Клюев на «Кашине»: Прости иль умереть вели!

От Кашина: Просто, безо всякого повода хочется донести до аудитории «Кашина» последнюю поэму Николая Клюева, написанную в нарымской ссылке за год или два до расстрела. Впервые она опубликована в журнале «Наш современник» в 2008 году и, я думаю, мало кто ее заметил, и это обидно, потому что чтение крайне захватывающее. Автор знаменитого «К нам вести горькие пришли, что больше нет родной земли» тем же языком и почти теми же словами воспевает сталинский СССР и просит о помиловании. Пафос нашей публикации состоит не в том, что «посмотрите, какой Клюев был сталинист», а наоборот — «посмотрите, до какого ада его довели». Редакция «Кашина» считает, что это надо прочитать. Кремль поэма Кремль озаренный, вновь и снова К тебе летит беркутом слово Когтить седое воронье! И сердце вещее мое Отныне связано с тобою Певучей цепью заревою, – Она индийской тяжкой ковки, Но тульской жилистой сноровки, С валдайскою залетной трелью!.. Я разлюбил избу под елью, Тысячелетний храп полатей. Матерым дубом на закате, Багрян, из пламени броня, Скалу родимую обняв Неистощимыми корнями, Горю, как сполохом, стихами И листопадными руками Тянусь к тебе – великий брат, Чей лоб в лазури Арарат Сверкает мысленными льдами! Мои стихи – плоты на Каме Несут зарницы и костры, Котлы с ухой, где осетры Глотают огненное сало, И в партизанской пляске малый Весь дым – каленая рубаха!.. Как тлен, содрав с себя монаха И дав пинка лохмотьям черным, Я предстаю снегам нагорным – Вершинам ясного Кремля, Как солнцу парус корабля, Что к счастья острову стремится Ширококрылой гордой птицей. За мельником, презрев помол – Котомку с лаптем перехожим, Как пробудившийся орел Я край родимый озираю, И новому стальному маю, Помолодевший и пригожий, Как утро тку ковер подножий Свежей, чем росная поляна!.. Русь Калиты и Тамерлана Перу орлиному не в сусло, – Иною киноварью взгусло Поэта сердце, там огонь Лесным пожаром гонит сонь, Сварливый хворост и валежник. И улыбаясь, как подснежник, Из пепла серебрится Слово, – Его история сурово Метлой забвенья не сметет, А бережно в венок вплетет Звенящим выкупом за годы, Когда слепые сумасброды Меня вели из ямы в яму, Пока кладбищенскую раму Я не разбил в крови и вопи, И раскаленных перлов копи У стен кремлевских не нашел! Как радостно увидеть дол Московских улиц и бульваров В румянце бархатных стожаров, Когда, посняв башлык ненастный, В разливы молодости ясной Шлет солнце рдяные фрегаты, И, ликованием объятый, Победный город правит пир, За чашей братскою не сир, Без хриплых галок на крестах И барских львов на воротах! Москва! Как много в этом звуке За революцию поруки – Живого трепета знамен, От гула праздничных колонн Под ливнем первомайских роз, Когда палитра и колхоз, Завод и лира в пляске брачной. С Москвой купецкой и калачной Я расстаюсь, как сад с засухой Иль с волчьей зимнею разрухой, И пью, былое потребя, Кремль зарнокрылый, из тебя Корнями огненную брагу, Чтоб перелить напиток в сагу, Как жизнь, республику любя! Где профиль Ленина лобатый Утесом бороздит закаты! О, Кремль, тебе прибой сердешн! Крылатый час и лирный вздох, В зрачках озерных лунный рог И над проталинкою вешней Осиный танец, сон фиалки!.. Мильоном рук на вещей прялке Ты заплетаешь хвост комете, Чтоб алой розой на рассвете Мирская нива расцвела И медом капала скала Без подъяремной дани небу!.. Не Ворошилова потребу Угомонить колодкой рабьей! – Остяцкой Оби, смуглой Лабе Он светит буйственной звездой – Вождь величавый и простой! Его я видел на параде На адамантовом