Про Веру Инбер. Продолжение

Дорогие мои, мне только сейчас прочли ваши пожелания выздоровления. Большое спасибо! Вы помните, вы уже не раз вытаскивали меня из моих тяжелых обострений. Так произошло и на этот раз. Мне уже лучше, хотя я только сейчас узнала, что это благодаря вашим пожеланиям. Еще раз спасибо!

Сразу после революции Вера Инбер с Жанной переехали в Москву. В прошлом посте мы говорили о том, что Вера Инбер приняла революцию. Принять приняла, но не участвовала в ней. Мы говорили, что стихией Веры Инбер был уют, а бурные политические события – это было не её. В стихах она сожалела о своем неучастии, но, я думаю, скорее делала вид, что сожалеет. Она писала:

Например, я хотела бы помнить о том,
Как я в Октябре защищала ревком
С револьвером в простреленной кожанке.
А я, о диван опершись локотком,
Писала стихи на Остоженке.
Я писала лирически-нежным пером.
Я дышала спокойно и ровненько,
А вокруг, отбиваясь от юнкеров,
Исходили боями Хамовники.
Я хотела бы помнить пороховой
Дым на улице Моховой,
Возле университета.
Чуя смертный полет свинца,
Как боец и жена бойца,
Драться за власть Советов,
Невзирая на хлипкий рост,
Ходить в разведку на Крымский мост.
Но память твердит об одном лишь:
«Ты этого, друг мой, не помнишь».


Вы, конечно, слышите в этих стихах ироническую интонацию. Вот эту свойственную Вере Инбер самоиронию я очень высоко ценю.
Вера Инбер сожалела также о своем нерабоче-крестьянском происхождении. Писала:

«Меняю уютное, светлое, теплое,
Гармоничное прошлое с ванной —
На тесный подвал с золотушными окнами,
На соседство гармоники пьяной».
Меняю. Душевною болью плачу.
Но каждый, конечно, в ответ: «Не хочу».

Вера Инбер не вступила в партию. В своих стихах она часто упоминала о своей беспартийности и тоже вроде бы об этом сожалела. Члены партии в ее стихах были главными людьми – людьми первого сорта, а беспартийный – это был второй сорт. Вот Вера Инбер в своих стихах вроде бы сожалела о своей второсортности, но покончить с этой второсортностью почему-то не спешила. Хотя, как я уже говорила, часто вроде бы с сожалением упоминала о своей беспартийности. Писала:

Ах ты, новая буза, ах вы, карие глаза
С золотым прищуром,
Не идет из головы близлежащий от Москвы
Город Муром.
Там былинный молодец много покорил сердец
Силой стойкой,
Там командует один мне знакомый гражданин
Новостройкой.
Все уладь, за всем следи, не обедает поди,
Золотой мой.
Устает в теченье дня, и на сердце у меня
Неспокойно.
Уж зима невдалеке, замерзает на Оке
Синяя водица.
Задувает ветерок, поддевай же свитерок,
Чтоб не простудиться.
Впрочем, я тебе опять не хочу надоедать
Всякой чертовщиной.
Знаешь сам, как надо жить, да и мне ль тебя учить,
Беспартийной.

(Я уже говорила, что цитирую по памяти, поэтому может быть не точно.)
Вот такая она была – тихая, скромная, беспартийная.
Вера Инбер писала стихи не высоким политическим слогом, а разговорным языком, и в стихах ее были жизненные ситуации. Это все было и про меня, про мою жизнь. Например, были вот такие стихи:

Красавицей и модницей в жакетке шерстяной
Домашнею работницей пленился я одной,
Сиреневою веткою махая на меня,
Сидит в цветной жакетке красавица моя.

