Кублановский о поэзии, Путине и русском мире

…Хоть он и был диссидентом в 70-80-е, всегда оставался патриотом своей Родины. Еще молодым написал письмо в защиту Александра Солженицына, а в эмиграции подружился с ним.

Александр Исаевич его очень ценил, и когда  Юрию Кублановскому вручали Солженицынскую премию, написал:  «Его поэзия отличается верностью традициям русского стихосложения, ненавязчиво, с большим чувством меры обновленной метафоричностью — никогда не эксцентричной, всегда оправданной по сущности; сохраняет живую полноту русского языка…» .

 

Первую поэтическую книжку Кублановского издал в Америке в 1981-м Иосиф Бродский, написавший: «Это поэт, способный говорить о государственной истории как лирик и о личном смятении тоном гражданина». 

 

Куда без родины?

 

В 1989 году Юрий Михайлович возвратился домой, написав, что «потерял статус политического эмигранта. Становиться же эмигрантом экономическим не хотел».   

 

И вот он в Риге, в клубе «Формат А3». Поэт, публицист, критик, искусствовед с дипломом МГУ, мыслитель, в определенном смысле честь и совесть нации и замечательный рассказчик, которого хочется слушать и слушать…

 

-Родился я в верховьях Волги, в Рыбинске, — говорил о своей жизни Юрий Михайлович. – Отец мой был актером, учеником студии  Всеволода Мейерхольда, а мама – учительницей литературы. Предки по материнской линии все из духовного звания, были репрессированы.

 

Сейчас, когда смотрю на свою жизнь, мне кажется, что прожита не одна, а несколько жизней, связанных по принципу сообщающихся сосудов. Помню даже, как, проснувшись однажды утром, увидел плачущую маму в ночной сорочке, которая говорила: «Юрка, умер Сталин…».

 

С одной стороны, мое поколение достаточно удачливое – его мужчины не пережили непомерных нагрузок и мук, связанных с войной, фронтом, арестами и пытками – чего с лихвой хватило нашим отцам и дедам. А с другой, это был тоже удивительный период истории – и падение сталинизма, и то, что потом называлось застоем, а на самом деле шла своя интенсивная и колоритная жизнь. И период эмиграции в Европе… Возвращение в Россию в самый разгар криминальной революции – хотя мы ожидали, что после развала Союза российская реальность окажется другой. 

 

То,  что происходит теперь… Нам казалось, что 20 лет холодной войны хватило с лихвой, но, как выясняется, она никуда не ушла, а просто теплилась под корочкой каких-то политических интриг и лицемерия со стороны Запада. И, наконец, последние полтора-два года — новый виток холодной войны и сейчас, быть может, апогей ее, который разрешится в ближайшие месяцы или недели. Опять ход истории колоссально убыстрился, идя к неизвестной покуда развязке…

 

«Послешестидесятники»

 

Мы были вторым поколением после «шестидесятников», и нас уже не устраивала та модель «социализма с человеческим лицом», какого-то очищенного ленинизма, который предлагали нам Вознесенский, Евтушенко и вся идеология оттепели.   

 

Мы уже хотели идти на цензурные условия и компромиссы с властью, делая ставку на самиздат. Тогда это слово только – только появилось, и в моем лице вы видите одного из самых первых самиздатчиков-поэтов.  На втором курсе МГУ мы организовали литобъединение СМОГ – «смелость, мысль, образ, глубина». Тогда «самидатом» были и «Поэма без героя» Ахматовой, и Ходасевич, и Георгий Иванов, и «Воронежские тетради» Мандельштама. Сейчас это стоит на полке любого образованного человека. Скоро в самиздате вышли и романы Солженицына «В круге первом», «Раковый корпус». 

 

В студенческие годы я и представить себе не мог, что судьба так тесно сведет меня и с Солженицыным, и с Бродским. Что я окажусь в Европе, которая казалась тогда чем-то полумифическим. И что доживу до времени полной отмены цензуры.

 

-Какие откровения вы услышали от Солженицына?

 

-На двухлетие высылки Солженицына в 1975 году я выступил в самиздате с письмом «Ко всем нам» — и после этого уже не мог работать по профессии. Работал до своей высылки в 1982 году дворником, истопником, сторожем в храмах Москвы и Подмосковья. 

 

Однажды, уже будучи в эмиграции, получил от Солженицына из Вермонта письмо со словами: «Через восемь лет вы вернетесь в Россию». Все мои литературные друзья, с которыми я тогда сотрудничал в Париже и Мюнхене, надо мной потешались, сказав, что старик сбрендил в своих вермонтских лесах. Мол, мы по 40 лет сидим на чемоданах, какие восемь лет, да еще и Андропов пришел к власти. Но Александр Исаевич угадал год в год! 

 

В 1985 году он узнал, что я еду в США с выступлениями, и пригласил меня в Вермонт. Во время этой первой встречи гостил у него три дня, очень подзарядился духовно. 