коне, В пурпурно-строгой тишине Знамен, что плещутся во взгляде Вишневым садом, полным цвета! Не потому ли у поэта На лбу истаяла морщина?! Клим – костромская пестрядина, Но грозный воин от меча, И пес сторонится, ворча, Стопы булатной исполина! Его я видел на параде С вишневым заревом во взгляде, На гиацинтовом коне, В неуязвимой тишине Штыков, как море непомерных, И виноградом взоров верных Лучился коммунаров сад, В румяный май, как в листопад, Пьянеть готовый рдяной бурей, Чем конь прекрасней и каурей, И зорче ястреб на коне! И веще слышалося мне, Под цок торжественных копыт: На лозе соловей сидит И сыплет бисером усладным Полкам, как нива неоглядным! А где-то в Токио иль в Кёльне В гнилой конуре раб бездольный Слезою мочит черствый кус И чует, как прибоем блуз Бурлят зеркальные кварталы, – То Ворошилов в праздник алый, Пред революции щитом, Бессмертным бронзовым конем Измерил звездные орбиты, Чтоб раб воспрянул, солнцем сытый! * * * Кремль огневейный, ты ли, ты ли Повыщербил на тучах были И океану приказал, Как стая львов, рычать у скал И грызть надменные утёсы?! Тебе рязанские покосы В стога свивают мед зеленый, И златорудые поклоны Несет плечистая Сибирь, Но певчий камень алатырь Сберег лишь я Воротам Спасским И в кошеле лесные сказки, Зарей малеванный букварь, Где хвойный лен спрядает хмарь! – Прости за скудные гостинцы, Их муза нацедила в рыльцы, В корцы, затейные судёнцы, Чтобы свежили комсомольцы В залетных глотках глухоту И молодую красоту С железным мужеством связали! Кремль – самоцветный дуб из стали, Вокруг тебя не ходит кот По золотой волшебной цепи, Но песнолиственные крепи, В сухой пустыне водомет, Прохладой овевают землю! Тебя по-клюевски приемлю Всей глубиной, как море звёзды, Как новобрачные борозды Посев колхозно непомерный! Я – сам земля, и гул пещерный, Шум рощ, литавры водопада, Атласом яблоневого сада Перевязав, как сноп гвоздики, Преподношу тебе, великий! Поэт, поэт, сосновый Клюев, Шаман, гадатель, жрец избы, Не убежать и на Колгуев От электрической судьбы, И европейских ветродуев Не перемогут лосьи лбы! Как древен вой печной трубы С гнусавым вороном-метелью!.. Я разлюбил избу под елью, Медвежьи храпы и горбы, Чтоб в буйный праздник бороньбы Индустриальной юной нивы Грузить напевы, как расшивы, Плодами жатвы и борьбы! О, жизнь! О, легкие земли, Свежительнее океана!.. У черноземного Ивана В зрачках пшеничные кули, И на ладонях город хлебный – Победно, фугою хвалебной, По новям плещут ковыли И жаждут исполинской вспашки! – В пучину клевера и кашки Забрел по грудь бесстрашный плуг, Чтоб саранчи, глухих засух Не знало поле, и рубашки Льны подарили на округ! Земля Советов любит лемех И бодрый сон в ржаном эдеме, Когда у Дарьи и у Прова Амбар, как стельная корова, Мучнистой тяжелеет жвачкой; Не барской скаредной подачкой Тучны мужицкие дворы, Как молодица близнецами!.. И рыбной бурею на Каме По ветру плещут топоры. Свистят татарские костры, Или заря, обняв другую, Не хочет деду-ветродую Отдать лесистые бугры На буреломные осколы? – Колхозами рудеют села Багряным праздником борозд, И за клюку держась, погост, Трепля крапивной бородою, Уходит мглистою тропою От буйной молодости прочь! Красна украинская ночь, На Волге розовы просонки, И маков цвет на перегонки С пунцовой кашкой и малиной… Но кто же в радости овинной, В кругу овсяных новоселий, Желанным гостем пьет свирели Дебелых скирд и прос прибои? – Он предстоит в предбурном зное, Как дуб под облаком грозовым, Ему вершинным вещим словом Дано живить и жечь до боли, Чтоб пряхе вьюг – студеной Коле, Якутской веже и Донбассу Шить жизнь по алому атласу Стальной иглою пятилетий! Не потому ли на рассвете Костром пылают анемоны, И Грузии холмы и склоны Зурной не кличут черных бед, А кипнем роз бегут вослед Морей, где бури, словно сестры, Гуторят за куделью пестрой, И берег точит яхонт лоз? Младенец-исполин колхоз, Рожденный вещими устами, Одной ногою встал на Каме, Другою же тучнит Памир!.. Садись за хлебопашный пир, Озимый вождь и брат любимый! Тебе, как гусли, из Нарыма Поэт несет словесный кедр, Он соболиной тягой щедр И голубыми глухарями, Чтобы в слезах, в жестоком сраме, Переболев, как лось коростой, Сомнением, я песен до ста Сложил устам твоим крылатым, Пока щербатые закаты Оденут саваном меня! Я жив видением Кремля! Он грудь мою рассек мечом И, вынув сердце, майский гром, Как птицу, поселил в подплечье, Чтоб умозрения увечье, И пономарское тьморечье Спалить ликующим крылом! И стало так. Я песнослов, Но в звон сосновый сталь впрядаю, Чтобы Норвегия Китаю Цвела улыбкой парусов, И косную слепую сваю Бил пар каленый… Стая сов С усов, с бровей моих слетела, И явь чернильница узрела, Беркутом клёкнуло перо На прок певучий и добро! – Товарищи, я кровно ваш, Моторной рифмою Строку узорную пиля!.. У потрясенного Кремля Я научился быть железным И воску с деревом болезным Резец с оглядкой отдаю, Хоть прошлое, как сад, люблю, – Он позабыт и заколочен, Но льются в липовые очи Живые продухи лазури! – Далекий пасмурья и хмури, Под липы забредет внучонок Послушать птичьих перегонок И диких ландышей набрать… Я прошлым называю гать Своих стихов, там много дупел И дятлов с ландышами вкупе… Опять славянское словцо! Но что же делать беззаконцу, Когда карельскому Олонцу Шлет Кострома «досель» да «инде», И убежать от пестрых индий И Маяковскому не впору?! Или метла грустит по сору, Коль на стихи дохнул Багдад И липовый заглохший сад Темно-зеленою косынкой?.. Знать, я в разноголосье с рынком, Когда багряному Кремлю По-стародавнему – «люблю» Шепчу, как ветер кедру шепчет И обнимает хвои крепче, Целуя корни и наросты!… Мои поэмы – алконосты, Узорны, с девичьим лицом, Они в затишье костромском Питались цветом гоноболи, И русские – чего же боле? Но аромат чужих магнолий Умеют пить резным ковшом Не хуже искрометной браги. Вот почему сестре-бумаге Я поверяю тайну сердца, Чтоб не сочли за иноверца Меня товарищи по стали И по железу кумовья. Виденье красного Кремля Нося в себе, как свиток дыма, Под небом хмурого Нарыма Я запылал лесным костром, Его раздули скулы Оби, В колодовом остяцком гробе Угомонить ли бурелом?! Я не угасну до поры, Пока напевы-осетры Не заплывут Кремлю в ладони И на костях базар вороний Не обернется мглистым сном, Навеянным седым Нарымом И Оби саваном!.. Но мимо! Поэме – голубому лосю Не спится в празелени сосен, Ей все бы мчаться бором талым Туда, где розовым кораллом Цветет кремлевская скала! Как перед ней земля мала И круг орбитный робко тесен! О, сколько радости и песен Она в созвездья пролила! Тебе ли с солнцем спорить, мгла?! Косматой ведьмой у котла Ты ростишь горб и зелье варишь, Чтоб печенег или татарин Пожаром сел, кошмою гари Коммуны облик златокарий, Как власяницей, заволок, Лишь гробовым улиткам впрок! Но тщетны черные кудесы – Строители не верят в беса, Серпу и молоту верны! Мозолиста рука страны. Но весны розовы на Каме, Румяны осени в Полтаве, И молочай пожрал в канаве Орла с латунными когтями, Чтобы не застил солнца рябо! От камчадала до араба Рог мускулов творящих слышен, Он пальмы сирские колышет И навевает сны Бомбею, Что