Точно кружево плетём

Режиссёр удачно отрефлексировал все три стадии работы Тургенева над комедией: «Студент» – «Две женщины» – «Месяц в деревне», и подвёл спектакль к мощному открытому финалу с постсюжетным посылом. Оттолкнувшись от мысли Белинского о тургеневских героях: «Русская личность пока – эмбрион, но сколько широты и силы в натуре этого эмбриона, как душна и страшна ей всякая ограниченность и узкость!» – Лифанов манифестировал реплику Ислаева «Чужую жизнь заедать не годится» и привнёс в постановку неожиданный мотив испытания своего личного творческого потенциала, pro and contra намеченных проектов.

Знаком спектакля он выбрал румяное наливное яблочко, поспевшее как раз к календарной середине «Месяца в деревне» – на Преображение Господне, называемое Яблочный Спас. Яблоко – символ грехопадения. А тема страстной любви, любовного порабощения, неестественности любовного чувства пронизывает пьесу, словно судорога. Беляев, поневоле ставший яблоком раздора, сравнивает себя с чумой, занесённой в дом Ислаевых. Чуму не лечат. От чумы бегут.

В спектакле Лифанова много пауз, внимающих тишине. Много красивых живых картин, фиксирующих настроения героев. Интонационная партитура языка комедии обогащена одновременно деликатными и яркими вкраплениями «музыкальных моментов». Художник Наталья Лось лаконично переплавила в сценографию и малинник, у которого происходит определяющий судьбу героев второй акт, и метафоричность слов Натальи Петровны, обращённых к Ракитину: «Иногда мы с вами разговариваем, точно кружево плетём...» Ягоды малины кажутся садовыми фонариками, кружевные узоры – затейливым кованым орнаментом декорационных ширм, а вращающиеся круги с изящной лёгкой конструкцией словно подхлёстывают вихрь сценических событий.

Важную роль играют костюмы главных героинь. Ника Брагина создала для женщин, по слову Тургенева, «пахучие платья», которые стали эмблемой чувств протагонисток. Фасоны обольстительных нарядов решены и в пышном стиле середины XIX столетия, и в изысканной манере начала века минувшего. Облик Веры Александровны подчас напоминает Полину Виардо с портрета Тимофея Неффа. А Наталья Петровна буквально дразнит роскошью сексапильных туалетов.

Вообще, постановка Лифанова отличается той «телесностью», которую заметил в пьесе лично знавший Тургенева «король русской прессы» А.С. Суворин. Он с раздражением писал о скучающей и млеющей барыне, болтающей о любви и задающейся вопросом, изменить мужу или не изменить; о постоянно воздыхающем Ракитине; о застенчивом Беляеве, не смеющем любить, хотя перед ним было много тела, «а у тела не хватало решимости бежать за крепким и сильным юношей». В самом деле, что мешало Ракитину «употребить» даму сердца в первой попавшейся беседке? Ведь даже Ислаев не сомневался в адюльтере. Это ли не сюжет для водевиля: друг семьи, мечтающий о греховной связи с Натальей Петровной, покрывает её квазироман с Беляевым?

Однако Григорий Лифанов проигнорировал очевидную комедию положений и поставил напряжённую романтизированную драму о противоречии дел и мыслей. Он также не пошёл на поводу модного ныне осмысления тургеневской пьесы, когда герои в намеренно сжатом до духоты камерном пространстве бессмысленно бьются о свою страсть, как бабочки о стекло. Режиссёр распахнул перед ними простор сада, деревни, России, а скромную реплику Натальи Петровны: «Вместе все отправимся на луг» – развернул до невероятно экспрессивной заливистой сцены.

По счастью, Лифанов прислушался к Тургеневу: «Это собственно не комедия, – а повесть в драматической форме». Повесть о первой мучительной любви, похожей на «вешние воды». Чувство к Беляеву будит женщину в Наталье Петровне и Верочке. Ислаев и Ракитин боятся потерять свою единственную любовь. Даже нелепые Шпигельский с Лизаветой Богдановной составили такой заправский тандем, что между ними нет-нет да и промелькнёт любовная искра. Анатолий Бобер с форсом сыграл озлобленного доктора, прячущего за ширмой дурачества свой циничный ум, а Галина Тигонен ненавязчиво передала цепкорасчётливый характер жеманной компаньонки.