 

Он очень дорожил временем и, если разговор был для него не интересен, тут же показывал, что зашли не в ту степь. Не тратил время на сидение в ресторанах и бесполезные разговоры, но и ханжой не был, мог и поговорить душевно, и выпить рюмочку-другую. Если ехал в какую-то местность, то всегда думал, как эта местность связана исторически с тем, что он пишет, и как он сумеет ее вместить в свое повествование.

 

Он говорил о своеобычности русской цивилизации, подчеркивая ее неповторимость и огромные достижения – а это многих бесило и заставляло называть его славянофилом.  

 

Космополиты и почвенники

 

-Вы ведь тоже очень молодым соприкоснулись с миром русской старины — на Соловках. Это было возвращение к истокам… 

 

-Получив диплом искусствоведа, я сделал ход конем – уехал экскурсоводом на Соловки. И это было правильно, потому что в столицах меня ожидали пьющие богемные компании, утопающие в сигаретном дыму. То, что многих сгубило, включая Владимира Высоцкого.  Слова «тусовка» тогда не было…       

 

Жизнь там была сложная, я жил в монашеской келье, где прежде сидел с еще 39 арестантами Дмитрий Лихачев. Тогда от скученности им было жарко, а я замерзал, потому что на огромный братский корпус нас было пять человек. Вернулся я в Москву другим человеком. 

 

-А как познакомились с Бродским?

 

-Стихи мои шли своим чередом, и однажды мне захотелось увидеть их не в плохой машинописи, а напечатанными в добротной типографии. Я собрал, как мне казалось, лучшие из них и отослал Иосифу Бродскому, которого тогда лично не знал. Представьте мою огромную радость, когда в мичиганском издательстве «Ардис», где он был главным редактором, вышел мой сборник. Но после того, как я получил его первые экземпляры, ко мне нагрянули в обыском и предложили альтернативу – либо шесть лет лагерей «за сотрудничество с антикоммунистическими издательствами русского зарубежья», либо эмиграцию. Так я оказался в Вене…    

 

Но я не собирался оставаться заграницей – потому что мне казалось, что профессия литератора обязывает. В отличие от Бродского, космополита, я был поэт почвенный, укорененный именно в русской культурной стихии. Мне было резонно жить одной жизнью с моим языком, моими читателями, моим народом. Кстати, Солженицын критиковал Бродского за космополитизм и порой русофобию. Но судить об этом не хочу – это все равно, что осуждать Льва Толстого за его критику Шекспира.      

 

-Вы сейчас много пишете? 

 

-Пишу постоянно. Привез вам книжку «Перекличка», которая вышла года три назад. Каждые 3-4 года выходят мои сборники, но чувствую себя немного самиздатчиком. Ведь тиражи-то – по 1-2 тысячи экземпляров. Работаю особняком, не отношу себя к постмодернистам или каким-то другим литературным корпорациям, живу, как учил Пушкин: «Самостоянье человека – залог величия его». Но самостоянье — очень дорогая вещь, за нее приходится дорого платить.   

Хотелось бы больше выступать в публицистике, но я не общественный человек. Есть ощущение одиночества… Я 20 лет заведовал отделом публицистики «Нового мира» — Сергей Залыгин меня пригласил. Мне это было очень непросто, потому что никогда не состоял ни в каких корпорациях и ничего до того не возглавлял. Зато, считаю, сохранил в себе то, что считаю порядочностью. 

 

У меня есть сын и дочь, у которой восемь детей. Старшие уже большие – внуку Иоанну 17 лет, а Илья собирается послушником  в монастырь. Они читают Достоевского, Толстого, воспитываются в хороших русских христианских традициях.  

 

Византийский корень  

 

-А не считаете ли вы, что в последнее время идет наступление на наши традиции, что и бомбардировка Югославии, и травля России – это наступление на православие. Уже не говоря об Украине…

 

-Недавно общался с одном священником лет 45, приехавшим из Киева, и на мой вопрос, как там, он ответил: «Я приехал из ада». Жало направлено не только против России, а против всей православной ветви цивилизации — правда. И началось это не сегодня. Когда было покончено с Византией, запад стал воспринимать Россию как ее преемницу, чем она и являлась в значительной степени. Вызывал отторжение именно византийский корень русской цивилизации. И славяно-балканский тоже. 

 

Я совершенно уверен, что такие люди как Олланд или Меркель настолько вне религии, что даже не понимают, что их политика заточена против православия. Если бы им об этом сказали, они бы просто вас не поняли. Но на уровне подкорки боязнь России во многом идет от наших православных традиций, нашей православной культуры.

 

Оголтелый эстонец

 

-Вы долго прожили в эмиграции, побывали в Литве, Латвии, Эстонии. Какой совет вы могли бы дать русским, живущим здесь? Как сохранить свою идентичность?

