Родион Белецкий, куратор проекта «Дисциплина»: «Драматург — единственный творец в театре, все остальные — интерпретаторы»
В Сибири завершился второй сезон проекта, где авторов со всего мира учат писать пьесы для театра, которые могли бы зацепить даже зрителей, предпочитающих Netflix.
Фабрика нарративного театра «Дисциплина» — проект, придуманный в 2019 году на базе новосибирского театра «Старый дом» для перепрошивки под современные реалии «хорошо сделанной пьесы» с увлекательным сюжетом, актуальной темой и яркими героями. Пьесы, написанные в первом сезоне, оказались востребованными далеко за пределами Новосибирска.
Во втором сезоне к команде «Старого дома» присоединились театр «Практика» из Москвы, южно-сахалинский Чехов-центр и Калининградский областной драматический театр. Заявки на участие в международном проекте прислали 413 соискателей из пятидесяти городов одиннадцати стран мира. Четырнадцать авторов начали работу над текстами, но до финальных читок дошло семь названий, которые представили как начинающие, так и уже имеющие опыт работы с пьесами драматурги из Москвы, Санкт-Петербурга, Рязани, Новосибирска и Казани.
Куратором драматургической лаборатории в этот раз стал Родион Белецкий. О том, как работает фабрика увлекательного театра и что нужно драматургу для того, чтобы стать востребованным, известный российский писатель и сценарист рассказал в интервью «Культуре».
— Каким образом в этом году была устроена «Дисциплина»?
— Драматурги по призыву прислали свои произведения. Это были пьесы, сценарии, реже — рассказы, написанные и новичками, и профессиональными драматургами. Мы небольшим числом ридеров отобрали тех, кого хотим взять в проект, и начали примерно раз в неделю встречаться по Zoom.
— Какие задачи решали эти встречи?
— Мы определяли, что будем писать. Меня как куратора совершенно не интересовало о чем, меня интересовало — как. «Дисциплина» посвящена тому, чтобы научить авторов создавать интересную историю. Человек, который разбирается в драматургии, понимает, что сорок пять процентов хорошей истории заключается в жесткой структуре, где герой вызывает симпатию, есть несколько поворотов, кульминация, завязка, риски и так далее. Театральным драматургам зачастую не хватает этих технических знаний. Я по своей работе пишу и сценарии, и пьесы. И меня всегда удивляло, почему хороших театральных драматургов не берут на телевидение? Теперь я понял, в чем настоящая проблема. Вот с этим мы и справлялись.
— По каким критериям вы отбирали тексты авторов, приславших заявки на конкурс?
— Не знаю, как другие кураторы, но у меня в этом смысле большой опыт. Я на протяжении восьми лет работал в журнале «Современная драматургия» и читал по две пьесы в день. А когда ты читаешь такой объем текстов, тебе достаточно десяти страниц, чтобы понять, что за автор перед вами. Если герой выходит на авансцену и говорит, обращаясь к зрителю: «Я доктор, моя жена мне изменяет». И, встрепенувшись, продолжает: «Где ты, моя жена?» Это театр XVII века. Так пишут все графоманы. Они не понимают элементарных вещей: театр — это не выдача информации. Информация должна быть выдавливаема по капле через конфликт. Примет, по которым можно вычислить графоманские тексты, множество. И, конечно, сразу видно, что последнее человек читал. Если Расина или Шекспира, то он примерно так и пишет. А мог бы Сару Кейн или Мартина Макдонаха. Начитанность, насмотренность, багаж знаний в драматургии очень важны. Если человек приходит как белый лист, ничего не читал, не смотрел и не знает, то он не сможет написать современную пьесу никогда.
— Пьесы первого сезона ориентировались на успешные проекты Netflix. На какие примеры опирались участники второй «Дисциплины»?
— Мы писали пьесы по законам жанрового кино или сериала. Нас интересовал способ, которым на телевидении рассказывают коммерческие истории, легко и сразу считываемые зрителем. Это было принципиально важно. На выходе получилось четырнадцать пьес. Несколько участников соскочили и не смогли дойти с нами до финала, но теми текстами, что получились, я остался доволен. За время работы проекта я видел читки в Южно-Сахалинске, Новосибирске, Москве. Видел, как они действуют на зрителя.
— Почему для вас как для куратора было важно сближение театральной драматургии со сценарной?
— Раньше драматургии учили немного по-другому. Сейчас стал доступен огромный объем американских и английских учебников. Сама теория драмы пошла очень сильно вперед. Ты можешь сейчас прочитать книгу на любую узкую сценарную тему: и как сочинять ремарки, и как придумывать космических персонажей. Огромное количество информации, которую ты можешь получить сам. Чтобы быть востребованным драматургом, легко работающим и там и там, нужно переработать этот опыт. Применительно к «Дисциплине» очень важен был формат встреч, когда четырнадцать человек сидят в Zoom и обсуждают отрывок каждого. Это общение — бесценно. Ты видишь ошибки других, сначала начинаешь робко критиковать, потом активно включаешься. Это походило на сценарную комнату, когда за одним столом в отдельном помещении собираются десять человек, и они должны написать за неделю серию. Такая работа очень сильно взбадривает, заставляет сосредоточиться и искать, как компьютер, лучшие варианты. Это одновременно и коллективная работа, и то, что происходит в реальности.
— Все ли драматурги оказались готовы к таким условиям?
— Два человека не смогли писать. Просто не вытянули. Но был и другой пример, которым я очень горжусь. Эта пьеса называется «Гугля». Ее написала новосибирский драматург Кристина Гортман. Она долго слушала, что я ей говорю, а потом сказала, что ничего не понимает и хочет уйти. Мы пересобрали наши отношения, и Кристина написала отличную пьесу. Я был не прав абсолютно. Я тянул и давил, а нужно было внимательно выслушать ее. В итоге получилась замечательная производственная драма про девушку, которая приходит работать в фонд, который помогает инвалидам, и оказывается там никому не нужной. И это не тяжелая история. Это достаточно энергичная история, где персонаж завоевывает свои позиции, имеет цель и идет к ней.
— Пьесы «Дисциплины» поднимают актуальные темы — буллинг, моббинг, инаковость, проблемы социализации и так далее. Это сознательная установка со стороны кураторов?
— На читках в Южно-Сахалинске нас уже заподозрили в том, что мы берем горячие темы. Но мы к темам никакого отношения не имеем. Драматург Игорь Ветренко, например, взял тему гаджет-зависимости, когда человек не может оторваться от цифровых экранов, — и это тоже горячая тема. Но никто его не заставлял ее выбирать. У нас не было такого, как происходило, скажем, с английскими театральными деятелями, которые когда-то приезжали в Россию и просили писать пьесы про пьянство, потому что оно у нас распространено. Никогда такого не было ни на первом, ни на втором сезоне «Дисциплины». Нас интересовало только мастерство драматурга.
— Принято считать, что российские сериалы сейчас испытывают в плане тем сильное давление со стороны негласной цензуры и самоцензуры. Как с этим в театре?
— Цензура есть, но она разнится от канала к каналу и от платформы к платформе. И в целом чаще всего сценарии не берут в работу не потому, что там есть однополая любовь, жестокость или политика, а потому, что они просто плохо написаны. В литературе сегодня можно все, что угодно, делать. В театре — чуть меньше, поскольку большинство театров сегодня государственные, то есть существует некий смотрящий орган. Нам тоже перед читкой одной из пьес пришлось приносить извинения за то, что в ней присутствует такая острая тема, как каминг-аут. И все равно зрители набросились на совершенно невинную пьесу. Между тем в американской и европейской традиции есть такое понятие, как «дать голос». Голос дают разным группам населения, и это правильно. Если тема не проговаривается, она загоняется вглубь. А театр как раз то место, где нужно говорить, обсуждать, показывать. Главное, не стоит делать на этом дешевую популярность.
— Вы болеете за пьесы «Дисциплины»?
— Очень болею. Я вообще фанат современной драматургии. Когда говорят, что после Вампилова ничего нет, — это отвратительно. Люди ничего не читают. Бесчисленные режиссеры ходят со вздернутыми носами и уверяют, что не могут найти материал для себя. На это хочется сказать: «Да ты просто ничего не знаешь». И моя позиция такая: драматург — единственный творец в театре, а все остальные — интерпретаторы.
Фотографии предоставлены театром «Старый дом». Автор фотографий — Виктор Дмитриев.