У нас домработницы обычно были деревенские девчонки, но однажды недолго у нас работала москвичка, ее звали Нина. Она казалась мне изумительной красавицей, и к тому же она была очень хорошо одета – ярко и нарядно. Моя мама и другие партийные женщины, жившие в общежитии ИКП, так не одевались. Я на Нину насмотреться не могла. И эта Нина стала моей соперницей. Я рассказывала, когда описывала свою жизнь в хронологическом порядке, что в шесть лет на меня обрушилась первая любовь. Влюбилась я в краснофлотца. У нас в общежитии жила известная немецкая коммунистка, ее звали Маргарита, а фамилии ее я не знаю. Она эмигрировала из Германии в Советский Союз, спасаясь от преследования нацистов. А жила она в нашем общежитии, возможно потому, что в ИКП преподавала. Вот у нее был сын-моряк. Он не жил с матерью, но часто её навещал, в общежитии его знали и любили. Моя бабушка Ева, когда он приходил, специально готовила что-нибудь вкусное, чтобы его угостить. А готовить моя бабушка умела, я рассказывала, что до революции она держала столовую. Вот в этого краснофлотца я и влюбилась. Сейчас я вспоминаю эту свою детскую любовь и удивляюсь, как она похожа на взрослую. Так вот, однажды я увидела, что краснофлотец в подъезде обнимает нашу Нину. Это было для меня шоком!

Но я про стихи Веры Инбер. В то время было много литературных течений, направлений и школ. Вы все знаете символистов, футуристов, акмеистов, имажинистов… Были и конструктивисты. Мне кажется, они менее известны. Так вот, Вера Инбер организационно примыкала к конструктивистам. Самыми известными конструктивистами были Илья Сельвинский, Вера Инбер и Владимир Луговской. Я люблю Луговского, мне кажется, я о нем писала. Во всяком случае, в нашем ЖЖ было его стихотворение «Курсантская венгерка». Помните:

Навек улыбаются губы
Навстречу любви и зиме,
Поют беспечальные трубы,
Литавры гудят в полутьме.
На хорах — декабрьское небо,
Портретный и рамочный хлам;
Четверку колючего хлеба
Поделим с тобой пополам.
И шелест потертого банта
Навеки уносится прочь.
Курсанты, курсанты, курсанты,
Встречайте прощальную ночь!
Пока не качнулась манерка,
Пока не сыграли поход,
Гремит курсовая венгерка…
Идет девятнадцатый год.

Илья Сельвинский был очень популярным поэтом, его считали равным Маяковскому. Вообще, публика, читавшая стихи, разделилась на партию Маяковского и партию Сельвинского. Мой дядя Гриша, младший брат моего отца, филолог по образованию, большой любитель и знаток поэзии, как я, кажется, уже когда-то говорила, принадлежал к партии Сельвинского. Дядя Гриша был знаком и дружил со многими поэтами. Михаил Светлов, Михаил Голодный и мой дядя Гриша – это была неразлучная троица. Они все были из Екатеринослава, потом этот город стал называться Дрепропетровск. Вообще, в Москве было большое екатеринославское землячество, в том числе и литературное. Михаила Голодного мало знают, а я считаю, что из поколения поэтов-участников Гражданской войны он был самым талантливым.

Теоретиком и идеологом конструктивистов был Корнелий Люцианович Зелинский. Есть такие сатирические стихи, я не знаю, кто их написал:
Йехали ды констры, йехали ды монстры
Инберы-Вынберы чубы по губам.
Йехали ды констры по лугу по вскому
Выверченным шляхом через ЗиФ в Госиздат.
А попереду батько Селэвынский,
В окуляры зиркает атаман Илья:
- Гэй, ну-тэ, хлопцы, а куды Зэлыньский,
А куды да куд-куды вин загинае шлях?

Корнелий Зелинский был известный литературовед, литературный критик, по образованию философ. Еще он был потомком старинного аристократического польского рода. Вы, если хотите, можете найти его в интернете, в Википедии, кажется, даже есть. Если найдете, прочтете много интересного.

Дочь писала Вере Инбер из-за границы: «Мама, ты как конструктивистка…». Видите, Жанна серьезно относилась к конструктивизму своей мамы.

Продолжение следует.