Благими намерениями: заметка о разоружении

Продление СНВ-3 стало одним из основных направлений во внешней политике России. Однако, как показывает практика, договоры о контроле над вооружениями не усиливают национальную безопасность. Российское вооружение не должно становиться разменной монетой в дипломатической игре по сохранению диалога ради диалога

Инфографика "РГ": Антон Переплетчиков / Леонид Кулешов / Александр Чистов / Михаил Шипов, Русское оружие 25 декабря 2020 года в интервью РИА «Новости» директор Департамента по вопросам нераспространения и контроля над вооружениями МИД России В.И. Ермаков сделал заявление о том, что Российская Федерация добровольно расширила действие Договора СНВ-3 на новейший российский ракетный комплекс, оснащенный гиперзвуковым управляемым боевым блоком «Авангард». «Сделано это было в духе доброй воли, несмотря на ряд вопросов правового характера, возникающих, в том числе, в отношении неконструктивных подходов США к контролю над подобными системами. Эти вопросы еще предстоит урегулировать. В целом мы открыты к обсуждению данной проблематики и в многосторонних форматах», – добавил Ермаков. Проблематика продления СНВ-3 уже давно стала одним из приоритетных направлений работы российского внешнеполитического ведомства. Постоянно говорится о важности и необходимости его сохранения. Однако так ли уж очевидна такая необходимость? И, что более важно, в действительности отвечает ли этот договор в полной мере национальным интересам Российской Федерации? Абстрагируясь от присущего специалистам в области контроля над вооружениями морального оттенка выносимых суждений, попробуем проанализировать релевантность данного Договора (и включения в его действие новейшего образца вооружения) с военно-политической точки зрения. Национальная безопасность Говоря о договорах в области разоружения, стоит задаться вопросом: «А не наносят ли они ущерб национальной безопасности?» Так, например, согласно ДРСМД, наша страна лишилась уникального ПГРК «Пионер» (РСД-10; SS-20 mod.1 Saber), ОТР-23 (9K714; SS-23 Spider), в обиходе «Ока», БРСД Р-12 (8К63; SS-4 Sandal), БРСД Р-14 (8К65; SS-5 Skean), оперативно-стратегического ракетного комплекса РК-55 «Рельеф» с крылатой ракетой наземного базирования большой дальности. Советский Союз имел количественное преимущество (910 ракет средней дальности против 689 американских; в области ракет малой дальности СССР также имел преимущество). Отталкиваясь от, мягко говоря, не вполне адекватных (если не сказать прямо – откровенно предательских) представлений тогдашнего главы Советского Союза о международно-политической обстановке, мы ликвидировали в 2 раза больше ракет (1836 против 859) и в 3 раза больше ракетных пусковых установок (851 против 283). Как отмечает генерал-лейтенант запаса, канд. воен. наук Евгений Бужинский: «Советские ликвидированные ракеты могли нести в 4 раза больше ядерных боеголовок, чем американские (3154:846)». Единственным видом ракет, которых американцы ликвидировали больше, чем мы, стали крылатые ракеты наземного базирования. Однако, согласно заместителю директора Центра анализа стратегий и технологий Константину Макиенко, «для США это не имело принципиального значения, так как они обладали многочисленной группировкой крылатых ракет морского («Томагавк») и воздушного (ALCM-B) базирования, которую к середине 1990-х годов планировалось довести до 7000 единиц». Советские вооружения при этом ликвидировались просто варварскими методами (вместе с аппаратурой боевого управления, кабельной сетью и т.д.). Американцы проявили тогда куда большую изобретательность и, например, не уничтожали ядерную боевую часть W85 от своих MGM-31C «Першинг-2». Отдельно стоит вспомнить ситуацию с Красноярской РЛС (Енисейск-15). В соответствии договором по ПРО 1972 года, каждая сторона имела право развертывать радиолокационные станции системы предупреждения о ракетном нападении (РЛС СПРН) по периферии своей национальной территории с ориентацией антенн вовне. Исходя из этого, размещение РЛС в районе Красноярска действительно противоречило договору (такое решение было продиктовано экономическими соображениями). Однако американцы также нарушали договор, размещая свои РЛС СПРН в Гренландии и Великобритании. На возражения со стороны США Горбачев и Шеварднадзе ответили в своих «лучших» традициях – пошли на односторонние уступки. «В поисках наиболее легкого решения Горбачев и Шеварднадзе опять-таки просто пожертвовали Красноярской РЛС, пообещав демонтировать ее и не обусловив этого аналогичными действиями США в отношении их РЛС в Гренландии и Великобритании». Не лучше для нас обстояло и дело с Договором СНВ-1. Мы вновь сократили больше носителей (1202 против 435) и боезарядов (3898 против 2262). Как отмечает военный обозреватель ТАСС Виктор Литовкин: «России пришлось вдвое сократить количество самых мощных и самых тяжелых в мире ракет «Воевода» Р-36МУТТХ/Р-36М2 или «Сатана», как их называли на Западе (Satan SS-18)». Горбачев и Шеварднадзе ушли с политической авансцены (к сожалению, они также убрали с нее и Советский Союз). Однако прозападный курс уступок никуда не делся. В 1993 году был подписан Договор СНВ-2. Согласно данному договору, мы лишились БЖРК. Как подчеркивает военный эксперт Михаил Ходаренок: «К 1991 году в Ракетных войсках стратегического назначения ВС СССР было развернуто три ракетные дивизии, вооруженных БЖРК с межконтинентальными баллистическими ракетами РТ-23УТТХ: 10-я гвардейская ракетная дивизия в Костромской области; 52-я ракетная дивизия, дислоцированная в ЗАТО Звездный (Пермский край), 36-я ракетная дивизия в ЗАТО Кедровый (Красноярский край). К 2007 году все БЖРК были демонтированы и уничтожены, за исключением двух, переданных в музеи». Казалось бы, это дела давно минувших дней. С тех пор Россия планомерно восстанавливала свой статус на международной арене, укрепляла свои вооруженные силы и взяла прямой курс на проведение независимой внешней политики. Однако рефреном холодной войны и уступчивости Ельцина до нас донеслась поразительная преемственность в подходе к контролю над вооружениями. Создав вооружение, которое дает ассиметричный ответ на американскую ПРО и обеспечивает России стратегическое преимущество (что заметно на изображении № 1), мы фактически готовы снова добровольно «пустить его под нож». Исходя из соображений примата национальной безопасности, можно резюмировать, что договоры в области разоружения никак не укрепляли нашу национальную безопасность. Более того, согласно новейшим теориям, куда важнее ядерное превосходство, чем ядерное сдерживание (Nuclear superiority instead of nuclear deterrence). Превосходство позволяет лидерам идти на больший риск во время кризисов. Если начнется ядерный обмен, утверждает, в частности, один из известных современных исследователей М. Крёниг, то лидеры, которые могут нагнетать обстановку дальше и быстрее, чем их противники, смогут ограничить ущерб. Относительно же Договора СНВ-3 следует сказать, что, учитывая геополитические реалии современности (о них будет сказано ниже), он представляется лишь рудиментом ушедшей Belle Époque (прекрасной эпохи) биполярного противостояния. Как утверждают сторонники сохранения режима контроля над вооружениями и, в частности, сохранения СНВ-3: «От нынешнего договора они имеют не просто ограничения на наращивание российских стратегических вооружений, но и, что не менее важно, беспрецедентную транспарентность и предсказуемость в отношении того, что происходит в стратегических силах России». Выгодность транспарентности в вопросах стратегической важности для России отнюдь неочевидна. Для получения информации о стратегических силах вероятного противника куда логичнее задействовать иные механизмы. Ценностью, по всей видимости, представляется само по себе сохранение диалоговой платформы. К великому сожалению, учитывая довольно плачевное состояние российской экономики, единственный вопрос, который всерьез может быть предметом двусторонних российско-американских переговоров – это вопрос контроля над вооружениями. Однако, глядя на крайнюю конфронтационность нынешнего этапа отношений России и США, уступки в материальной области (включение перспективных российских вооружений в Договорную рамку) ради сохранения абстрактного «пространства для диалога» представляются контрпродуктивными. Как неоднократно метафорически повторял Е.