Словом, «пять пудов любви», как сказал бы Антон Павлович. Его имя буквально витает над севастопольским спектаклем, в котором зашифровано преемство любовной коллизии «Месяца в деревне» к чувственному дурману «сцен из деревенской жизни», известных под названием «Дядя Ваня».

И всё же главное открытие Лифанова – в персонификации двух формул любви. Его замысел воплощают две совершенно разные исполнительницы образа Натальи Петровны, хотя остальные «действующие лица» не имеют второго состава.

Татьяна Сытова и Валентина Огданская красивы разной красотой: студёной и жгучей, отрешённой и чувственной. Первая играет сильную, горделивую матрону, привыкшую держать дом в своих руках. Поэтому она накрепко встроена в актёрский ансамбль и властно ведёт его за собой. Эта капризная барыня с оттопыренной губкой всё делает от скуки. Беда, сколько подобных «див» сегодня мелькает в сериалах о богатой жизни и в глянцевых журналах. Они способны только восхищать и подавать надежду на любовь, но не любить.

Вторая обжигает взыскующим, лучистым взглядом самозабвенно любящей женщины, уже месяц томимой глубокими переживаниями. Огданская – прекрасна, как может быть прекрасна женщина, в первый и последний раз потерявшая голову от любви. Актриса воплощает эрос и танатос, инстинкт жизни и инстинкт смерти. Драматичная развязка подобного всепоглощающего чувства очевидна с самого начала. Неординарная трактовка образа главной героини разрывает ансамблевый шаблон. Наталья Петровна Огданской – над всеми, и огонь ликующей любви обугливает только её душу, а окружающих охватывает благодать.

В варианте с Сытовой Беляев бежит от греховной страсти, в версии с Огданской – устремляется в своё будущее, окрылённый чудом любви. Так, тема неуловимого превращения Юноши в Мужчину обретает бунинские черты. Максим Веселов чутко исполнил роль бедного разночинца, который всех заражает своим молодым задором, покоряет неловкой угловатостью.

Другое дело Ракитин! Геннадий Ченцов экзальтированно сыграл нудного ухажёра Натальи Петровны, который в тоне мучительного замешательства и испепеляющей ревности рассуждает о бедствиях своенравной любви, чураясь при этом циничных советов по «изучению женщин».

Надо отдать должное молодой актрисе Виктории Мулюкиной, сыгравшей Верочку. Благодаря тонкой организации души и рано определившемуся мастерству ей удалось стать достойной и чуткой визави двух исполнительниц роли Натальи Петровны. С Сытовой она держится вызывающе и горделиво. С Огданской – отчаянно и надрывно. И обе её интерпретации абсолютно убедительны.

Вообще, «Месяц в деревне» так же благотворен для мастерства актёров, как арии Моцарта для голоса певцов. Комедия вошла в бенефисный репертуар выдающихся актрис русской и зарубежной сцены. Роли Верочки и Беляева всегда были желанны для начинающих карьеру дарований. Да и остальные исполнители не остались в убытке, получив от автора выигрышный материал. В севастопольской постановке этим преимуществом умело распорядились Сергей Колокольцов, с яркой лапидарностью представивший «долгоносого журавля» гувернёра Шаафа, и Юрий Корнишин, трогательно и сочно сыгравший Верочкиного суженого Большинцова. Обоим удалось заглянуть за горизонт своих крошечных ролей и ещё раз доказать, что искусство актёра зависит от степени его таланта.

Григорий Лифанов создал очень тургеневский спектакль про без вины виноватую любовь. Его творение заряжено и позитивистским пессимизмом Тургенева, и маетой нашего безымянного времени. Комедия, живущая на подмостках 150 лет, подкупает психологической актуальностью, меткостью этичного содержания, неопределённостью конфликта, свойственного эпохе политической аморфности. Поэтому так актуально звучит «мораль» Натальи Петровны: «Только я убедилась в одном... ни в каком случае нельзя за себя отвечать, и ни за что нельзя ручаться. Мы часто своего прошедшего не понимаем... где же нам отвечать за будущее! На будущее цепей не наложишь».

«Тургенев сделал своё дело», – написала Ермолова в 1900 году после триумфального бенефиса в роли Натальи Петровны. Минуло столетие, а «Месяц в деревне», поставленный Григорием Лифановым на сцене Севастопольского театра, показал: Тургенев не перестаёт делать своё художественное дело.

Ольга Ковалик, Севастополь – Москва