"Ильменские водяные" (новгородские былички)
ИЛЬМЕНСКИЕ ВОДЯНЫЕ
В конце XIX века известный собиратель П. Остряков опубликовал в «Новгородских губернских ведомостях» подборку быличек, записанных в районе озера Ильмень и в низовьях реки Вишеры, в которых отраже ны самые разные аспекты поверий, связанных с водяными:
1. БОГОБОЯЗНЕННЫЙ ВОДЯНОЙ ОЗЕРА ИЛЬМЕНЬ
На Черном ручье (впадающем в Ильмень) поставили мель ницу. Водяной этого ручья, оскорбившись таким самовластием жителей, решился разрушить ее; но для этого он должен был спро сить позволения у Ильменского водяного. Как это сделать? Водяник и обратился к мужичку, ловившему рыбу в этом ручье: — Слышь ты, дружок, сходи-ка, пожалуйста, в это воскресе нье в город, а я тебе уж за то заплачу; да поди в Софийский собор к обедне и стой у главных ворот. Как запоют Херувимскую, так из церкви-то и выйдет старик, в синем армяке, с оборками. Ты его останови, да и скажи: «Ба тюшка Ильмень-озеро, тебе Черный ручей челобитье прислал да велел сказать, что на нем мельницу поставили, а прежде этого не бывало». Так что он тебе на это кажет, ты и передай мне. Мужик действительно исполнил поручение и, во время Хе рувимской, увидав выходящего из церкви старика в синем армя ке, сообщил ему послание Черного ручья. Старик, приняв важ ный вид, сказал: — Скажи Черному ручью, коли не было, так и не надо. Мужик сообщил Черному ручью резолюцию Ильменя, и пло тина мельницы была прорвана бурею в ту же ночь. С тех пор уже более и не строили мельницы на Черном ручье, несмотря на удоб ство ее постройки.
2. ВОДЯНОЙ В НЕВОДЕ
В Вишере мы ловили раз рыбу; поймали ее много, пудов трид цать одних щук буди. Вдруг сдилалось холодно, а мы и потянули нивод, да вдруг вытащили что-то тижелое; думали стирва, — ан что-то черное, да так и ворочается, а от него холод. Да еще прежде в лису откликивалось, ажно нас страх взял. Мы, вишь ты, как его вытащили (горой называют местные жи тели вообще берег — прим. П. Острякова), — так и убежали на гору да ну хреститься. Один догадался: накинул на него питлю, что на щук накидывается. С полчаса лежал он на земли (рыбаки, рассказывая про во дяного, стараются не называть его по имени, а говорят об нем обыкновенно в третьем лице — прим. П. Острякова), а как толь ко солнце стало подыматься, он давай поворачиваться да окуны ваться, да окунываться, да с бродцом-то в воду влиз и ушел. Мы до солнца и не вытаскивали бродца, а потом как вытащили, то уж ничого не было, а только холод пошел от бродца, а вода стала горячая.Нам, слышь ты, после старец сказывал: знать это он рыбу-то заганивал. Так с тех пор и в заброд я не хаживал. Да он и в лису дийствует. Раз у меня он мальчишку заловил, — все, вишь ты, он откликивался, как мальчишка, а мальчишки-то совсем и ни было, это он кликал. А мой-то голос от мальчишки, знать, прочь отда лял. Да и мальчишку насилу видь нашел: версты за дви буди сыскал его.
3. НЕДОБРЫЙ БЕС-ВОДЯНИК
Мы раз раков ловили, да и поймали рака, — вот этакого! (тут он показал руками по крайней мере четверти в три — прим. П. Острякова). Ни один из нас и приступиться к нему не смел: догадались, в чем дило. В ту пору пономарь Яков, бидовый пья ница, сбигал за шестом, да им его и растолок (рака — М.В.); а мы-то, слышь, друг сердечный, вси выпивши были. А как мы стали раков-то варить, так Яков-то и поди бродить по берегу, да язя нашел большущего: в аршин, не то и боле буде; да и стал ён нас кликать. Мы вси к нему и побигли, а он-то поло жил язя на руку да и каже нам: значит, язь-то живой был, да только затравлен. Так, знаешь друг великий, Яков-то его и поло жил на руку, а язь от как ударит его, Яков-то, так у того рука почитай что отнялась. Да и ушел в воду. Это, слышь, водяник-то сам и был: значит, не толки черта. Видь водяник, сударик ты мой, недобрый бис: только буди с ва таманами и знается. Коли промеж себя они, ватаманы-то, поссорятся, так и велят своему духу (водянику — М.В.), чтобы недру гу, ватаману, голиков, аль стружек в нивод, вмисто рыбы, напи хал...
