Да, я еврейка и горжусь этим!

Анна Файн — писательница, колумнистка журнала «Москва-Ерушалаим», русскоязычная израильтянка, блестяще пишущая на темы, так волнующие современное женское общество, рассказывающая все о женщинах и для женщин, многодетная мама и любимая, любящая жена, поделилась с сами самым сокровенным. - Открытки для любимых девушек. О детстве Я родилась в самой обычной семье советских евреев. Папа – инженер-строитель, мама – химик, научный сотрудник в НИИ. В конце сороковых – начале пятидесятых многие евреи выбирали себе специальность инженера-строителя. Во время войны, когда еврейские семьи, спасаясь от нацистов, бежали из бывшей черты оседлости, местные власти передавали их опустевшие квартиры очередникам. Так что возвращаться было некуда. А послевоенную Москву решено было превратить в памятник Победе, и требовалось большое количество специалистов в области гражданского строительства. Поэтому строительный институт Моссовета в массовом порядке набирал иногородних студентов. Потрудившись прорабом на стройке, Марк Гольдштейн, мой будущий папа, получил сначала комнату, а потом и квартиру в «хрущевке» на берегу Яузы. Там прошло наше с братом детство. Самое обычное воспоминание – вечная авральная стройка, которая проходила через нашу квартиру и всю нашу жизнь. Папа поздно возвращался домой из Моспроекта, садился ужинать, и тут начинались запоздалые звонки. Засыпала я под грохот строительных фраз: «геоподоснова», «возвели цокольный этаж», «согласования», «авторский надзор» и т.п. А любимое детское воспоминание – мой дед Биньямин, уроженец Кременчуга. Чтобы научить меня мыть руки, он вырезал из посеребренного картона рыбку и вставлял ее в кухонный кран. Когда я открывала воду, рыбка падала в раковину. Дед уверял, что она из Яузы и приплыла к нам по трубам. О еврействе О своем еврействе я узнала, как все дети времен Шестидневной войны и антисемитских карикатур в прессе. Вышла во двор и обнаружила, что со мной не хотят играть, потому что я еврейка. Стала расспрашивать взрослых. Они рассказали, что мы действительно евреи, и это такой народ, и среди нас встречаются хорошие и плохие люди, как и среди русских. Однажды я сидела в деревянном домике во дворе детсада и рыдала, потому что меня в очередной раз выгнали из песочницы с формулировкой «у евреев даже нет своей страны». В домик заглянула Таня Артемова, самая красивая и добрая девочка нашей группы. Узнав, из-за чего я рыдаю, она сказала: «А вот и нет. Мне папа рассказывал, что у евреев есть своя страна. Она далеко-далеко на юге, там пальмы и теплое море». Я сразу успокоилась. Спасибо тебе, Таня Артемова. Ты первая рассказала мне об Израиле. В более сознательном возрасте папа научил меня отвечать обидчикам. Нужно говорить: «Да, я еврейка и горжусь этим». Я так и говорила, хотя не понимала, чем тут гордиться. Информацию собирала по крупицам. Примечания к собранию сочинений Шолом-Алейхема и других «разрешенных» еврейских писателей. Оставшееся в наследство от незнакомого старика Пятикнижие с переводом на русский язык, 1905 года издания. Конечно, «Библейские сказания» Зенона Косидовского. Дореволюционные книги по еврейской истории, которые папа приносил от букинистов. Меня раздражало, что московские армяне знают армянский, знакомые татары говорят по-татарски, и только я одна такая ненормальная: ни идиша, ни иврита. Когда мне было двенадцать, дальний родственник, журналист-идишист, показал мне «алеф-бейс», и так я выучила еврейскую грамоту. Потом это пригодилось для изучения иврита. Об алие Получилось так, что я сначала выучила иврит, а потом решила уехать в Израиль. В конце 1987 года, во время Горбачевской перестройки, когда мне было уже 24 года, я вдруг узнала, что в Москве действуют тайные еврейские кружки. Даже не кружки, а целые университеты, где изучали иврит, Тору, историю, литературу и многое другое. Подруга пристроила меня изучать иврит. Как и где учили – это тема для отдельной статьи. Я стала посещать подпольные еврейские тусовки. Несмотря на перестройку, КГБ никак не хотел выпускать еврейскую жизнь из своих цепких лап. За нами следили, в квартирные кружки внедряли стукачей. К этому времени я окончила «инъяз» и владела английским, поэтому часто переводила подпольные лекции для Еврейского исторического общества. Лекторы были американские и английские евреи, историки, раввины и философы, проникавшие в Москву через Интурист. Прошло семь или восемь месяцев, и моей деятельностью заинтересовалась «контора глубокого бурения». Я знала, что лучше сразу же решительно отказаться от контактов с «конторой», иначе они потом не отстанут. Кром того, я быстро приняла решение уехать в Израиль. Не было никакой гарантии, что перестройка примет необратимый характер, и нас всех не