бледнорукому злодею Надела Индия на шею Мертвящей льдиною пифона… Чу! Обонежских сосен звоны! – Они сбежались как лопарки, В оленьих шкурах, в бусах ярких, Дивиться на канал чудесный, Что в мир медвежий и древесный Пришел посланцем от Кремля – Могучий кормчий у руля Гренландских бурь и океана! И над Невою всадник рьяно, Но тщетно дыбит скакуна; Ему балтийская волна Навеки бронзой быть велела, И императорское дело, Презрев венец, свершил простой Неколебимою рукой, С сестрой провидящей морщиной, Что лоб пересекла долиной, Как холмы Грузии родной! Чу! За Уралом стонут руды! Их бьет кирка в глухую печень, И гордой волей человечьей Из стран подземных вышли юды, Вперяясь в ночь, как лунный филин, И тартар, молотом осилен, Ударной тачке выдал уголь – Владыку чёрного и друга В багрово-пламенной порфире. И в прежней каторжной Сибири Кузбасс шумит суровым садом, Обилен медным виноградом И мамонтов чугунным стадом, Что домнам отдают клыки!.. Чу! Днепр заржал… Его пески Заволокло пшеничной гривой, И рёбра круч янтарной сливой, Зелёным гаем и бандурой!.. И слушает Шевченко хмурый Свою родную Украину, – Она поёт не про степнину, Где порубили хлопов паны, – Сошлись бетоно-великаны У святославовых порогов Пасти железных носорогов На синих исцелённых водах! Цветёт подсолнечник у входа В родную хату, и Оксана Поёт душисто и румяно Про удалого партизана, Конец же песенки: «Кремлю Я знамя шёлком разошью Алее мака в огородце». И улыбается на солнце Кобзарь-провидец… Днепр заржал И гонит полноводный вал На зависть чёрному поморью! Оксана, пой вишнёвой зорью, И тополь, сватайся за хату, Тарас Николе, как собрату, Ковыльную вверяет кобзу! И с жемчугом карельским розу Подносит бахарь Украине! О, Кремль, тебе на Сахалине Узорит сказку орочон! Лишь я, как буйвол, запряжён В арбу с обломками Рассей, Натруживал гагарьи шеи, С татарскою насечкой шлеи, Ясачным дедовским напевом. Но вот с вершин дохнуло гневом, Зловеще коршун прокричал, И в ледяных зубах обвал, Как барс трусливого ягнёнка, Меня помчал, где ливней гонка И филин ухает спросонка, Кровавит рысь лосихе вымя, И пал я в глухомань в Нарыме! И изблевал я желчь свою, Зрачки расширил, как озера, Увидя взломщика и вора В лукавом сердце, и ладью С охотничьей тунгусской клятвой, Прошив упорной мысли дратвой, И, песню парусом напружив, На лов невиданных жемчужин Плыву во льды путем моржовым, Чтобы, как чайка, юным словом, Лесою и веслом еловым Покрыть коварную вину! Как лосось мерит глубину, Лучами плавники топыря, Чтобы лунеть в подводном мире И наглотаться перлов вволю, Так я, удобрив сердце болью И взборонив его слезами, Отверженным, в жестоком сраме, По-рыбьи мерю сам себя И только образом Кремля Смываю совести проказы И ведаю, что осень вязу Узорит золотом не саван, А плащ, где подвиги и слава, Чтоб встретить грудью злую зиму! Я укоризною Нарыму Зенков остяцких не палю И зверобойному копью Медведем бурым сердце ставлю: Убей, и дымною проталью Пусть побредет сиротка муза Наплакать в земляничный кузов Слезинок, как осиный нектар! – Ее удочерит не секта, Не старый ладожский дьячок, А в переплеск зурны восток И запад в мрамор с бронзой тяжкой!.. В луга с пониклою ромашкой Рязанской ливенкой с размашкой Ты не зови меня, Есенин! Твой призрак морочно-весенний Над омутом вербой сизеет С веревкой лунною на шее, Что убегает рябью в глуби, И водяник ветлу голубит, О корни бороду косматя! Медведю о загиблом брате Поплакать в лапу не зазорно, Но он влюбился в гул озерный И в кедровый вершинный рог И, чуя, как дыбится мох, Теплеют яйца под