4. МЕСТЬ ВОДЯНОГО
В осеннюю пору один мужичок отправился лучить рыбу, то есть бить ее острогой в ночное время с огнем. Вдруг видит огром ную шуку, чуть не с человека (а черт, по их мнению, часто пока зывается щукой — прим. соб.). Мужик был смелой, он и хватил шуку, что есть силы, остро гой; щука встрепенулась, вырвала острогу из рук и чуть не опро кинула лодку. К счастью, было не так глубоко. Мужик выбрался на берег и давай Бог ноги бежать домой; понял, что дело неладно. Вот он бежит, а у самого душа в пятки ушла; ему слышится, что как будто кто-то бежит за ним. Он огля нулся: бежит человек и острога в руках. Прибавил шагу, но где убежать от черта. Шаги его уж близко раздаются в ушах. В это время он бежал мимо одного пня, величиною с челове ка, вот он схватил свою шапку и поскорей надел на этот пень, а сам давай удирать вперед. Черт добежал до пня и принялся за него; весь исщепал остро гой. Мужичок полюбопытствовал на другой день сходить на это место. Действительно, его острога лежит тут, от пня же остались одни только щепки.
_________________
В публикуемых текстах водяной — существо многоликое (он и рак, и рыба, и благообразный старик, и нечто совершенно непонятное). Он полифункционален — «действует» и в воде, и в лесу, и в церкви; коро че, он весьма неоднозначен. Это вполне соответствует общерусским и, конкретнее, новгородс ким поверьям, где водяной может быть рыбой — Новг., Рубинов 1863: 222; Новг., Череп., АРЭМ. ф. 7, on. 1, №798: 8. Ср. также: Арх., Богатырев 1916: 53-54; Волог., АРЭМ. ф. 7, on. 1, №371: 33; Тамб., Звонков 1889: 72; Вят., Осокин 1856: 22-24; Даль 1880: 52. По распространенным представлениям, водяной предстает суще ством двойственного, неопределенного обличья: иногда — стариком, иногда — рыбой (Волог., АРЭМ. ф.7, on. 1, №371: 33); человеком с зеленоватыми волосами и кожей, напоминающей налимью (Волог., Зеле нин 1914: 263); сомом или стариком с длинной зеленоватой бородой и сосновой плесой (Тамб., Звонков 1889: 72); человеком с рыбьим хвос том вместо ног (В.-рус., Ушаков 1896: 160-161); человеком с лошади ным брюхом и коровьими ногами (Вят., Осокин 1856: 18); «черным муж чиной» с гусиными руками и ногами (Олон., Харузин 1894: 320); стариком с длинными руками и коровьими ногами, чудовищем (Олон., Барсов 1874: 89); наконец, чем-то таким, «чего нельзя назвать ни человеком, ни рыбою» (Арх., Харитонов 1848, 34: 146; Новг., Белоз., АРЭМ. ф. 7, оп.1, №679: 4); «мохнатым как метла» (Новг., Перетц 1894: 8-9) или «водя нисто-бесформенным», с зелеными волосами-водорослями (Новг., Ге раков 1869: 9-13).
Согласно новгородским поверьям, любимая рыба водяного — сом; водяной «ездит на соме» (Остряков 1861:396-97). Представления об осо бых свойствах сома охранялись в Новгородской области вплоть до пос ледней четверти XIX века. Из вышеприведенных текстов очевидно: и в «рыбьем», и в «рачь ем», и в пугающе-неопределенном обличье водяной — «хозяин» водной стихии и всех ее обитателей. Ср.: водяному подвластны рыбы, раки, лягушки; он перегоняет стадо раков и спрашивает, каково его стадо (В.-рус., Ушаков 1896: 161). В публикуемом тексте водяной «заганивает» рыбу, попадает в невод и до смерти пугает рыбаков. Сходный сюжет, но с иной концовкой, записан в Олонецкой губернии и на Вологодчине: водяной пойман людьми, отпущен и награждает их богатым уловом; либо обещает не разрушать мельниц (Олон., Барсов 1874: 89-90; Новг., Череп., АРЭМ. ф. 7, on. 1, №798:9).
В новгородских быличках «деятельность» водяного распространяет ся и на земную твердь: он «насылает холод» и «оживает» с восходом солнца; появляется в лесу, где «водит» заблудившегося (сходный сюжет записан в Калужской губернии — Чернышев 1902: 130); наказывает ос корбивших его людей, насылает болезни. Подобные представляения не единичны. Многоликий и своенравный, как и животворная, всеобъем лющая, но двойственная стихия воды, водяной русских поверий спосо бен разнообразно влиять на природный универсум, на человеческо е бытие: он «поднимается над землей тучей» (Олон., Шайжин 1909: 225; Георгиевский 1902: 57-59); может создавать реки, озера, двигать острова (Олон., Шайжин 1909: 225). Он — «хозяин плодородия»: владеет скотом (Волог., Зеленин 1914: 259; Олон.; Хрущов 1869: 19; Даль 1880: 52); дает рожь, урожай; «нерестится, свадебничает», когда цветет рожь (Тул., Колчин 1889: 89; Олон., Барсов 1874: 89).
Традиционно наиболее тесно связаны с водяным рыбаки, которые пытаются задобрить «водяного хозяина», заключить с ним союз. В Нов городской губернии перед ловом бросали в воду краюху хлеба; произносили: «Батюшка хозяин, позволь половить рыбки!» (Остряков 1861: 396; Рубинов 1863: 222). Несмотря на то, что публикуемые тексты включают традиционные мотивы и представления, они оригинальны, окрашены специфичес ким новгородским (или ильменским) колоритом. Согласно одному из них, водяник «знается» исключительно с ватаманом, то есть старшим рыболовецкой артели на Ильмене. «Однажды случилось, что в озере пропала будто рыба. Ватаманы, узнав, что она водяником загнана к Зваду, немедленно отправились туда и, поставив с одной стороны мережи, с другой сделали прорубь, в которые велели братанам бросать раскаленные камни, вероятно, чтобы напугать рыбу. Так они переловили в этом месте всю рыбу. После этог о водяной, сожалея о рыбе, целые двое суток стонал, так что слышно было по всей окрестности» (Остряков 1895: 5-6).
По сообщению П. Острякова, ватаманом (или атаманом) выбира ли наиболее опытного и удачливого, «знамого» человека (прочие ар тельщики или релыцики, за исключением младшего ватамана, имено вались «братанами»). Более подробные сведения приведены в статье Н. Осина «На Иль мене», опубликованной в 1883 году. Рыболовецкая артель обычно «со стоит из 20 человек: атамана, его друга, двух колечных (это интеллиген ция артели) и 16 человек обыкновенных рабочих. Это называется двойником, от слова два, так как каждая артель имеет два невода». Артель организуется сразу после осеннего лова (не позже начала ноября). «Если артель довольна старым атаманом, то упрашивает его, чтобы он стал ловить (местное выражение) на будущую осень». Атаман поначалу не соглашается. Затем артель собирается к нему на дом. Атаман (его величают старшим) отказывает тем, кем он недово лен, и на их место принимает новых. Он выбирает себе помощника или друга и двух колечных. Между атаманом и артелью заключаетсяся уст ный договор о беспрекословном повиновении атаману: «в знак обоюд ного согласия молятся пред иконою Богу, где в это время горит свеча или лампада» (Осин 1883:105).
«После того все садятся обедать за стол, за которым старший ватаман занимает первое место, а младший угоща ет. Обед этот делается на счет старшего-ватамана, а при расправе или окончательном разделе барышей он, разумеется, за него высчитывает из общей прибыли» (Остряков 1895: 7). Атаман «изыскивает средства для ловли на будущий год»; назнача ет день отъезда на озеро. Если артель, по сравнению с другими, хорошо зарабатывала, то ее, как правило, возглавлял один и тот же атаман (Осин 1883: 105). Ватаман руководил не только хозяйственной деятельностью арте ли. Под его водительством осуществлялись важнейшие обряды. Например, «скудельничанье невода» перед его относом в лодки: «вся артель собирается в избу атамана, где перед иконой зажжена лампада; в углу под иконой стоит стол, на котором находятся два хлеба, две чашки с квасом и солонка с солью (два хлеба и две чашки ставятся по числу неводов артели)».