Я. Сатановский: «О чем вы можете договориться с вашим киллером? О том, где, когда и как он вас убьет?» Более того, с точки зрения экономического прагматизма, вероятное повышение денежных вливаний в ВПК (вопреки либеральным иллюзиям Минфина и аналогичных структур, верящих в «вашингтонский консенсус»), напротив, окажет положительное воздействие на российскую экономику. Не уходя далеко в данную тему (которая заслуживает отдельного большого исследования), стоит сказать, что: 1. В истории нередки примеры развития именно за счет ВПК (Пруссия Фридриха Вильгельма I, частично Российская Империя, СССР, Япония 1930-х и т.д.). 2. Технологического прорыва стоит, в первую очередь, ждать именно от оборонного сектора. Объяснением этого феномена является тот факт, что ВПК относится к сфере high politics (высокой политики), иначе говоря, попадает под секьюритизацию. Таким образом, являясь приоритетной сферой государственной политики, область, которая изначально обладает стартовым преимуществом, получает большее количество ресурсов, что ускорит процесс технологического прогресса. 3. Милитаризация увеличивает военный потенциал, необходимый для защиты «реального суверенитета» и реализации тех целей, которые непосредственно относятся к сфере национальных интересов России. Международно-политическая обстановка Картина, думается, будет неполной, если вкупе с военно-стратегическими издержками политики сокращения вооружений вкратце не проанализировать и актуальный геополитический контекст ДСНВ-3. А, как представляется, нынешняя ситуация в международных отношениях (с фокусом на отношения Россия–НАТО) отнюдь не благоволит пацифистским настроениям во внешней политике. С распадом биполярности и переходом от «однополярного момента» к нынешнему состоянию бесполярности возникает следующая ситуация. Распределенная власть при учете сохранения великих держав непременно породит процесс концентрации властного ресурса. Так, для текущего положения дел характерны следующие особенности: 1. Появление спорных территорий (своего рода «серых зон»), где может разразиться конфликт. Уже возник ряд геополитически болезненных точек, которые могут стать местом активного противодействия России и НАТО. А.А. Кокошин описывает данную ситуацию следующим образом: «Наличие множества де-юре суверенных государств, обладающих в то же время недостаточными ресурсами для обеспечения своего суверенитета на практике, создает соблазн для более крупных государств (блоков, пример – Европейский союз) воспользоваться таким положением – в соответствии с формулами абсолютного суверенитета». Именно такое соперничество мы можем наблюдать на данный момент. Правда, безусловный перевес в сфере распространения влияния остается за НАТО. Россия не раз высказывала обеспокоенность размещением составляющих стратегической инфраструктуры Североатлантического альянса и, в частности, США, в непосредственной близости к своим границам, что, безусловно, представляет колоссальную угрозу национальным интересам и безопасности России. А.В. Фененко выделяет ряд геополитических точек, которые являются потенциальными аренами конфликта интересов. «Есть несколько болевых точек: Приднестровье, акватория Балтийского моря». Не стоит забывать и так называемую новую Европу – бывших членов ОВД. Конечно, нельзя обойти стороной и наиболее чувствительный для нас регион – постсоветское пространство. Мы видим обострение противоречий и активизацию целого ряда игроков в регионе. 2. Усиленная милитаризация данных территорий (иногда в обход международно-правовых договоров). 