 

-Я тут не советчик. Каждый решает сам за себя. Одно могу казать – полная интеграция и забвение своих корней обедняет человека. Вот сейчас в Тарту, к примеру, живет и преподает сын замечательного филолога Юрия Михайловича Лотмана. Я отлично его знал, мы дружили – это был пропитанный русской культурой человек, блестящий ученый.

 

А его сын — просто какой-то оголтелый эстонец, каких и в Эстонии нет. Он  стал одним из лидеров движения закрытия Пушкинского лицея в Тарту. Проявление ТАКОГО идиотизма, национального и культурного предательства никак не ожидал найти в потомке Лотмана. Не думаю, что его ждут годы культурного счастья… Русские, живущие в Эстонии, недоумевают. От этого я, конечно, хотел бы всех предостеречь.  

 

-Чем, по-вашему, вызвана нарастающая в мире русофобия? Что раздражает в  особенностях русского мира? У нас тут уже формируется мнение, даже русскоязычные СМИ (!) грешат, что русский мир являет опасность для Латвии…

 

-Русский мир – это, с одной стороны, словесная фигура. Что это такое, никто толком не знает. Просто люди в России сегодня стараются нащупать свою  государственную идеологию. Но я убежден, что русский мир – это мир тех, кто ценит русскую культуру, знает русскую историю и не отторгает ее, кто желает своему Отечеству блага. Любой нормальный культурный русский человек и есть атом этого мира. Но представлять себе это явление как обладающее какими-то империалистическими, экспансионистскими поползновениями, просто абсурд. 

 

-Некоторые «рейтинги» ставят Россию на какое-то 158 место по свободе слова. А как вам кажется – есть она?

 

-О чем вы говорите? Свобода слова полная, 100%-ая, даже оголтелая! Когда говорят, что свободы слова нет, а есть какой-то кровавый путинский режим, тоталитаризм – это же просто словоблудие, совершенно не отвечающее реальности. Каждый, кто хочет высказаться, имеет такую возможность. Другое дело, на телевидении не каждый может выступать. А печатать и публиковать каждый может абсолютно все, что хочет. И ничего ему за это не будет.

 

-А как вы относитесь к Путину?   

 

-Непростое отношение, но в основном положительное. И так же, как и Солженицын в последние годы жизни, высоко ценю независимость внешней политики России. Путин – сотрудник внешней разведки, это его область. Потому у нас сейчас такой мощный министр иностранных дел, как Лавров, который вполне представим в кабинете Столыпина.    

 

Хотя много сегодня среди столичной интеллигенции тех, кто ненавидит президента до белизны в газах. Я к ним отнюдь не принадлежу. 

 

-А что такое, на ваш взгляд, европейски ценности? Или это миф? И в чем они противоположны российским?   

 

-Все это надумано. Европейские ценности – это вежливость, услужливость, что называется высокая социальная дисциплина. Русского хамства и безразличия в Европе нет. А иных ценностей в Европе нет, есть антиценности. Ну что это такое, когда над Бундестагом в день святого Валентина вместе государственного флага вывешивают флаг гомосексуалистов! Это, что ли, европейская ценность?.. Наоборот, считаю, что Россия за счет своего консерватизма сохранила гораздо больше христианских ценностей, чем запад.  

 

Киплинг и Достоевский

 

-Если вспомнить Киплинга – сблизятся ли Запад и Восток?  

 

-Что-то я сомневаюсь – больше чем они сближались в ХХ веке, не сойдутся. Да и не надо этого! Главное – чтобы не было войны, антагонизма. Каждая культура – это цветок, и чем их будет больше, тем богаче человечество. Зачем нужна эта цивилизационная нивелировка, когда один город Европы не отличить от другого? Я против этого – культура может сохраняться только на почве национальной самобытности.

 

-Кому бы вы написали сегодня письмо и о чем?

 

-Наверное, Достоевскому. Написал бы Федору Михайловичу, что бесы все же одолели Россию, подвел народ-богоносец… Спросил бы — если можете, подскажите с вашей гениальной интуицией, какие у России шансы на достойное возрождение в XXI веке? Дайте знак.  

 

-А как бы вы ответили на этот вопрос? Ведь еще русский философ Иван Ильин, приехав из Парижа с лекцией в Ригу в 1937 году, сказал, что «только у России есть способность незримо возрождаться в видимом падении…».

 

-Когда бываю на Донском кладбище на могиле Солженицына, захожу и к Ивану Ильину, который похоронен рядом с Деникиным. Кстати, это Путин поставил им сейчас очень хорошие кресты – за свои деньги…    

 

Ответ на такие вопросы не может носить рационального характера – это все зависит от внутренней энергетики, характера. Остаюсь безнадежным оптимистом, хотя умом понимаю, что шансов не так уж много. Может быть,  этот оптимизм – следствие веры, но я носа не вешаю. Иван Ильин тоже пронес, несмотря ни на что, до конца веру в российское возрождение. 

 

Наталья ЛЕБЕДЕВА

 

Фото —  Старков/10.02/Встреча с Юрием Кублановским