Народное православие: почему некоторые верующие ведут себя как язычники

«Мне Матронушка помогает, я только в неё верю!», «Троица – это Христос, Богородица и Николай Угодник». Такие признания иногда приходится слушать нашим священникам.

Языческое сознание

Многие искренне удивляются, когда узнают, что православие — это христианство. «Русь крещена, но не просвещена» — слова, которые приписывают Лескову, не теряют своей актуальности. Низкий уровень религиозной культуры — это насущная проблема для нашей страны.

«Непросвещённость» проявляется в своеобразном отношении к обрядам и таинствам Церкви, в специфическом понимании «духовности». Явление это не новое: редкие проповедники умели донести до простого народа суть христианского учения, не исказив смысла.

Христианские элементы удобно встроились в языческую картину мира, лишь слегка её изменив. Магизм и двоеверие всегда были характерны для русской религиозности: принятие обрядовой стороны православия при языческом сознании.

Язычество ставит человека в положение жертвы, потому что от его нравственных усилий ничего не зависит. Никакого внутреннего роста для него не существует. Человек живёт меж двух миров и является лишь пассивным орудием могущественных «духов» — злых или добрых. Потому, главная задача язычника – найти эффективную магическую защиту от злых «духов» и угодить добрым. Для этого есть особые обряды, которые может исполнить только посвящённый жрец. Для язычника важно, чтобы обряд был совершён правильно, так как согласно его картине мира – только скрупулёзное исполнение ритуала может принести успех.

«Симптомы» проявления языческого сознания в народном православии

Пантеон Богов. Вполне самодостаточными «богами» в пантеоне «народного православия» стали святые, к которым часто обращаются «вместо» Бога. Отсюда разделение святых «по функционалу», по аналогии с языческими божествами: непременно важно понять, кому о чём молиться. Молитва «ответственному святому» считается более действенной. Просто молиться Богу – это непонятно, и страшно, а значит – неэффективно.

«Святыньки». наделение предметов самостоятельной сакральной ценностью. Всевозможные «святыньки» воспринимаются как источник «чуда». Иконы, мощи, «земелька» и прочие атрибуты, которые для христиан лишь предметы благоговейного почитания, становятся в «народном православии» «волшебной палочкой», которая может избавить от всех неприятностей.

Опять же – вне зависимости от собственных усилий и Христа. То же самое с записками, свечами и молитвами – непонятные большинству действия и слова перевираются и воспринимаются как самоценные «заклинания» (например, искаженный 90-й псалом – в народе «Живые помощи»).

Обрядоверие. Как было сказано, для язычества соблюдение ритуала в мелочах являлось залогом успеха у «высших сил». В «народном православии» это выражается в соблюдении буквы церковного Устава без осмысления и веры.

При этом категорически осуждаются любые отклонения. Отсюда любовь к церемониям («Венчание – это красиво»), судорожное соблюдение бытовых традиций («На Пасху кулич и яйца освятить обязательно!») и суеверие («Надо причаститься, чтобы не болеть», «Машину освятить – от аварий»).

Абсолютно искажается понимание взаимоотношений между Богом и человеком: личные, «сыновние» отношения (в которых и заключена суть христианства) здесь невозможны. Возникают формальные: вместо нравственных усилий и духовного возрастания — угождение «божку» посредством исполнения неких внешних правил.

Церковная субкультура XX века

Особые черты приобрело «народное православие» в XX веке, после того, как религия в России перестала быть вне закона.

Православная церковь, выйдя из подполья, привлекла к себе множество людей, ищущих смысла жизни. Но долгий отрыв от подлинной христианской традиции (в том числе — пастырской) плохо сказался на церковной действительности.

Если ранее носителями «народного православия» были, в основном, люди простого сословия, то к концу XX века это мировоззрение распространилось на большую часть православного сообщества и священства. И неудивительно: «простого люда» в России всегда было больше и в годы гонений, в основном, именно в этой среде религиозная жизнь и сохранялась.

Естественно, что, придя в открывшиеся храмы в начале 90-х многие застали там весьма специфические образцы «народного благочестия» и свою сложившуюся систему отношений. И приняли это как должное.

Многие стали пытаться строить жизнь по апокрифическим представлениям «народного православия». Оно стало национальной субкультурой – маргинальной, крестьянско-консервативной, негативно настроенной к «светской» культуре и образованности как вещам, мешающим «подлинной духовности».

Внешняя эффектность вышла на первый план: люди стали гоняться за внешней атрибутикой, «чудесами», «старцами» и «пророчествами», не вникая в суть христианства. И, к сожалению, сталкиваясь с реальными жизненными испытаниями, часто разочаровывались в Церкви, так как ничего, кроме «обычаев» они там не нашли, ничему другому не были научены.

90-е годы для общества были кризисом самоидентификации. И для многих такая «православно-фольклорная» субкультура стала целым открытием: казалось, что это и есть та самая «Святая Русь», которую «мы потеряли».

Всё здесь было экзотикой для уставшего от «диалектического материализма» советского человека: язык, запах ладана, красота обряда. С таким же успехом люди в те годы покорялись различными «духовными практиками».

Для очень многих россиян православие стало синонимом «русскости», что к сожалению, вытеснило Христа. Носителями «народного православия» стали даже вовсе далёкие от религии люди. Крещение и соблюдение обрядов стало способом национальной самоидентификации – не более. Хотя, христианство — о другом: «нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе».