Где вечные сумерки и колокола

Елабуга – неторопливая, ухоженная, доброжелательная, двухэтажная, непровинциальная. С залитыми солнцем улицами, с неоглядным простором, открывающимся и с древнего холма-городища, и с колокольни Спасского собора...

Вятка хмурилась, когда мы уезжали. То ли просто отпускать не хотела, поначалу истомив ожиданием припозднившейся паломницы, то ли решала для себя, всё ли нам будет во благо в бывшей вятской провинции. Но потом, видимо, посмотрела на ситуацию духовно – паломническая же поездка предстояла – и с лёгкой душой благословила в дорогу. Правда, на выезде опять тормознула, будто уточняя: «Сами-то как думаете?» А что тут думать – ехать надо.

Кто-то в Елабуге (ныне город относится к территории республики Татарстан) уже бывал и хотел освежить впечатления, кому-то в прошлую поездку, образно говоря, Елабуги не хватило. А у меня с ней особые отношения, что-то вроде любви на расстоянии. Жила-жила она в душе, ни разу не виденная, только однажды мелькнувшая дорожным указателем на пути из Уфы в Вятку, но в стихотворение «Лучшее, что у нас было с тобой» вписанная строфой:

Жили своим и чужого не брали,
Душу спасали да ладили храм.
Вятка, которую мы потеряли,
Где-то в Елабуге встретится нам.

Встретилась, открылась, покорила. Не сразу, правда, предстала во всей красе и обаянии: первой-то остановкой было Костенеево. Мы прибыли в это старинное (чуть не написал «вятское») село ранним утром, остановились напротив Предтеченской церкви и далеко от неё не отходили, ожидая открытия. А время, между тем, текло медленно, предоставляя возможность и на местности оглядеться, и молитвослов полистать.

И было утро, и был день

Утренние молитвы ещё в дороге читались, а вот каноны и последование ко Причастию – уже здесь, в сокровенной тишине прихрамовой территории, возле стен обшитой листовым железом деревянной церкви, которая стоит на этой земле, почитай, три столетия. Возводить-то её начали в период между 1722 и 1736 годами, на средства прихожан перестраивая уже в ХIХ веке. Свою лепту в обустройство храма внёс и мамадышский купец I гильдии Корней Никанорович Щербаков, при котором к уже имевшемуся приделу во имя преподобного Алексия, человека Божия, прибавились ещё два: во имя архидиакона Никанора и мученицы Наталии, названные в честь Небесных покровителей родителей хлеботорговца-благотворителя. Планов по обустройству церкви у Щербакова было громадьё, он даже белый камень завёз для строительства нового храма, да Первая мировая война помешала.

Так и осталась церковь деревянной, что в пору гонений помогло ей сохраниться: не стали безбожники её разрушать, полагая, что недолговечно дерево, подвержено гниению. А здешние люди, небогатые, но предприимчивые, взяли да обили снаружи стены тонким листовым железом, покрасили, тем и сохранили.

Откуда такие познания? Так пока мы молитвы читали, кто-то из ребят параллельно вслух считывал со смартфона историческую справку о селе Костенеево, расположенном в пяти верстах от берега реки Камы и в восьми верстах от берега реки Вятки по сторонам небольшого оврага в совершенно безлесной местности, о храме Предтеченском, в котором имеются Триодь цветная 1669 года, Евангелие напрестольное 1754 года, Минея 1759 года, Библия 1797 года да Обиход нотный 1801 года. И ведь не мешало одно другому, как по полочкам укладываясь в душе и памяти, да так, что спроси нас кто о том ли, о другом ли, тут же ответили бы без запиночки.

А пока спрашивают: «Исповедоваться будете?» – и раздают каждому кивнувшему в знак согласия по большой свече со словами: «Потом, потом…», направляя потянувшихся было оплачивать обретённое в противоположную от церковной лавки сторону. Там, по правую руку от входа, высокий седобородый батюшка уже установил раскладной аналой, выложил на матерчатую столешницу Евангелие и крест, ждёт исповедников. И тогда ты, с вечера не помышлявший об исповеди, подходишь, протягиваешь свечу, как принято у нас в Серафимовской. «Свечку туда», – показывая на подсвечник, молвит священник. Идёшь, ставишь её, замечая на обратном пути фигуру Иисуса Христа за спиной отца Владимира. Понимаешь, что это скульптура (видел такие в Пермском музее деревянной скульптуры), но переполняет ощущение, что, исповедуясь священнику, каешься в своих грехах перед Господом! И словно почувствовав твоё состояние, батюшка поддерживает тебя, негромко повторяя: «Прости, Господи» – и, накрыв епитрахилью поникшую твою голову, нараспев читает разрешительную молитву.

И службу игумен Владимир (Трофимов) ведёт молитвенно, словно пропевая литургические тексты, и проповедь о камнях нашей греховности произносит – как стихи декламирует. Он более 40 лет в этом храме, не покидая его и на малое время. Живёт здесь же в небольшой келье, молясь денно и нощно о болящих и страждущих, читая памятки, которые мы подаём, откликаясь и на устные просьбы: «Помолитесь, отец Владимир, о нас грешных». И как-то легко становится на душе оттого, что именно с костенеевского храма, освящённого во имя Крестителя Господня Иоанна, началось наше паломничество в Елабугу, что исповедались и причастились мы именно в этих намоленных стенах, украшенных дивными, от века сохранёнными и привезёнными с Афона, из Иерусалима и Греции иконами, приложились к частицам мощей апостола Андрея Первозванного и мученика Трифона, поклонились погребённым в церковной ограде протоиереям Сергию Софронову и Иоанну Бибульдину и их родным, немало послужившим Предтеченскому храму.

А потом была Елабуга – неторопливая, ухоженная, доброжелательная, двухэтажная, непровинциальная. С залитыми солнцем улицами, с видом из окна отеля Ramada на Чёртово городище, которое нас попросили называть Елабужским. С неоглядным простором, открывающимся и с этого древнего холма-городища, и с колокольни Спасского собора. С поимённой памятью о павших в Великой Отечественной войне воинах-елабужцах, фамилии которых врублены в мраморные плиты мемориала, растянувшегося почти на квартал. С Литургией под открытым небом на месте разрушенной Троицкой церкви, надежда на возрождение которой укрепляется в сердцах молящихся. С возрождёнными уже и действующими монастырями и храмами, в которых мы побывали, с музеем веры в Казанско-Богородицкой женской обители, который здешние экскурсоводы называют трогательным, потому что всего можно коснуться руками, взглядом и душой, всё можно потрогать, чтобы и тебя тронуло в ответ.

Да, била, как током, эпоха воинственного безверия, размещавшая именно в таких святых местах собранных с улицы беспризорников, а потом и лагеря военнопленных из разбитой под Сталинградом армии Паулюса устраивая. Да, опаляла огнём гражданская война стены здешней обители, закрытой ещё в 1918 году. И события 30-х годов прошлого века, казалось, навсегда вытеснили из намоленного пространства монахинь. Но всё возвращается на круги своя, и на выставочных планшетах экспозиции музея это возвращение показано во всей полноте торжества Православия, когда, начиная с 1995 года, возрождался монастырь, и главный его пятиглавый Казанский храм, освящённый ещё в 1868 году епископом Вятским Аполлосом, был восстановлен в 2012 году. И приходила душа в равновесие, и ощущение катарсиса не покидало.

Тем более что Казанско-Богородицкую женскую обитель и расположенный в цокольном этаже Казанского храма музей истории монастыря «Дом веры» мы посещали после источника великомученика Пантелеимона. Его целебные воды, Причастие в Костенееве высветили душу, и не сбылась обещанная сложность восприятия Елабуги по причине нынешней принадлежности её к другому краю и случившейся здесь трагедии в доме № 20 по Малой Покровской. Постепенно, но понималось, что самое горькое одиночество здесь больше не живёт, что в нынешней Елабуге Марина Ивановна Цветаева могла быть счастлива, насколько может быть счастлив поэт, сознающий некоторое несовершенство мира.