загребут за сионизм. Репатриация, эмиграция – это падение, даже если называется «алия» – подъем. Подъем ощущаешь не сразу, а вот шок – немедленно. Я трусиха, и поэтому подстелила очень толстый слой соломы, прежде, чем упасть. Моя телефонная книжка была забита номерами израильтян. Более того, я успела поработать на израильскую команду еще до отъезда, участвовала в съемках многосерийного документального фильма «Тлеющие угли», посвященного алие девяностого года. Снимал его живая легенда израильского ТВ Хаим Явин. А я работала с ним в качестве «исследователя», то есть, искала материал для съемки в 11 городах Советского Союза. В 1991 году фильм вышел на телеэкраны. Моя скромная фамилия светилась в титрах после каждой серии. Это произвело впечатление на историка, доцента университета Бар-Илан Одела Шремера, которому я помогала с переводами в Москве, когда он читал там лекции уже на вполне официальных учительских курсах. Он написал, что готов взять меня к себе на работу. Я не стала медлить и быстро скакнула в Израиль, пока не уплыла работа. У меня было два чемодана по двадцать кило каждый, сто долларов в кармане, молодость и знание двух языков, кроме русского. Еще я умела работать на компьютере. В одной из серий Хаим Явин нарушил телевизионные правила и снял меня в качестве героини. Поэтому люди узнавали меня на улицах. Это было странное чувство. Народ приветствует тебя, когда ты входишь в автобус или в поликлинику, а из стариков каждый третий напоминает деда Биньямина. О своей профессии По специальности я учитель английского и немецкого языков. Немецкий за годы жизни в Израиле я порядком подзабыла. Строго по своей специальности в Израиле я никогда не работала. Моя деятельность в институте еврейского образования им. р. Лукштейна университета Бар-Илан – это административная работа и переводы. В последние три года я перевела на русский язык объемистую программу изучения Израиля для средней школы. Эту программу мы также «дигитализировали», то есть, превратили в интерактивный ресурс, который открывается на стационарном компьютере и на разного рода гаджетах. Уже есть учителя еврейских школ, которые используют нашу программу в преподавании. В Израиле я стала писать прозу. Первый же мой рассказ был опубликован в журнале «22», старейшем в Стране издании на русском языке. К сожалению, в этом году «22» перестал выходить. Сейчас мои рассказы публикует тель-авивский журнал «Артикль», по мнению Дмитрия Быкова, одно из лучших в мире русских литературных изданий. Еще я публиковалась в Одессе, Питере, Чикаго и Париже. Мой формат – короткие рассказы, изредка повести. Я не марафонец, скорее, бегун на короткие дистанции. О прошлой жизни и о еврейских традициях С тех пор, как я стала вести еврейский образ жизни, соблюдать кашрут и шабат, и растить детей в таком непростом городе, как Бней-Брак, я часто размышляю над местом женщины в традиционной еврейской жизни, и над женским миром вообще. Результат этих размышлений – постоянная колонка в журнале «Москав-Ерушалаим». Иногда приходится отражать нападки рьяных борцов с феминизмом, которые пугают меня Б-жьими карами и всяческими напастями. Объясняю им, что феминизм — это права женщин, а права женщин впервые были прописаны в Торе, и поэтому Б-г вряд ли станет возражать против феминизма. Я, конечно, не имею в виду радикальный феминизм, переходящий в расстрел мужчин «веером от живота». Соблюдаю еврейские традиции в меру моих сил. В родительском доме не соблюдалось ничего, но у нас оставалась ностальгия по традиционному укладу. Папа рос в Кременчуге, где еврейское население составляло до войны не менее трети. Он всегда тосковал по большому дому с общим двором, по соседям Файбусовичам, Вейсовым и всем остальным. Война кого убила, а кого забросила в неизвестные края. Дед Биньямин каждую весну отправлялся в синагогу на улице Архипова (теперь – Большой Спасо-Голенищевский переулок) покупать мацу на Песах. Зачем, почему – он не объяснял. Зато бабушка по маме, Вуся Кругляк, благословенной памяти, рассказывала про Исход из Египта. Особенно под манную кашу. «И тут евреи собрали манну, и сварили из нее кашу», — говорила бабушка и пихала мне в рот ложку ненавистной белой замазки, которую я ела только из интереса к ее рассказу. Несмотря на ассимиляцию, у нас сохранилась еврейская мораль. Все мои одноклассники с удовольствием рассказывали анекдоты про Брежнева, а мне папа запрещал это делать. «Ты должна его уважать просто за то, что он пожилой человек», — говорил папа. О нынешней семье У меня небольшая по меркам города Бней-Брака семья. Муж Шимон, выходец из Борисова Минской области – уникального в еврейском отношении места. Шимон — правнук двух городских раввинов. Один из них был раввином и шойхетом местечка Бобр