Артельщики располагаются вокруг стола, атаман с помощником усаживается в переднем углу, под иконами. «Атаман разрезывает хлебы на куски по числу членов артели. Каждый берет кусок хлеба, посыпает его солью и съедает, запивая квасом. Это должен обязательно съесть каждый, хотя бы он вовсе не желал есть». После этого все молятся. «Затем атаман берет кадильницу с горячими угольями, а за неиме нием ее просто горшок, сыплет в него ладану и выносит на двор, где все ловцы переходят через этот священный огонь, начиная, конечно, с атамана, затем переносят кнеи и горшок разбивается (кнёи — матки, ловушки, которые пришиваются к крыльям неводов, к нижним кон цам — М.В.). Это совершается в знак того, что огонь очищает все и чтобы на первый раз выезжать на ловлю чистыми “от всякия скверны”».
Невода складывают в лодки. Перед первым выездом служат и напутственный молебен в церк ви, «с окроплением водой». Наконец, рыбаки рассаживаются по лодкам. «По знаку атамана все встают и молятся Богу на четыре стороны, и затем раздается повелительный возглас атамана: “Отваливай с Богом!”» (Осин 1883: 110-111). По-другому происходил первый выезд на зимний, подледный лов. «В назначенный день, отслужив молебен, побывав у знахаря (если вата ман сам, по их мнению, не знается с водяным) и выпив на дорогу, все партии с криком и гамом несутся на своих маленьких и тощих лошадках вниз с крутого, высокого кряжа и потом по низкому берегу к озеру. Выехав на лед, ловцы останавливаются на несколько минут. Каждый присоединяется к своему ватаману, и помолившись на ближайшую цер ковь, снова все садятся на лошадей и несутся во весь дух по озеру.
Каж дая партия едет в свою сторону по указанию ватамана» (Остряков 1895: 7). Немного иначе описывает ильменских рыбаков и выезд на зим нюю ловлю еще один очевидец: «Когда они собираются зимой на лов на озеро, то в сборном пункте — Ямки (слобода на берегу озера), гуля ют по неделям, пропивают все, что есть и вдруг ночью, часто не совсем трезвые и большей частью во время дурной погоды, стремглав, несутся на озеро целиком, по команде своего ватамана, чтобы занять выгодное место для тони. Раболепно-послушные своему ватаману во весь период ловли, они очень несговорчивы с посторонними людьми и уме ют постоять за себя при случае...» Поозеры (у Н. Богословского паозеры — М.В.) «держатся преда ний дедов», добавляет наблюдатель. В городе поозера всегда можно уз нать «по его огромным сапогам, поярковой шляпе с несколькими пряжками, серому кафтану, отороченному по обшлагам и вороту кожей, по его тяжелой в развал походке и смелому виду» (Богословский 1865 (1): 3).
Н. Осин резюмирует: «Жизнь рыболовных артелей полна и своею философией, и своей астрономией; тут сплелись в одно целое и самые дикие суеверия, освященные веками, и религиозные обряды. Да и сам батюшка Ильмень не остался без влияния на характер народа, — и он положил на него свою печать: как он порою бывает тих и гладок, как стеклянная поверхность, иногда же разбушуется до того, что удержу нет; точно также и характер его обитателей неровен: иногда они бывают полны простоты и величия, при случае же бушуют наравне с его сти хийными силами и тоже нет им удержу» (Осин 1883: 104-105). Старший артели, ватаман, должен был ублаготворять необходи мыми обрядами и водяного. Считалось, что он «предпринимает ночные поездки для совета с водяным».
