям никакого отношения не имели.
На площади напротив заводоуправления начался стихийный митинг. На этот раз перед толпой рискнул выступить председатель горисполкома, но и его забросали камнями и палками. Бунтари ворвались в здание горкома, избивая партийных работников, в которых видели виновников несправедливости. Со стен срывали портреты Хрущева.
Начальник Новочеркасского гарнизона генерал-майора Ивана Олешко, обратился с ультиматумом: немедленно разойтись или к вам будут относиться как к преступникам. Но как разойтись, когда толпа напирает со всех сторон на сравнительно тесной площади? Нашлись смельчаки, которые попытались разоружать солдат. Тогда прозвучали первые выстрелы — предупредительные, в воздух. Люди отхлынули. Но кто-то закричал: «Не бойтесь, они стреляют холостыми!» И толпа попыталась броситься на солдат, защищавших горком. Тут-то и оказалось, что патроны все же боевые. Несколько автоматных очередей рассеяли демонстрацию, но на площади остались 26 погибших и больше сотни раненых. Среди них были женщины и подростки.
Люди до последнего не могли поверить, что советская армия сможет стрелять в народ. Военным этот шаг действительно дался непросто. Так, генерал-лейтенант Матвей Шапошников открыто выступил против командующего Ростовским военным округом, отказавшись применять танки против гражданских лиц: «Не вижу противника, которого следует атаковать техникой». Но офицеры и солдаты Внутренних войск приказ исполнили.
В ночь на 3-е в Новочеркасске арестовали всех причастных к беспорядкам. На следующий день народ еще бурлил, требовал освободить рабочих из тюрем, но снова и снова из громкоговорителей звучали обращения Микояна и Козлова. На этот раз они звучали убедительнее. Козлов объявил, что в погромах виноваты «хулиганствующие элементы», а огонь на площади пришлось открыть по просьбе депутации от митинговавших. Так или иначе, но население удалось успокоить.
Уроки бунта
С заводилами провалившегося «антисоветского мятежа» обошлись сурово. Семерых зачинщиков приговорили к расстрелу. Еще больше 100 человек (среди них не только рабочие НЭВЗ) получили от 2 до 15 лет лагерей.
К управленцам, которые допустили мятеж, Хрущёв отнесся не в пример мягче. Директора Курочкина исключили из партии и уволили с работы. При этом следствие вскрыло немало нарушений на заводе, который он возглавлял. Басова отправили на Кубу советником по делам животноводства (по профессии он был ветеринаром). Потом он перешел на службу в МИД, был послом СССР в Чили при Альенде. Окончил Басов дипломатическую карьеру на Фиджи. Оказалось, что бывший первый секретарь Ростовского обкома недурно владеет английским языком.
Косвенно Новочеркасский кризис стал причиной отставки Хрущева. Новое правительство возглавил Алексей Косыгин, а на капитанском мостике ЦК КПСС встал еще относительно молодой Леонид Брежнев. Они помнили уроки Новочеркасска. На стратегически важных предприятиях рабочим стали платить приличные деньги, а удавку дефицита ослабили продовольственные заказы. Пролетариат снова получил «пирожки с мясом», а вместе с ними и доступное жилье.
О новочеркасских событиях молчала официальная пресса. Но слухами земля полнилась — самыми невероятными, вплоть до стрельбы по демонстрантам из пулеметов, с крыши горкома.
В зеркале истории
Рабочие забастовки и даже несанкционированные демонстрации в СССР случались, хотя нечасто. Но пропаганда работала хорошо, и среднестатистический советский гражданин и представить не мог, что «у нас такое возможно». Поэтому первые публикации о новочеркасских событиях во времена Перестройки нанесли сильный удар по престижу советского государства. Конечно, подобные кровавые эксцессы случались и в американской истории ХХ века, и в истории предреволюционной России. Подавление забастовок и митингов военной силой, с жертвами время от времени происходило почти повсюду. Но СССР считался «первым в мире государством рабочих и крестьян» — и расправа над рабочими, которые не желают смириться с понижением уровня жизни, выглядела шокирующе.
Александр Солженицын подробно и с большими преувеличениями рассказал о новочеркасской трагедии в «Архипелаге ГУЛАГ». Об этом событии и сегодня снимают фильмы — и документальные, и художественные. И урок трагедии остается актуален: за решением глобальных задач нельзя забывать о благосостоянии тружеников, людей, на которых в конечном итоге все держится.
Автор — заместитель главного редактора журнала «Историк»