на реке с тем же названием. Он был физически очень сильным человеком и оказал сопротивление нацистам, когда за ним пришли. В семье сохранилось несколько легенд о его героической гибели. У нас с Шимоном трое детей, уже взрослых. Сын и старшая дочь сейчас служат в армии. Сын – сержант в одном из славнейших пехотных подразделений ЦАХАЛа. Дочь служит на армейской радиостанции «Галей ЦАХАЛ», она редактор новостных передач, а также дигитальный редактор, то есть, отвечает за интернет-ресурсы станции. Она очень много работает, я просто поражаюсь е выносливости. А младшая дочь пока что учится в школе, и учится очень хорошо. Я благодарна Вс-вышнему за моих детей. О свободном времени и вдохновении Главное для вдохновения – путешествия. Дети еще не совсем самостоятельны, и на путешествия у меня пока что нет денег. Но любая поездка по стране всегда заканчивается новым рассказом. Мое свободное время – это суббота и праздники, и я провожу их в полном согласии с традицией. В субботу у нас горят свечи, а вся семья собирается за столом, накрытым белой скатертью. В этот день не нужно никуда бежать, ничего готовить, поскольку все уже готово, а после второй трапезы я просто заваливаюсь спать. Иногда собираюсь с силами и иду на третью трапезу к подруге. А вообще, мое любимое развлечение – ходить пешком, наблюдать за людьми, городской суетой, домами и улицами. В Москве нахаживала десятки километров. Шла пешком от площади Трех вокзалов до Стромынки, а оттуда под мост через Яузу, на нашу Потешную улицу. Сейчас люблю бродить по Южному Тель-Авиву, улице короля Георга, Алленби, Шенкин, по блошиному рынку Яффо, и старинным кварталам – Сароне, Неве-Цедеку и другим. Обожаю читать. Только что окончила читать новую повесть Якова Шехтера «Ведьма на Иордане». Как всегда, лукаво, назидательно, ярко, страшно и смешно. Сюжет берет читателя в тиски с первой же строчки и не отпускает до конца чтения, а после остается чувство тревоги и жалости к нам, людям. Об изучении языков Изучение языков – бесконечный процесс. Когда я работала в школе, детишки спрашивали меня: «А вы ВЕСЬ английский знаете?» Так вот, иврит я знаю хорошо, но не весь. Когда приехала в Страну, обычный Ульпан мне был уже без надобности, и я пошла в тель-авивский Ульпан Меир, в группу для людей, уже владеющих языком. В нашей группе были выходцы из Турции, Марокко, США, России и Аргентины, поэтому сработала традиционная ульпановская методика «погружения» в язык. У нас не было другого общего языка, и мы разговаривали друг с другом на иврите. В обычных же Ульпана начала 90-х все олим были русскоязычные, и методика «погружения» полностью провалилась. Люди остались без языка. Помимо Ульпана, я изучала язык при помощи вывесок, как это делают дети. Увидев на вывеске новое слово, вытаскивала из него трехбуквенный корень, вставляла во все словообразовательные модели, спрягала и склоняла все, что могло спрягаться или склоняться. Таблицы языка иврит уже существовали в моей голове, и я только заполняла пустые графы. Владимир Коэн-Цвдек назвал этот метод «иврит через мозг». Он справедливо считал, что в Ульпане язык учат через противоположное место. Я обожаю Израиль и люблю его народ, очень добрый, очень оптимистичный и по-детски любопытный. Здесь много безумно прекрасных и прекрасно безумных людей. Люблю и тех, и других. О новых странах и городах В последние годы мне по работе приходилось бывать в странах Балтики. Больше всего поразил переезд из Латвии в Литву. Латвия – безлюдная страна. Она в три раза больше Израиля, а население – два миллиона (у нас – восемь миллионов без «территорий»). И вот едешь, едешь по голой равнине, поля до горизонта залиты грязью, все в запустении. Вдруг – трынь! – сотовый телефон перешел на другого провайдера. Это значит – мы в Литве. И очень быстро пустошь сменяется возделанной землей, ухоженными деревеньками, где каждый забор аккуратно покрашен новенькой краской, а из печных труб поднимается живой дым. Отчего такая разница? Нам объяснили, что литовцы – католики, у них много детей. Раз много детей, их надо чем-то кормить. Вот и приходится что-то сеять и продолжать жить нормальной человеческой жизнью. Мировоззрение и философия первичны по отношению к бытию, что бы ни говорили материалисты. О мечтах и планах на будущее Мне хотелось бы завершить написание документальных повестей, которые лежат в черновиках, пока моя голова «дозревает» до нужной кондиции. Одна из них – о Кременчуге, отце, деде и всей моей семье, о недавнем прошлом еврейского народа. Другая – об армии Израиля, какой она видится солдатской матери по рассказам детей. Мечтаю совершить большое путешествие на Восток, а потом написать большой роман. Еще хотела бы выучить арабский язык. Автор: Яна Любарская http://mjcc.ru/