тетёркой, Увидел за октябрьской зорькой Не лунный омут, где верба, А льдистую громаду лба В зубцах от молний мысли гордой, И с той поры поклялся твердо Сменить просонки на букварь, Где киноварь, смолы янтарь, Брусничный цвет и мох олений Повыпряли, как пряжу, Л-е-н-и-н. За ними старому медведю, На свежем буквенном прогале, Строка торжественная С-т-а-л-и-н Сверкнула золотом и медью, Потом через плетень калиной Румяно свесилось К-а-л-и-н-и-н, – Целовано тверским закатом. И великанов – кедров братом, Оборонительным булатом Взыграло слово В-о-р-о-ш-и-л-о-в, И буйный ливень из бериллов Нечислимой рабочей силой! Не снился вербе сизокрылой Букварь волшебный, потому Глядеться ей дуплом во тьму, Роняя в лунный ковш барашки! Прости малиновой рубашке И костромскому лапотку, Как на отлете кулику, Кувшинке-нянюшке болотной – Тебе ли поминать охотно, Ветла плакучая Рязани?! «Смешного дуралея» в сани Впрягли, и твой «Сорокоуст» Блинами паюсными пуст, И сам ты под бирючий вой Пленен старухой костяной, – Она в кладбищенской землянке Сшивает саван в позаранки… Но мимо! Зеркало Советов, Как хризопраз тысячегранно, – Вот рощей утренней румяной Звенит и плещет Сад Поэтов И водопадом самоцветов Поит искусства терпкий корень! Васильев – перекати-море И по колено и по холку, В чьей песне по Тибета шелку Аукает игла казачки, Иртыш по Дону правит плачки, И капает вишневым соком Лихая сабля, ненароком Окунута в живую печень. Домашний, с ароматом печи, Когда на расстегай малинный Летит в оконце рой пчелиный И крылья опаляет медом, – Клычков! Пытливым пешеходом Он мерит тракт и у столба, Где побирушкою судьба Уселась с ложкою над тюрей, Поет одетые в лазури Тверские скудные поля! Но не ячменного комля – Поджарого жильца разрухи Дождались бабки, молодухи; И Маяковский бил засухи, Кротовьи будни, брюки в клетку, Чтобы родную пятилетку Рядить в стальное ожерелье… Прокофьев правит новоселье, Дубком сутулым раскорячась, Баян от Ладоги до Лаче Напружа парусом сиговьим! И над кумачным изголовьем, С еловой веткою за рамой, Ему сияет лоб упрямый Любимого из всех любимых! Шиповником, повитым в дымы, Ахмет Смоликов, шипы Остря на правила толпы, На вкусы в хаки и во фраке, Наган, гитару, Нагасаки В певучий короб уместя, – Коммуны кровное дитя! Октябрьских листьев кипень слыша, Терновник иглами колышет, Кичливо сторонясь жасмина, Он золотится, где руина И плющ влюбленный по пилястру, У них цветы гостят почасту – Пион горящий, львиный зев, Пунцовый клеверный посев И мята с пышным табаком – И Мандельштама старый дом, Но драгоценны окон ставни, И дверь арабской филиграни, От камелька жасминный дым! Рождественский – осенний Крым, Лоза лиловая и вдовья! И Пастернак – трава воловья, По-лермонтовски кипарис С утёса загляделся вниз, Где демон кровянит крыло О зубья скал, и за весло Рукой костлявою Харон Берется, чтобы детский сон На даче, под июльский ливень, Перевезти в Багдад иль к Сиве, Или в тетрадь, где черный мол Качает месяца оскол! Вот дерево – пакетом синим, С приказом взять иль умереть, Железный ствол и листьев медь Чужды перестроенью линий, И тянут лагерной кислинкой! Ночной разведочной тропинкой Змеится корень в колкий кремень, Меж тем как мукомолом время Ссыпает в ларь «Орду» и «Брагу», – То Тихонов!.. (То-ти, то-ти! – Часы зовут, чтобы идти). Чу! Безыменский – ярый граб, Что в поединке не ослаб С косматым зубром-листодером! – Дымится сук, и красным хором На нем уселися фазаны, Чтобы гореть и клёктом рьяным Глушить дроздов, их скрип обозный Меж тем в дупле петух колхозный, Склевав амбар пшеничной