Рассказы о Ленине: А Вас-то, Алексей Пахомович, за что вешать?
О каждом из далеких и близких предков — своя памятка. На стене — портрет Радищева. С ним был знаком Алексей Раменский, когда проходил курс наук и Москве. А потом при¬ехал обучать ребятишек села Мологино под Тверью. О его сыне, тоже учителе, напоминает томик пушкинской «Русалки». По семейному преданию, Алексей Алексеевич в Бернове показывал Пушкину омут, где утопилась дочь мельника. «Берновская трагедия», как говорят на тверской земле, послужила сюжетом «Русалки».
А кто это в парадном генеральском мундире, с орденской лентой через плечо?
— Брат моего деда,— поясняет Антонин Аркадьевич.— Алексей Пахомович работал директором народных училищ Пермской губернии. А раньше преподавал в классической мужской гимназии Симбирска, когда там учились Александр и Владимир Ульяновы. Раменские дружили с Ильей Николаевичем и его семьей.
О судьбе Алексея Пахомовича несколько лет назад напомнила посылка, отправленная по московскому адресу из Калининской области. Земляки Антонина Аркадьевича — краеведы прислали шкатулку, считавшуюся давно утерянной. В ней хранились ценные документы семьи. На дне шкатулки лежали воспоминания А. П. Раменского о встрече с В. И. Лениным.
О том, что Алексей Пахомович в апреле 1919 года встретился с Владимиром Ильичем, известно из Биографической хроники В. И. Ленина. Вернувшись из Москвы в Симбирск, старый учитель восстановил по памяти ту беседу. Писать сам он не мог — руку разбил паралич. Продиктовал приемной дочери Л. В. Алексеевой.
Листы, лежавшиие в шкатулке, были испорчены сыростью, слиплись. «Расшифровать» старые записи Антонину Аркадьевичу помогли добровольные помощницы — студентки Стоматологического института, расположенного недалеко от его дома.
Лимой 1919 года 73-летний Алексей Пахомович выехал из Симбирска в Тверь — соскучился по родным местам. И попал на губернский съезд работников народного образования. Его включили в делегацию к В. И. Ленину, «Поезжай, — просили земляки,— ты Ильичу знакомый, помнит, чай, еще по гимназии...»
О приезде узнала Анна Ильинична Ульянова забрала старого учителя в себе на Манежную улицу. «Владимир Ильич очень занят, — сказала гостю.— но обещал к вечеру заглянуть».
В квартире Анны Ильиничны собрались А. М. Горький, А. В. Луначарский, потом подошли Владимир Ильич с Марией Ильиничной. Уселись за стол под большим абажуром, закипел самовар. «И полилась беседа...»
Владимир Ильич поинтересовался, как выглядит Симбирск после изгнания белых. Расспросил, какие заботы привели Алексея Пахомовича в Москву.
Разговор зашел об отношении интеллигенции к Советской власти. В основном — это труженики: врачи, учителя, мелкие служащие, сказал Владимир Ильич. Они, как правило, перешли но нашу сторону, честно трудятся. Имейте в виду, даже среди старого генералитета не все воюют против нас, служат и Красной Армии. И мы им доверяем. Вы вот, Алексей Пахомович, можно сказать, в «генералах» ходите, но никуда не перебежали. Мне рассказывал Яковлев, что в Симбирске второй год бесплатно работаете в архивах. Кстати, в Симбирске открывается школа красных командиров — они должны быть грамотными, образованными. Попрошу, чтобы вас привлекли к преподаванию.
Алексей Пахомович поблагодарил и рассказал, как добирался из Симбирска до Твери. «А в Мологине, Владимир Ильич, меня собирались повесить, даже виселицу приготовили -— объявили, что будет казнен царский генерал...»
Владимир Ильич посмотрел с недоумением, потом звонко расхохотался: «А Вас-то, Алексей Пахомович, за что вешать?» Оборвав смех, сказал серьезно: Есть еще немало примазавшихся или хулиганов вроде мологинских, при определенных условиях они могут стать врагами Советской власти...
Ильич тепло вспоминал знакомые с детства места Симбирска: Венец, тихий, зеленый скверик у Карамзинской библиотеки... «Я тоже люблю этот садик,— сказал Алексей Пахомович.— Беру охапку газет и по-стариковски на солнышке читаю. Времена тяжелые — наступают интервенты, белогвардейцы. Порой даже удивляешься, из какого источника наш народ черпает силы...». «Я о том же думаю,—отвечал Владимир Ильич.— Наша стойкость — результат накопившейся в народе энергии, классовой ненависти, революционного подъема. Другого объяснения не дашь...»
Владимир Ильич оживился, когда гость стал рассказывать о всеобщей тяге к знаниям в деревне. Алексей Пахомович наблюдал, как у его брата Николая в Мологине работает школа грамоты. Чернила делают из свеклы, пишут на старых газетах. Видел, как за школьной партой сидит 85-летний дед. Бо¬рода лопатой, кряхтит, но выводит каракули...
«Хочу сказать как старый педагог,— обратился гость к Ленину.— Правильно делаете, что даже в тяжелое для страны время посадили мужика за букварь. Нельзя ему без грамоты, без культуры...» Гость передал просьбу тверских учителей. Положение их трудное— хлеба нет, обувь износилась, одежда латана-перелатана, стыдно в школу идти...
Лицо Ленина осунулось, стало уставшим «Знаю,— сказал он.— с Питере, Москве рабочие голодают. Хлеб есть в глубинках у кулаков. Передайте учителям, чтобы они смелее включались в работу комитетов бедноты... А пока дам книжку о хлебе».
На своей брошюре «Борьба за хлеб» Владимир Ильич написал. «Передайте учителям Тверской губернии, что их хлеб находится у кулаков И что задача Советской власти заключается в том, чтобы этот хлеб передать трудящимся».
Владимир Ильич стал прощаться. Да, сказал он А. В. Луначарскому, вручите медаль Карла Маркса Алексею Пахомовичу - он заслужил...
Воодушевленный вернулся А. П. Раменский в Симбирск. По совету Владимира Ильича стал преподавать на курсах красных командиров. Вскоре их первый выпуск отправлялся на фронт. С напутствием обратился Алексей Пахомович. Не забывайте, сказал он, что вы учились воинской науке в родном городе Ильич». Свою речь старый учитель закончил словами из горьковской «Песни о Соколе». Над волжским простором звучало: «Безумству храбрых поем мы славу!»
В. Молчанов. Судьба старой медали // Газета «Правда» № 158 (22588) от 6-го июня 1980 г. Стр. 6.
Во второй половине 70-х Антонин Аркадьевич фантазировал безудержно и пафосно, не ограничивая себя никакими разумными рамками. Обаятельный манипулятор, нехитрыми, но чётко опознаваемыми почтенной публикой, приёмами коммунистической пропаганды ухитрялся вызывать локальный ажиотаж, предлагая артефакты самого сомнительного, с точки зрения здравого смысла, качества.
Все его герои постепенно начали обретать собственный голос, передаваемый обычно через копии, копии с копий, случайно найденные, случайно присланные и т.п. В первую очередь, звучно и чётко заговорил д.с.с. и кавалер Алексей Пахомович Раменский, несколько десятков лет под гнётом царизма и вопреки ему просвещавший простой народ России. Хотя волею обстоятельств Антонину Аркадьевичу и пришлось парализовать своего внучатого дядю ещё в конце 1916 г., тот, тем, не менее, активно перемещался на значительные расстояния, участвовал в съездах, встречался с вождями революции, преподавал и вообще демонстрировал активность, на которую способен не всякий здоровый человек. Писать, однако, он не мог, поскольку А.А. ещё в начале своего проекта, возможно, несколько неожиданно для себя, обнаружил, что в архивах наличествует множество бумаг, написанных рукой директора народных училищ Пермской губернии и приписать ему какую-либо галиматью о связах с замечательными людьми не так и просто.
Раменский решил этот вопрос заявив, что обширное сочинение дяди об истории своей семьи погибло в Революцию, а уже в 20-х годы, он надиктовал свои воспоминания приёмной дочери, но и они пропали, а ныне обнаружены в случайно найденной шкатулке и т.п. Воспоминания дяди понадобились, главным образом, чтобы рассказать о «болгарской прародине» и «пятивековой истории» семьи Раменских (об этом как-нибудь в другой раз), но, конечно, ключевое событие в жизни Алексея Пахомовича – встреча с Лениным, коего он, понятно, знал с детства, также нашло в воспоминаниях своё место. Если в версии легенды, сопровождавшей саму брошюру, за Раменского говорил «старый учитель Пастухов», то медаль сопровождали аутентичные воспоминания самого героя Биохроники В.И. Ленина.
Что это, однако, за медаль? Позволю себе обширный копипаст с соответствующего тематического ресурса.
Памяти Карла Маркса в 1918 г. было выпущено четыре жетона. На первом эллипсообразном погрудное изображение автора «Капитала». В верхней части надпись: «Карлъ Марксъ». Внизу два листка и цветок. Жетон по краям обвит узорчатыми линиями. На обороте надпись: «В память 100 юбилея 1-го соцiалиста Карла Маркса». Размер жетона 27x18 мм. Крапление — через ушко на бант или ленту.
На втором ромбовидном жетоне круг с погрудным изображением К. Маркса. По бокам перевитые лентой факелы, ниже две ветки с листьями. Вверху надпись: «К- Маркс». Оборотная сторона гладкая. Крепление — через ушко.
Овал и ромб, полагаю, можно не рассматривать, а из двух круглых жетонов я делаю выбор в пользу того, на коем портрет явно подписан (желающие могут проверить в музее, если жетон в экспозиции).
Но судьба жетона оказалась более сложной. Дело в том, что ещё в августе 1968 года, в газете «Ржевская правда», в обширном материале о семье Раменских, содержались о «медали Карла Маркса» совсем иные сведения.
Ярким представителем женской линии педагогической семьи Раменских является дочь Николая Пахомовнча — Нина Николаевна Смолькова. Ее муж— Николай Яковлевич Смольков — профессиональный революционер.
Они принимали активное участие в революции 1905 года, вели революционную работу в Москве, Орехово-Зуеве, Владимире. Вместе с мужем царскими властями она была выслана на Урал.
В 1919 году Нина Николаевна вернулась в Ржев. В течение 20 лет избиралась депутатом городского Совета.
Во время немецкой оккупации сохранила документы медаль К. Маркса, которую носила на шее. Медаль Карла Маркса — первая медаль Советской власти. Ею был награжден Н. Я. Смольков, он получил ее из рук В. И. Ленина.
В настоящее время Нина Николаевна на пенсии. Живет в деревне Борисово Итомлинского сельсовета.
Николай Смольков, муж Антониновой тётки, с ранних этапов и до конца проекта Раменского умоминался им довольно часто с неизменной аттестацией в качестве «профессионального революционера», активного участника забастовок; он пять раз арестовывался, четыре раза высылался, потерял здоровье от побоев царских сатрапов и умер в 1938 г. чахоточным инвалидом, помогавшим описывать обширные «материалы о семье Раменских». Поначалу, именно Смольков, якобы привезший А.П. Раменского из Перми в Мологино в 1919 г. был участником «съезда учителей» и он рекомендовал Раменского в делегацию.
Отмечу сразу, я не нашёл нигде ни слова об участии человека с атрибутами «Н.Я. Смольков» в революционном движении. Если кто-то поделится со мной такой информацией, буду весьма признателен. Ясно одно: к организации ржевских эсдеков Комарова и Тепина в 1900-1907 гг. Смольков отношения не имел, да и не проживал тогда во Ржеве.
Николай был сыном ржевского мещанина Якова Николаевича Смолькова, служившего земским фельдшером в селе Завидово Корчевского уезда, и его жены Анны Александровны. Семья, по тогдашнему обыкновению, была многодетна, впрочем, многие дети умерли в раннем возрасте. В 1903-1904 гг. Николай служил в селе Никитское Богородицкого уезда Тульской губернии. Раменский указывает на некую роль Льва Толстого в формировании личности своего дяди и хотя Никитское делековато от Ясной Поляны, визит юного учителя к «матерому человечищу», любившему, при случае, играть роль «духовного наставника», вполне возможен.
В 1905 г. старший Смольков, несколько неожиданно для бывшего земского фельдшера, держал винную лавку в Мологино. Очевидно, что Николай приезжал в отпуск к родителям и тогда, видимо, познакомился с Ниной Раменской, ставшей его женой.
В 1907 г. Смольков служил учителем в селе Кудыкино, вблизи от Орехово и Зуево, о чём сохранилось весьма любопытное свидетельство: Заведующий Кудыкинским второклассным училищем К. Сергеев в своем рапорте инспектору народных училищ Владимирской губернии просил о переводе своего помощника Николая Яковлевича Смолькова на другое место. Причина такой просьбы была в том, что Н.Я. Смольков относился плохо к учебному делу: «…Редкая неделя пройдет, чтобы он не был пьян. Посещает трактирные и пивные заведения, из которых возвращается домой часов в 11 или 12 ночи. Кроме того, Смольков, ссылаясь часто на головную боль, манкирует своими обязанностями, а потому мне нередко приходилось заниматься одному со всеми пятью отделениями». {ГАВО. Ф.1139. Оп. 1. Д.17. Л.237.}
В принципе, алкоголизм и революция совместимы, живым примером чему (до определённого времени) был, например, Шулятиков, но, с другой стороны, сведения из рапорта Сергеева убедительнее объясняют проблемы со здоровьем Смолькова и частую смену им места службы. После Кудыкино Смольков служил в Костромском уезде, где в 1912 г. показан в качестве заведующего училищем в селе Левашове, а год спустя о нём говорится, как о «бывшем учителе» Саметского училища. 16 августа 1913 г. Нина Смолькова, «имѣющая званіе домашней учительницы» получила место учительницы-воспитательницы Кунгурской Елисаветинской женской рукодельной школы. Кунгурский уезд – территория, курируемая директором народных училищ Пермской губернии, т.е. её дядей. В 1915 г. Николай Смольков упоминается в качестве «допущенного к исполнению обязанностей учителя» в Кунгурском 4-х классном городском училище, но в 1916-1917 гг. его там уже нет.
Вернувшись во Ржев, Смольковы, по словам Раменского, работали в школе №3 имени А.С. Пушкина, существующей по сей день. В 30-е, Смольков, видимо, уже не работал и находился на пенсии по инвалидности. Полагаю, что жетон в 1918 г. действительно получил он. Конечно, обстоятельства обретения им жетона были менее пафосны …