Подмётные письма: как работала политическая пропаганда во времена Ливонской войны

Как, неужели мем про «сотни тысяч изнасилованных русскими войсками немок» имеет столь древнее происхождение? Да, имеет. Во все времена противнику приписывались всевозможные зверства. Пропаганда – давнее изобретение человечества. Наверное, столь же древнее, как и война. А XVI век предоставил в руки пропаганды новое мощное средство, которого не было раньше, – печатное слово.

Пропаганда в Ливонской войне

На рисунке, отпечатанном во множестве экземпляров в Нюрнберге в 1561 году, некие вооружённые люди расстреливают из луков повешенных на дереве женщин. Под деревом лежит груда располосованных детишек. Солдаты по виду – без бород, но с длинными усами – больше напоминают поляков или литовцев того времени. Но подпись под рисунком призвана не оставлять сомнений у читателя текста, сопровождающего рисунок: «Весьма мерзкие, ужасные, доселе неслыханные, истинные новые известия, какие зверства совершают московиты с пленными христианами из Лифляндии».

Это 1561 год, четвёртый год Ливонской войны, когда почти вся Ливония, кроме нескольких городов, была завоёвана русским войском, и Ливонский Орден практически пал. В дальнейшем в войну за наследство Ордена вступили соседние государства – Польша и Швеция.

Когда в 1575 году на польский престол был избран Стефан Баторий, то он поставил антироссийскую пропаганду в Европе на широкую ногу. При его армии была типография, которая регулярно большими тиражами выпускала печатную продукцию про зверства, творимые как русской армией в Ливонии, так и самим Иваном Грозным против собственных подданных. Почти все исторические известия об ужасах Опричнины, о лютых злодеяниях, совершённых этим царём, имеют своим источником эти листки Батория, ставшие оружием в информационной войне.

Вёл Баторий и информационную войну в пределах самой России, рассылая свои «подмётные письма» с помощью лазутчиков. В этих агитационных листовках изобличались всякие неправды Ивана Грозного перед своими подданными, указывалось на успехи польского оружия и предлагались щедрые милости тем русским, кто оставит своего жестокого царя и перейдёт на службу к королю.

Ну, а как обстояло дело в действительности с поведением русских войск в Ливонии?

Нравы века

Отметим, прежде всего, что XVI век отнюдь не отличался гуманностью ни в войнах, ни во внутренней политике где бы то ни было в Европе. Грабёж вражеской страны, насилие над её мирным населением – самая обычная практика «цивилизованных» стран и в ХХ веке. И русские здесь ничем не отличались ни в худшую, ни в лучшую сторону от своих соседей.

Обратим внимание ещё на такие обстоятельства. В составе русских войск, вторгнувшихся в 1558 году в Ливонию, летопись называет татар, черемис (марийцев), мордву, пятигорских черкесов. Первым объектом нападений становилось сельское население. Его грабили, дома сжигали, население уводили на продажу в рабство. Особенно этими «подвигами», по свидетельству русских летописей, отличились «охотники» (добровольцы) в русском войске из соседних с Ливонией псковских земель. Они смотрели на Ливонию как на свою законную и безраздельную добычу.

Ливонскими крестьянами были исключительно эстонцы и латыши – крепостные немецких помещиков. Немецкое же население жило в замках и городах, которые можно было взять не сразу, а только кровопролитным штурмом или после долгой осады. Таким образом, немецкие – именно немецкие – пленники и пленницы попадали к русским не часто и не в большом количестве.

Население вражеской страны было противником, независимо от национальности. Вступая в Литву, населённую православным (белорусским) населением, московские войска тоже жгли, грабили, угоняли людей. А меньше чем столетием раньше московский великий князь Иван III велел нарочито поступать также в Новгородской земле. Население было всегда заложником политики своих верхов, в каких бы отношениях к ним не стояло.

Ну и, наконец, это поведение было свойственно не только и не столько русским. Когда в 1631 году, во время Тридцатилетней войны, одно немецкое войско – католическое – взяло у протестантов Магдебург, то всё населении города поголовно – больше 30 тысяч обоего пола и возраста, включая грудных младенцев, – было истреблено победителями (одной нации с побеждёнными) «во славу Божию».

«Жестокость» русских и европейская практика

Факты показывают, что в начальный период Ливонской войны русские войска очень милостиво обходились даже с населением тех городов, которые оказывали им сопротивление, если те, в конце концов, шли на капитуляцию.

Когда сдался Дерпт (Тарту), то «воевода князь Пётр Иванович Шуйский дал жителям этого города полную амнистию, свободное исповедание веры, сохранил прежнее городское управление и судебную автономию», – писал польский историк Казимир Валишевский, никогда не упускавший случая подчеркнуть жестокость и вероломство русских. – «Эти условия соблюдались добросовестно. Шуйский держал своё войско в строгой дисциплине и не допускал насилий… В Нарве после приступа был организован правильный грабёж… Как только мешок был наполнен деньгами, победители смягчились и проявили большую мудрость. Привилегии, которых добился Дерпт, были распространены и на Нарву».

В истории Ливонской войны отмечается только один факт в указанном отношении, когда русской войско вышло из себя. В 1577 году русские брали Венден (Цесис). В нижний город русские вошли без сопротивления, и, по словам Карамзина, «воеводы князь Голицын и Салтыков не велели им трогать жителей». Но немецкие рыцари, боявшиеся казни за измену (ранее они присягнули России), укрепились в цитадели и оказали отчаянное сопротивление. Цитадель была взята штурмом, причём последние её защитники взорвали самих себя. Тогда-то «страшная месть пала и на мирных жителей: мучили и казнили, секли и жгли их, на улицах бесчестили жён и девиц». Ситуация обычная, когда европейская армия брала штурмом какой-нибудь европейский город.

Короче, нет никаких фактов, которые бы позволяли выделить обращение русских именно с пленницами немецкой национальности в Ливонской войне как некое обстоятельство, отличающееся от заурядных событий тех времён.