нови, Как сторож трубит в рог коровий, Что молод мир, и буйны яри, Что Волховстрой румянец карий Не зажелтит и во сто лет! Мое перо прости, поэт, – Оно совиное и рябо; Виденьем петуха и граба Я не по чину разузорен! – Кому ж рубин? Вот Павел Корин, Лишь петухом исповедим, Когда он плещет в зарь и в дым, И, радугу связав охвостьем, Полмира зазывает в гости С кудрявым солнцем заодно, И простирая полотно Немереного ку-ка-ре-ку, Сулит дрозду и человеку Пир красок, водопады зерен – Их намолол по звезды Корин И, как дитя любуясь раем, Стал пировать и княжить баем! Его кибитку Кончаловский Словил мережею бесовской, Тому уж будет двадцать пять, И в кошмы кисти окунул, Как лось рога в лесную гать, – Не потому ль сосновый гул От нестареющих полотен, И живописец пчелкой в соте Живет в сердцах и сладко жалит?! Его палитра в пестрой шали Проходит поступью Фатимы Строительством, где брезжат Римы За пляской балок и стропил, Прекрасная и, златокрыл, Над нею веет гений века!.. Кто просини и умбры реки, Как зори, пролил в пятилетку И в ярославскую беседку, Где клен и хмель ползет по рамам, За сусло Гаагу с Амстердамом Старинной дружбой усадил? – Ты, Яковлев! Чьей кисти пыл Голландию с любовью детской Тюльпан в цветник замоскворецкий Пересадил гераням кумом! – Она глядит на нас угрюмо, С ревнивой тучкой меж бровей, Свидетелем грозовых дней, И буйных ливней на новины!.. Лесной ручей в серьгах калины, Пчела в гостях у резеды, Луч у подснежной борозды На золотистых посиделках, Весь в чайках, зябликах и белках, С ягнячьим солнышком под мышкой, Мудрец, но в городки с мальчишкой До петухов готовый в сечи – Рылов, одетый в свет поречий, Он предстает родной стране «Зеленым шумом» по весне, – Залог, что вёсны зим победней! Но кто там на скале соседней Зажег костер сторожевой, Орлом вперяясь в мрак седой, Где вой волчиц и звон доспешный? – Над кручей свесились черешни, Вонзая когти в колчеданы, И обжигает дым лианы, Как парусами застя краски? Претят художнику указки, – Он написал Военсовет, Где сталь на лицах и лорнет Наводит смерть в дверную щёлку, Меж тем как солнце в одноколку С походной кухнею впряглось, И зоб напружил паровоз, Неистов в бешеной охоте С кометою на повороте Поцеловаться зубы в зубы, – То Бродский, Октябрем сугубый С буранами из трав каленых И листьев бурями сожженных! «Купаньем красного коня» Мой побратим и хлебосольник, Под голубой сединой – школьник За вечной книгой красоты, Не истолок ли в ступе ты Мои стихи и с миром вместе, Чтобы республике-невесте «Смерть комиссара» дать кольцом, Бокалом крови, как вином, Отпировав палитры роскошь?! Тебе горящий клен, березку ж Петрову-Водкину не сватать, – Она в панёве, и за лапоть Набилось хвойное порошье!.. Но в поименной славной ноше, В скирде из трав, смолы кедровой Лесною речкой вьется слово Машков! – Закатов водопой И пастбище пролетних радуг, Тебе ли из Советов Сада Уйти с кошницею пустой?! – Вот виноград пьяней сосцов, Как юность, персик и гранаты – Гора углей из солнца взятых Для опаляющих пиров! Но в поименной славной ноше, Где резедовою порошей Пасется солнце – лось соловый, Мое не златорожит слово. Его друзья – плаун да ягель, И лишь тунгус в унылой саге, Как вживе, загуторит с дедом, Что утонул в слезах, неведом, И стал ручьем, где пихта мочит Зеленый плат и хвост сорочий! ПЕСНЯ ТУНГУСА Береза плачет бурой раной, Что порассек топор коварный, Слеза прозрачнее ребячьей, Но так и дерево не плачет, Как плакал дед в тайге у нас Озёрами оленьих глаз! Дедушка, не плачь! Дедушка – не плачь! Горючим варом плачет кедр В лесной пожар из тёмных недр, Стеня и раздирая грудь Когтями хвой, чтобы уснуть Навеки чёрною жариной, Но и огонь в рубахе дымной Не истощался так золой, Как бедный дед в стране чужой! Дедушка, не плачь! Дедушка – не плачь! Его слезинками кукушка Свою украсила избушку, В оконце вставив, как слюду, Ревнивой сойке на беду! Дедушка, не плачь! Дедушка – не плачь! Когда медведь лосиной матке Сдирает мясо у лопатки, Чтобы вонзить язык в дупло, Где сердце мёдом залегло, Лось плачет жёнкою за прялкой, Когда её побили скалкой, Смерть упреждая тяжким мыком, Покорствуя объятьям диким, Но слёзы маткины – молока, Что выдра выпила с наскока У молодого осетра, Ей выводиться не пора По тростниковым мягким зыбкам, Чтоб из икры родилась рыбка! Дед плакал горестнее лося – Пожар и короед у сосен, Орёл на выводке лебяжьем, Зола пред дедовским упряжьем, Когда впрягался он в обоз Саней скрипучих, полный слёз! Дедушка, не плачь! Дедушка – не плачь! ПЕСЕНКА ТУНГУСКИ Чам-чам, чамарша! – В веретёнце есть душа, – Поселился дед в клубок, Чтоб крутиться наутёк! Чам-чам, чамар-чук! – За чувалом слышен стук, Задымилась головня – Будет страшно без огня! На косой багровый свет Из могилы встанет дед, Скажет: «Чемень, чур-чува! Где любимая Москва? Поищу ее в золе я, Ледяные пальцы грея!..» И за полночь веретёнце Будет плакать колокольцем: «Дин-динь-динь! Чамара ёй! Ты умчи меня домой, Красногривый конь Советов!» Мало прядено за лето! Муж приедет – будет таска. По Нарыму бродит сказка, Что наплакал дед озерце Всем остячкам по ведерцу, – Мне же два на коромысло, Чтоб до вереска повисло, До плакун-травы с липушей, На тропинке в дом кукуший, Где на лавке сивый дед – От него простыл и след, Только уголь на реснице! Этот сон за прялкой снится До зари, под бубен хвой, Над потухшей головней! * * * Возьмите бороду мою В ладони, как берут морошку, И пейте, сердцу не в оплошку, Лесную терпкую струю! В ней аромат корней еловых И дупел кедровых суровых, Как взгляд Чамара-великана, Но в глубине кривая рана Мерцает, как форель меж трав, Подводных троп и переправ! Она медвежьей ласки след, Когда преступником поэт Пошел к звериному становью, Чтоб укоризненною кровью Отмыть позор, как грязь воловью! Взгляните на мои седины, Как на болотные низины. Где пух гусиный, сизый ягель И в котловинах плеск наваги, – Ее бичами половодий Пригнало из морских угодий В болото, воронам на снедь! И хоть расчесывал медведь Когтистым гребнем черноусья, Но бороды не вспенил устья И рябь совиную не вплел В загар и подбородка мол. Нет! Роковая седина, Как пепла холм, обнажена Глазам луны, людской скребнице, И поделом! Вина сторицей Луны чугунной тяжелей! Я пред собою лиходей! Как остров ландышевый росный, Я ткал стихи, вправляя в кроены Сердечные живые нити, И грозным сполохом событий Не опалил звенящей пряжи! Пускай же седина доскажет, Что утаила в нужный срок Ткачиха-муза, и уток Отныне полнит не Кашмиром, Не Бирмою с карельской зернью, А шахтою с подземной чернью, Железом и пшеничным пиром! Пускай же седина поет Колхозной вспашкой у ворот, Когда земля гудит прибоем И трактор, как в доспехе воин, Идет на глыбе чернозема, Чтоб умолотная солома Легла костьми, побеждена! Моя родимая страна, То лебедь, то булат каленый, Ждет песен, как поляна клена, Но не в слезах у сонных вод, А с факелом, что тучи жжет Целованным октябрьским дыхом! Я пригоню напев лосихой Невиданной багряной масти К стене кремлевской, чтоб поластил Лесную сказку великан. Сохатая телком берёжа Золоторогим и пригожим, Какого не зачать и львице Под мглистым пологом лиан. Авось брыкастого титан, Похоля, приютит в странице, И кличку даст – «для песни слово», Чтобы в попоне Жемчуговой На зависть прозе-кобылице Оно паслось в степи шелковой Под колокольцы ковыля!.. Ужели крыльями Кремля, Как морем, не повеет лосю И молочайному прокосью, В пырей и цепкую липушу, Он отрыгнет лесную душу И запрокинет в синь копыта? Взгляните на меня – изрыты Мои виски и лба отроги, Как берега родной Мологи Опосле вырубки кудрей, Ресниц, березовых бровей И губ с рябиновой краснинкой, Что пели вещею волынкой, Но чаще тайное шептали! Теперь цыганкою без шали, Без янтарей на смуглой шее Молога сказками мелеет… Так я, срубив сердечный дуб С гнездом орлиным на вершине, Стал самому себе не люб, И лишь песками по морщине Сползают слезы, роя ямы От глаз до скул, как берег Камы, Косые ливни! Я виновен До черной печени и крови, Что крик орла и бурю крыл В себе лежанкой подменил, Избою с лестовкой хлыстовской И над империей петровской, С балтийским ветром в парусах, Поставил ворогу на страх Русь Боголюбского Андрея! – Но самоварная Рассея, Потея за фамильным чаем, Обозвала меня бугаем, Николушкой и простецом, И я поверил в ситный гром, В раскаты чайников пузатых, – За ними чудились закаты Коринфа, царства Монтесумы И протопопа Аввакума Крестообразное горелье – Поэту пряное похмелье Живописать огнем и красью!.. Как с ягуаром, с красной властью, Мороз в костях и волос дыбом, Я правил встречу, и за глыбой Державы царской спрятал сердце, Чтобы глухой овечьей дверцей Казать лишь горб да шерсти пястку Широкой жизни, впрягшей сказку В стальные крылья пятилетий! Пятидесятый год отметил Зарубкою косяк калитки В тайник, где золотые слитки И наговорных перлов короб С горою песенных узоров, Художника орлиный норов Когтить лазурь и биться с тучей Я схоронил в норе барсучьей… И мозг, как сторож колотушкой, Теленькал в костяной избушке: «Молчи! Волшебные опалы Не для волчат в косынках алых! – Они мертвы для Тициана, И роза Грека Феофана Благоухает не для них! – Им подавай утильный стих, И погремушка пионера Кротам – гармония и вера!» Так мозг за костяным прилавком, Где разномысленная давка, Привалы «Да» и табор «Нетов», Бубнил купцом, а не поэтом Со мной иным, чей парус бродит В поэзии, ища угодий И голубых материков. Он пробудился не от слов, Не от ночного ку-ка-ре-ку, А зубы в зубы к человеку Поставленный железной волей Эпохи, что рычит от боли, Как лев, и ласточкой щебечет, Суля весну и плеск поречий, Когда свирепый капитал Уйдет во тьму к чертям на бал! Я пробудился вешне-громным И ягуаром разъяренным Рычу на прошлого себя, Впиваясь в зори октября Новорожденными глазами! Мои стихи – плоты на Каме Несут сосновый перезвон, Как в дни, когда был явью сон И жизнь казалася нетленной, Заморской феей иль сиреной, Поющей в гроте из коралла, – Она в базальты уплывала За прялкою вздремнуть часок, Чтоб после косы на песок И на уступы ожерелья Бросать с певучего похмелья! Мои стихи – полесный плот, Он не в бездомное отчален, А к берегам, где кормчим Сталин Пучину за собой ведет И бурями повелевает, Чтоб в молодом советском крае, Где свежесть волн и крик фрегатов, Ущербных не было закатов, Как ржавых листьев в октябре, Меж тем как прахом на костре Пожитки смерти догорают! Я от зимы отчалил к маю У нив цветущих бросить снасти, Где солнце пролетарской власти Нагую грудь не опалит, – Она испытана, как щит, Разувереньем и булатом Перед Кремлем – могучим братом Склоняет сердце до земли: Прости иль умереть вели!

The post Клюев на «Кашине»: Прости иль умереть вели! appeared first on Кашин.