3. Общий фон – эрозия установленного Ялтинско-Потсдамского миропорядка. Говоря о практическом преломлении такой, на первый взгляд, сугубо теоретической проблемы, как эрозия миропорядка, стоит сконцентрироваться на институциональных основах текущего состояния мировой системы. Несущей конструкцией Ялтинско-Потсдамского миропорядка является ООН. Отметим лишь основные параметры, по которым универсальная Организация более не является адекватным своему времени инструментом урегулирования проблем. Так, нет возможности противостоять эскалации насилия (Косово, Ирак). Невозможность принятия важных эффективных решений на уровне СБ ООН ввиду кардинальной разницы подходов (США, Россия). Международные договоренности часто не соответствуют тактическим интересам стран (контроль над вооружениями). Помимо ООН другие международные организации также теряют свою релевантность. Ярким примером является ОБСЕ (разрушение ДОВСЕ). Таким образом, можно выделить ряд конкретных угроз национальной безопасности РФ. К таковым следует отнести: Первое. Вероятное развертывание ракетных комплексов с баллистическими и крылатыми ракетами наземного базирования средней и меньшей дальности НАТО (США, в частности) в непосредственной близости к российским границам. Уже сейчас можно наблюдать проекцию данного тезиса в реальности. Речь идет о размещении на американских противоракетных объектах в Румынии (и позднее в Польше) многофункциональных пусковых установок МК-41. Особенность данных установок заключается в том, что с них можно запускать не только ракеты-перехватчики, но и универсальные ракеты средней дальности – «Томагавк». В свою очередь, «Томагавки» по своим техническим характеристикам могут быть оснащены ядерными зарядами. «Семейство ракет «Томагавк» включает в себя ряд вариантов, несущих различные боеголовки. «Томагавк» UGM-109A (Блок II TLAM-A) несет ядерную боеголовку W80». Существенное снижение подлетного времени, при учете возможностей крылатых ракет, создает прямую угрозу безопасности РФ. Второе. «Дополнительное размещение в европейской зоне современных ударных систем воздушного и морского базирования, в том числе КРМБ в ядерном оснащении». Третье. Повышение эффективности потенциала (во взаимодействии с союзниками по Североатлантическому альянсу) НСЯО, развернутого на территории европейских стран для целей «совместных ядерных миссий». Это противоречит ДНЯО, прежде всего, ввиду того факта, что в рамках данных мероприятий предполагается отработка задач по доставке ядерных вооружений авиацией неядерных стран-членов НАТО. Де-факто это можно квалифицировать в качестве распространения ЯО. Вся эта совокупность военно- и геополитичеких факторов позволяет прийти к выводу о том, что в сложившихся обстоятельствах продление ДСНВ-3 и попытка возобновить диалог (который де-факто является диалогом ради диалога) представляется задачей контрпродуктивной. В заключение хотелось бы сказать, что, если наша приверженность сохранению суверенитета и упрочению позиций на международной арене не пустая риторика, то решения в духе добровольных уступок (каковым является включение «Авангардов» в сетку ДСНВ) представляется очевидной политической недальновидностью. Новые виды вооружений должны стать действенным инструментом обеспечения национальных интересов страны. И в этом плане продление ДСНВ-3 уж никак не должно быть самоцелью. А новые виды вооружений – уж никак не разменной картой в сомнительном дипломатическом «покере» с заведомо невыигрышным результатом. Тем более что, как показывает политическая реальность, на противоположном конце стола сидят прожженные «шулера». Можно, конечно, предположить, что мы, заранее соглашаясь на ограничения по гиперзвуковому оружию, хотим превентивно поставить нормативные красные флажки для наших оппонентов к тому моменту, когда и у них появятся (а в этом, к сожалению, сомневаться не приходится) подобные системы. Если так, то предлагаем оглянуться на многолетние бесплодные попытки российской дипломатии предложить США договориться о «правилах игры» в области, например, информационной безопасности.