Ильменским водяным рыбаки нередко приписывали «все беды, происходящие даже от собственной оплошности и нерадивости ловцов». «Нет рыбы в озере, и тут виноват водяной: он в карты или кости проиг рал рыбу в другое озеро. Перервались у ловцов сети, он подшутил. Пос сорятся между собой пьяные ватаманы, и тут его не оставят в покое». Верили, что сладить с водяными могут только ватаманы (Остряков 1895: 7). Былички, записанные в районе озера Ильмень, дополнены еще одним «промысловым сюжетом», который опубликовал П. Рубинов. Это повествование представляет собой развернутую версию популярного (особенно на севере России) сюжета: рыбак (охотник), прогневивщий водяного (лешего), вторгшийся в его владения, спасается, подменив себя самодельным «двойником». Он одевает в свою одежду (в «кабот и шапку») пень или подставляет вместо себя пень (Волог., Соколовы 1915: 57; Арх., Карнаухова 1928: 86; Вят., Осокин 1856: 22-24; Забайк., Логиновский 1903: 8-10; Мурм., Власова 2004: 362, 376).
Сюжет, опубликованный П. Рубиновым, записан в Кирилловском уезде Новгородской губернии. «Водяной хозяин» достаточно традици онно ассоциируется здесь с чертом. В комментарии к публикации П. Рубинов добавляет: острогу, брошенную «водяным-чертом», пришлось как можно быстрее продать, иначе она бы «замучила» рыбака (пока она не была продана, тот даже «катался» на ней по ночам). Неожиданная черта ильменского водяного, которая нашла отра жение в записанных П. Остряковым текстах — благообразие и богобояз ненность. Еще в конце XIX века, анализируя верования Тихвинского уезда Новгородской губернии, В. Перетц писал: «С понятием лешего, водяно го самый житель не связывает представления о чем-то страшном, враж дебном Богу и людям. Он мирно совмещает в своем миросозерцании и Бога христианского, и противоположное Ему существо — источник вся кого зла — черта или врага, а наряду с ним нечто среднее» (Перетц 1894:11).
Из публикуемого выше текста следует, что водяной озера Иль мень не только «нейтрален», но и присутствует на службах в Софий ском соборе. В комментарии к этой быличке П. Остряков сообщает: ильменский водяной, согласно поверьям, — «старик благовидной наружности, с седой бородой, в синем армяке». Он «управляет водами и рыбой», топит купающихся без креста, иногда посещает церковь (впрочем, еще одно обличье новгородского водяного — нагой старик в тине, «похожий по обычаям на лешего») (Остряков 1861: 396). Антропоморфное обличье водяного в новгородских верованиях — одно из самых распространенных. Ср.: Новг., АРЭМ. ф 7, on. 1, №703: 16; №757: 16; №762: 1; №798: 8; Перетц 1894: 8-9 (водяной — человек, краси вый парень, старик).
«Быт» водяного в поверьях Новгородчины нередко напоминает человеческий. «О водяных рассказывают следующее, — со общает собиратель, — будто бы у них в воде есть дома, где они живут с семьями» (Новгородский сборник 1865: 284-285). Соответственно, среди водяных есть и «старшие в семье», «большаки», а также «старшие водя ные», которым подчиняются все прочие. Старшим среди новгородских водяников является водяной озера Ильмень. Аналогичные представления, пожалуй, наиболее отчетливо за фиксированы на Русском Севере, в частности, в Олонецкой губернии. Ср.: водяной — большак с седой бородой (Олон., Рыбников 1910: 196- 197); водяной царь — седой старик с палицей (Олон., Барсов 1874: 89; Шайжин 1909: 225).
Собиратели уточняют: олонецкие водяные «селятся по погостам» или «по приходам», отчего и могут именоваться, например, «ильинс кими» (Ильинский приход) или «пречистенскими» (Пречистенский приход) (Харузин 1894: 318-322; Шайжин 1909: 225). Они особо привяза ны к священным, освященным пространствам, будь то православные храмы или некогда располагавшиеся на их месте «места языческого по клонения» (по многочисленным свидетельствам православные храмы нередко возводились на месте прежних «языческих капищ»). Неизмен ным здесь остается представление об особой, исходящей от священных пространств, предметов, действий, слов (безотносительной к поняти ям «язычества» и «христианства») магической силе, творящей чудеса. Этой же традиции привержен в записанном П. Остряковым тексте ильменский водяной, с тем уточнением, что его не просто «притягива ет» насыщенное сакральными силами пространство. Он не сверхъесте ственное существо, «среднее между Богом и чертом», но — христианин, слуга Божий. Подобное развитие сюжета для русских быличек XIX-XX вв. уникально.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky