"Там, где бьется сердце": воспоминания детского кардиохирурга

Словно супергерой, он надевает маску и спешит спасать жизни. И у него тоже есть заклятый враг, с которым он постоянно борется. Это смерть. Рене Претр – детский кардиохирург. Вероятно, один из самых талантливых в мире и уж точно один из самых опытных. На протяжении многих лет он трудился в операционной, спасая жизни маленьких детей. Несмотря на известность и признание значимости своего дела (в 2009 году врач получил награду «Швейцарец года»), Рене – абсолютно чуждый тщеславию человек. Его позиция проста и знакома каждому профессионалу: "Это моя работа". Никакого намека на самолюбование вы не встретите и в его книге. В течение достаточно долгого времени хирург вел аудиозаписи, своеобразный дневник, в котором остались запечатлены многие случаи из его практики. Сборник записей представляет собой весьма любопытный документ, который долгое время оставался на полках в роли личного архива врача. Спустя годы Претр принял решение написать книгу на основе этих записей. В этой книге он с хирургической точностью описывает страшные, забавные, сентиментальные и опустошающие моменты, которые пережил сам, и правдоподобие этих описаний завораживает. Это не просто воспоминания о работе, это – свидетельства борьбы за жизни людей. История, рассказанная Претром, подкупает искренностью и смелостью, с которой он говорит о своих действиях и чувствах. Он ведет свой рассказ, удивительным образом балансируя на грани документальной прозы и личных, субъективных воспоминаний. Каждое событие, происходящее в операционной, каждый звук и каждый взгляд, каждый удар детского сердца отзываются и в сердце читателя. Портал Москва 24 публикует отрывок из книги Рене Претра "Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга".

Изящество жеста Оливер включил аппаратуру для эндоскопической операции, мониторы, мощные рентгены. Благодаря им он сможет следить за продвижением катетеров внутри сосудов и сердца. В паховой складке пациента он проколол бедренную вену и ввел один из проводников. Поднял его до сердца. Сначала он вошел в правое предсердие, прошел трехстворчатый клапан, чтобы попасть в правый желудочек. Там он прощупал перегородку, ища перфорацию. Его катетер довольно быстро обнаружил ее, прошел насквозь и остановился с другой стороны перегородки, в левом желудочке. Затем Оливер поднял зонтичный фильтр по этой нити Ариадны. Сейчас он был сложен, как обычный зонт, чтобы занимать как можно меньше места в пути. Оказавшись на месте разрыва, зонтичный фильтр раскрывается. Он прикрепляется к краям разрыва и закупоривает его. Нашему пикадору удалось закрыть эту брешь меньше чем за час. Теперь пришла наша очередь устранять другой разрыв, который грозил окончательно прорваться. Для этого нам придется остановить сердце. Остановить сердце! Эти два слова обретают серьезный смысл, поскольку именно с сердца и начинается жизнь. Как бы ученые ни раскрывали все секреты сердца, ни сводили его к простому насосу, ни сокращали его до нескольких суммарных показателей: столько-то ватт, такая-то частота, такая-то пропускная способность – его магия остается. Поэт (а он живет в каждом из нас) вопреки этим веским доказательствам продолжает приписывать ему свои душевные порывы и отождествлять с самой жизнью. Для него сердце, которое перестало биться, – это остановившаяся жизнь. Этот простой вывод изначален, и он сильнее, чем все картезианские изобличения. А еще поэт воспринимает сердце как орган эмоций, помогающий ощутить вкус жизни, хотя это вовсе не его роль, так как эмоции генерирует мозг, а не сердце. Заблуждение это восходит к очень далекому прошлому, когда наш организм, чтобы защитить себя от окружающих опасностей, прибегал к простым, бинарным механизмам, включающим режим нападения или бегства, который обеспечивает выживание. Наш первобытный мозг пронизал все внутренности своей нервной системой (она называется нейровегетативной), чтобы включать эти базовые реакции. Ее сигналы работают сразу в нескольких направлениях: зрачки расширяются, живот крутит, мочевой пузырь сжимается, дыхание становится глубже, сердце бьется быстрее и сильнее. В процессе эволюции другие, более развитые реакции, в том числе и наши эмоции, воспользовались каналами этой системы. Параллельно наш древний мозг увенчался более проработанной и дифференцированной настройкой, отвечающей за разум и мысли, которая подчинила его себе. Примитивные механизмы продолжают владеть нашими внутренностями, но сейчас эти рефлексы частично контролируются и подавляются корой головного мозга. Из всех органов эта нейровегетативная буря сильнее всего действует именно на сердце, которое так живо на все реагирует и работает постоянно. Так под действием этого древнего механизма сердце сделалось резонатором наших эмоций, хотя они и исходят от мозга. Радость, грусть, страх, гнев, удивление – все они выражаются в работе сердца. А реакции нашего сердца на чрезвычайно сильные эмоции из тех, что вырываются из-под контроля разума, могут быть особенно бурными: сердце может быть так угнетено или забиться так неистово, что кровообращение, которое оно поддерживает, начинает сдавать. И тогда мы падаем замертво или почти замертво, как жираф из шариков на резинке оседает, когда мы нажимаем на основание игрушки и резинка ослабевает. А где во всем этом любовь? Любовь, высшая из эмоций? Она просто-напросто полностью слилась с сердцем, которое стало ее изображением и символом. Скорость и сила, с которой бьется наше сердце – тяжело или легко, мучительно или беззаботно, всегда отражали все оттенки наших любовных порывов. Наконец, какая мама не скажет своему ребенку с искренним волнением: "Я люблю тебя всем сердцем? " Это, наверное, самое универсальное выражение, так как оно существует в стольких языках! Пожалуй, что во всех языках. Жизнь и любовь, два наших самых драгоценных сокровища, объединены в этом единственном органе. И именно его мы должны сейчас остановить у Кевина, чтобы обезвредить заложенную в нем бомбу. На этой операции мне ассистировали мой помощник Хитенду и интерн-практикант Кристоф, а дежурному перфузиологу Хасану предстояло заняться аппаратом искусственного кровообращения. Грудная клетка рассечена в центре по всей длине пилой с тонким вибрирующим лезвием. Перелом! Конечно, ровный, контролируемый, но все же перелом! Края на несколько сантиметров разведены расширителем. Теперь показался перикард – тонкая мембрана, толщиной в полмиллиметра, которая окружает, защищает и смазывает сердце. Он рассечен сверху вниз. В полости, которую он ограничивает, крови не было. Хорошая новость: разрыва миокарда пока не произошло. Но ситуация висит на волоске, разрыв может случиться от любой несвоевременной манипуляции с сердцем. И поэтому мы действовали с осторожностью сапера, вводя канюли в три важных сосуда, которые позволяют соединить систему кровообращения с аппаратом. Теперь ситуация под контролем: если разрыв и произойдет, аппарат немедленно включится и примет эстафету у сердца, чтобы обеспечить кровообращение. С такой подстраховкой сердце аккуратно стимулируется, чтобы можно было найти уязвимое место. И тогда показалось алое вздутие размером с вишню, пульсирующее в боковой части левого желудочка. – Смотри, Хитенду, вот этот чертов разрыв. Невероятно! Последний слой стал таким тонким, что через него видно, как кровь бурлит при каждом биении. – Не думаю, чтобы он еще долго продержался. – Я тоже. И тогда несколько минут – и конец. Научный гений обрел свою славу, проникая в механизмы природы и вырабатывая решения, чтобы извлечь из них пользу или обойти их. Сердце можно остановить, только если будет сохранена его функция – обеспечение кровообращения. Это категорический императив, его причина – мозг. Дело в том, что без кислорода его нейроны быстро разрушаются, гораздо быстрее, чем любые другие клетки. Серое вещество начинает размягчаться уже после четырех минут асфиксии, так что именно мозг долгое время был препятствием на пути кардиохирургии, так как другие органы способны выдержать гораздо более долгую асфиксию. Задача сродни починке мотора во время движения автомобиля, так что до изобретения аппарата, поддерживающего кровообращение, остановить сердце для вмешательства было немыслимо. Таким аппаратом стал прибор "сердце-легкие". Сердце и легкие так неразрывно и сложно переплетены, что их невозможно отделить друг от друга. Если с анатомической точки зрения легкие находятся на периферии грудной клетки, а сердце – в центре, то с физиологической, с точки зрения их функционирования, – легкие находятся в середине сердца, между правой и левой его половинами. Так что нужно было изобрести аппарат, который взял бы на себя функцию обоих органов. Функцию сердца, работу насоса, заменить было довольно легко. А вот функция легких – газообмен между воздухом и кровью – оказалась настоящей головоломкой. Только после двух десятилетий исследований, к концу 1950-х, этот прибор с двойной функцией стал реальностью. С ним гордиев узел был разрублен. С ним хирургия на открытом сердце пошла на взлет.