Да и в той августовской Елабуге 1941 года, куда она была эвакуирована из Москвы с сыном, всё могло быть иначе, действуй расположенная неподалёку от Дома памяти Марины Цветаевой Покровская церковь. Но храм закрыли в 1940-м, и некуда было пойти вернувшейся из Чистополя ни с чем русской поэтессе, снова и снова сознающей, что однажды пришедшие к ней слова «Здесь не нужна, там невозможна» опять будто выталкивают за пределы тесно очерченного круга. Впервые это было за границей, потом в Чистополе, где надежда на поддержку товарищей по перу не оправдалась, теперь тут. Хозяйка учила делать самокрутки, сын Мур на чём-то настаивал, повышая голос, она же листала в узенькой боковушке томик Некрасова, записывая в маленькую записную книжку невесть откуда возникшее слово «Мордовия». И не заметила, когда этот низенький, сумеречный, тесный дом постройки 1925 года опустел…

Я хотела бы жить с Вами в маленьком городе

Здесь всё или почти всё – как было при недолгой, всего в десять дней уместившейся жизни Марины Ивановны в этом доме. Русская печь, на которой любил отдыхать хозяин, фотография, на которой рядом с ним – его законная супруга, домотканые половики, венские стулья, комод, кровать с откинутым уголком покрывала, старый потёртый портфель, сборник стихов Тараса Шевченко. Только кованого гвоздя в балке нет: он или похожий на него – в витрине музейного пристроя к выкупленному впоследствии дому. Рядом – отпечатанное на старой пишущей машинке стихотворение Евгения Евтушенко «Елабужский гвоздь» с концовкой: «Есть лишь убийства на свете, самоубийств не бывает вообще», а также на бланке Патриархии официальный ответ на обращение сестры поэтессы Анастасии: «На Ваше прошение от 20 июня сего года сообщается, что благословением Его Святейшества заочное отпевание Марины Ивановны Цветаевой разрешается».

С тем и покидали мы последнее земное пристанище Марины Цветаевой – Дом её памяти на Малой Покровской, 20. И стала эта улица для нас ещё и дорогой к Покровскому храму, с которым, как мы потом узнали, связано великое множество удивительных событий, сравнимых разве что с чудом. В этом ряду – незабываемая история, имевшая место в летнюю пору 1990 года, когда при ежегодной чистке фарватера Камы мощными тралами был поднят со дна реки двухметровый колокол-красавец весом пять тонн. И у него своя история.

Сто пятьдесят лет назад на средства, собранные прихожанами Покровской церкви села Пьяный Бор Агрызского района, на елабужском колокололитейном заводе были отлиты два больших колокола. Везли их на барже, которая перевернулась у села Бетьки, и оба колокола затонули. А через полтора столетия один из них вернулся – как оказалось, ко времени: Покровский храм в Елабуге как раз реставрировали, и нужда в колоколах ощущалась. Всё промыслительно в этом лучшем из миров. Церковь-то Покрова в Пьяном Бору, переименованном затем в Красный Бор, в пору гонений на веру закрыли и разрушили, так что, если бы колокола достигли места назначения, участь их была бы предрешена. А так один да пригодился, сберегла его Кама-река, сохранила в пору безбожия, а тут сама воды отверзла и отдала.

А мы разве случайно, переходя мемориальную площадь Марины Цветаевой, приближаемся к Покровскому храму, построенному в 1815 году на месте деревянной церкви, в которой хранилась подаренная Иваном Грозным икона Трёх святителей? Список с неё и поныне является одним из самых почитаемых в храме наряду с такими редчайшимии иконами, как Нерукотворный образ Спасителя, убоявшись которого, Емельян Пугачёв отступил от села Трёхсвятского. Здесь же чтимая икона святителя Николая с житиями, на наш Великорецкий образ похожая, икона пророка Илии, на горе Афон в Ильинском скиту писанная. Много Богородичных образов: Скоропослушница, Всех скорбящих Радость, Неувядаемый Цвет, Табынская икона… Как же светло, легко и радостно было нам под сводами этого дивного, древнего и молодого храма, словно под Покровом Божией Матери!

Надо ли говорить, что мы выходили из церкви немножко другими... И один из наших паломников, в детстве хлебнувший детдомовского лиха и не принимавший творчество Марины Цветаевой по причине того, что в какой-то непростой для поэтессы момент её дочери оказались в сиротском приюте, немножко смягчился. Во всяком случае, его даже уговаривать не пришлось продолжить знакомство с миром поэтической души, когда вдруг выяснилось, что посещением Дома памяти Марины Цветаевой наше путешествие в её судьбу не исчерпывается. И другие паломники, вызвавшиеся просто проводить нас, поскольку знали дорогу к Дому памяти ещё по первой поездке в Елабугу, решили не расставаться с нами. А ведь были у них свои планы, наверняка были! Елабуга же не только цветаевская, если брать во внимание музейную сторону вопроса, но и шишкинская, дуровская, бехтеревская. Отчего бы им не поспешить в музей уездной медицины имени В.М. Бехтерева, в дом-музей художника И.И. Шишкина не наведаться, в музей-усадьбу кавалерист-девицы Н.А. Дуровой не устремиться? Но влекло нас к Казанской улице, словно чей-то внутренний голос обращался к нам с требованием веры и с просьбой о любви.

Да и по выходе из церкви Покрова Пресвятой Богородицы у нас как глаза открылись. Сначала увидели указатель, в сторону литературного музея М.И. Цветаевой указывающий. Потом и закладной камень разглядели, поясняющий, что здесь, оказывается, целый комплекс, включающий не только Дом памяти и Мемориальную площадь, но и библиотеку «Серебряный век», одноимённое кафе и вышеозначенный литературный музей. Тот самый другой, о наличии которого я только догадывался, не обнаружив в Доме памяти Марины Цветаевой экспонатов, которые в Вятку привозили в рамках экспозиции «Я бы хотела жить с Вами в маленьком городе», названной так по первой строке написанного ещё в 1916 году стихотворения, уже в первой строфе которого

Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола

словно та давняя, немилосердная Елабуга прописана, в которой сумерки были, а колокола молчали. И вот живёт она здесь, в самом деле живёт в Цветаевских чтениях, нескончаемое течение которых представлено в фойе двухэтажного здания музея панорамой фотографий с мест проведения этого литературно значимого, духовно высокого события. Живёт в рассказе экскурсовода, узнавшей в нас недавних посетителей Дома памяти Марины Цветаевой и не преминувшей заметить, что обычно сначала приходят сюда, а потом уже в дом, где поэтесса трагично погибла в августе 1941 года.

Представленная экспозиция литературного музея М.И. Цветаевой пленила нас жизнеутверждающей своей силой, мягкой властью повествования о жизни, о приходе в этот мир и неуходе из него. Прядь волос Марины Ивановны в конверте – как послание о том, что всё живо и ничего не погибло. Камея, которую подарил ей отец Иван Иванович Цветаев, преподаватель Московского университета и основатель Музея изящных искусств в Москве, в очерках о котором она писала о скупости в превосходной степени каждого живущего духовной жизнью, предпочитающего себя обделять, чтобы потом было чем поделиться с другими, понимающего, что самая невосполнимая трата – это, прежде всего, трата времени, драгоценного во все времена.

Здесь же серебряные чайные ложечки и орехоколка, которой касались руки её мамы, знаменитой пианистки Александры Мей, обладавшей, по свидетельству Марины Ивановны, редким даром неослабности духовного участия, вхождения во всё и выхождения из всего победителем. Вот фарфоровое блюдо из столового сервиза, приобретённое Мариной Цветаевой в Германии. «Вечерний альбом», дебютный сборник стихов, вдохновлённый нахлынувшим чувством первой любви и вызвавший не только восторженные отзывы критики, но и признание такого знаменитого собрата по перу, как Максимилиан Волошин, тут же пригласившего Марину в Коктебель. Не за таким ли признанием рвались потом в эту литературную Мекку поэты-шестидесятники, так любившие там отдыхать? Но ей-то что-то открылось «в Коктебеле под шорох волн у чёрного подножья», а им?

А ещё были в её судьбе Константин Бальмонт и Андрей Белый, Валерий Брюсов и Александр Блок, Владимир Маяковский и Николай Гумилёв, Арсений Тарковский и Анна Ахматова, Борис Пастернак и Илья Эренбург. Поэты с историей, как любила она повторять, предпочитая в каждом, кто так именовался, равенство души и глагола, искусство при свете совести. В общении с ними казалось, что вся жизнь впереди: в России и после России, в Отечестве родном и за границей, где все книги прижизненные. «А в России, куда вернулась, только посмертные», – тихо уточнил кто-то. Но ведь и в них жизнь, жизнь после смерти, духовная, воскресшая, чтобы уже никогда не кончаться в книгах, которые к нам возвращаются, окликая на перекрёстках судьбы:

Идёшь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!

Останавливаемся в последнем зале у завершающего экспозицию позолоченного бюста автора этих строк, фотографируемся на память. И снова недосчитываемся в наших стройных рядах Александра, которого тронуло-таки творчество Марины Цветаевой, задело за живое настолько, что не торопился он покидать стены этого проникновенного и жизнеутверждающего литературного музея, что-то уточняя у светловолосой женщины-экскурсовода, с чем-то соглашаясь. И у нас словно от души отлегло оттого, что прибавилось в мире понимания непростой судьбы поэта…

Вечная проповедь Павла Дернова

И снова виделись нам храмы. Неподалеку – Никольская церковь, к которой не подойти, поскольку находится она на территории кадетского корпуса, огороженного высоченным забором. В отдалении – Спасский собор, к которому мы и направлялись. Шли по залитым солнцем елабужским улочкам и переулкам, отвлекаясь то на скульптурную группу, изображавшую электрика на фонарном столбе и спешившуюся с велосипеда почтальонку, то на изготовившегося долбить пенёк дятла. Хотя почему «отвлекаясь»? Дятел-то тот, изготовленный здешними кузнечных дел мастерами, – неотъемлемая часть герба Елабуги, символизирует неустанное трудолюбие и непоколебимую устремлённость к цели. Искусно выполненные жанровые сценки из времён давних и близких по-своему дополняют картину преемственности бытия некогда обитавших в этих местах людей и ныне живущих.

Как, впрочем, и прихрамовый сквер, чем-то напоминающий площадь, на которой в незапамятные времена проходили знаменитые Спасские ярмарки, участвуя в коих, елабужские купцы пристраивали торговые ряды поближе к собору. А теперь на одной из аллей, ведущих к нему, на высоком пьедестале установлен бюст государыни Российской Екатерины II. Первое, что бросилось в глаза, – её императорское кредо, выраженное в начертанных на левой стороне постамента словах: «Я имею честь быть русской. Я этим горжусь. Я буду защищать мою Родину и языком, и пером, и мечом, пока у меня хватит жизни». А на правой – перечень дел и свершений, которые вменялись в заслугу перед Отечеством в целом и перед Елабугой в частности: «В годы её правления преобразована структура империи, одержаны славные победы в войнах на суше и на море, присоединены Новороссия, Крым и Кубань. Указом императрицы Екатерины II село Трёхсвятское в 1780 году преобразовано в уездный город Елабугу Вятского наместничества».

А вот и сам Спасский храм, зачинавшийся как деревянный в ХVI веке, строившийся в ХVII и ХVIII столетиях как каменный и представший перед нами в нынешнем своём виде на 22-м году третьего тысячелетия от Рождества Христова. Сколько бурь проносилось над ним, какие тучи сгущались, обрушиваясь грозами и ливнями, а он стоит в непоколебимой своей красе, и вечные колокола, о которых писала Марина Цветаева, подают свой голос, даря свет и надежду уповающим на милость Божию и человеческое милосердие.

Здесь дано нам было узнать, что елабужский купец Иван Васильевич Шишкин, озаботившись благоукрашением храма, призвал для росписи его стен и сводов таких известных живописцев, как Бруни, братья Верещагины, на работу которых его сын, в будущем известный художник Иван Шишкин, сызмальства забегал в храм полюбоваться. Сюда специально приезжали, чтобы послушать здешний хор, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, Владимир Галактионович Короленко, Алексей Николаевич Толстой. А мы и порог его ещё не переступили, застыв у дверей, слева от которых прикреплена табличка, гласящая, что в храме этом звучала последняя проповедь протоиерея Павла Дернова, почитаемого и у нас на Вятке новомученика.

Родился он в вятском селе Пиштань Яранского уезда в семье потомственного священника, окончил Яранское духовное училище и Вятскую духовную семинарию, с аттестатом которой поступил затем в Казанскую духовную академию, считавшуюся одним из лучших учебных заведений России. Там, в Казани, отучившись четыре года, он и написал своё 500-страничное курсовое сочинение «Творение из ничего как отличительная черта откровенного учения о мироздании», получив степень кандидата богословия. И только в 1894 году прибыл в Елабугу, в ту пору к Вятской губернии принадлежавшую, и служил верой и правдой в церкви Рождества Богородицы при городской женской гимназии, в должности настоятеля проповедуя слово Божие и принципы христианской нравственности вверенным ему прихожанам, учащимся прогимназии и реального училища. В Елабуге родились и его дети: в мае 1897 года – Борис, в январе 1889-го – Георгий, в феврале 1901 года – Семён, которые в том самом реальном училище обучались…

Откуда сведения? Читал у Артёма Владимировича Маркелова, кандидата исторических наук, директора Кировского областного краеведческого музея и автора книги «Первые новомученики Вятской земли», посвящённой подвигу за веру протоиерея Павла Дернова и его сыновой. У других вятских исследователей что-то почерпнул, сам писать пытался, больше на прочитанное опираясь. Да, видно, не хватало мне тогда елабужского нерва повествования, взволнованного рассказа экскурсовода на Троицком кладбище у могилы отца Павла и его сыновой, что находится неподалёку от разрушенного, почти стёртого с лица земли Троицкого храма. Литургия под открытым небом только что закончилась, солнце пригревало, а здесь, возле чёрного надгробия с выбитыми на нём именами и датами, роковые события холодной зимы 1918 года обдавали нас метельными вихрями. Пьяные солдаты рыскали тогда по домам, хватая всех, кто казался им неблагонадёжным. Кровавые пятна проступали на льду скованной морозами Тоймы, и срывалось с мальчишеских губ негромкое: «Душегубы…»

В двадцатых числах января в тихой Елабуге вспыхнуло восстание: пехотинцы находившегося в городе полка обратили захваченное на складе оружие против новой власти. Для подавления бунта из Сарапула прибыл специальный отряд с самыми широкими полномочиями. Примерно в это же время пределов Елабуги достигло послание Патриарха Тихона, зачитать которое после воскресной литургии 10 февраля 1918 года в Спасском соборе елабужские священники доверили именно отцу Павлу Дернову. И вот мы входим в этот храм, идём тускло освящённой галереей к амвону, с которого больше века назад звучал призыв встать на защиту оскорбляемой Матери-Церкви.

Что крамольного услышали в этих словах доброго пастыря наушники, как преподнесли их подозревающим всех и вся солдатам, грабившим спиртовые склады? Но в ночь на 13 февраля в доме елабужского священника протоиерея Павла Дернова был учинён обыск. Найденная старая австрийская пулемётная лента, кем-то и когда-то принесённая, стала поводом к аресту скромного батюшки. Представить его чуть ли не организатором мятежа после недавнего оглашения Патриаршего послания и яркой проповеди разгорячённым возлияниями воякам было не трудно. Особого дознания, судя по всему, не проводилось. Отца Павла увели за Моралёвскую мельницу, вывели на лёд реки Тоймы и закололи штыками, сделав контрольный выстрел в лицо. Так же злодейски, расстреливая разрывными пулями, убили и отправившихся на поиски родителя сыновей протоиерея Павла. Вместе со священником их погребли на Троицком кладбище тихой Елабуги. Чуть не весь город пришёл с ними проститься. Плач стоял почти вселенский, и даже упоминавшийся уже специальный отряд не препятствовал проявлению чувств…

Но разрушительные ветры эпохи уже набирали силу, разоряя Троицкий погост, на котором упокоились многие знатные елабужцы, стирая с лица земли Троицкий храм, стоявший здесь испокон века. Не зря говорится, что Церковь – не в брёвнах, а в рёбрах! На Троицком кладбище в Елабуге это понимается особенно остро. Храм, по названию которого именуется и сам погост, разрушили ещё в тридцатые годы прошлого столетия. Но рядом с вновь обретённой могилой отца Павла Дернова и его сыновей строится новая церковь – деревянная, бревенчатая. Можно было предположить, что разрушенный Троицкий храм она и заменит, но оказалось, что посвящена будет новомученикам Павлу Дернову и его сыновьям Борису, Георгию и Семёну, канонизированным Русской Православной Церковью.

И думалось уже: «Почему бы тогда не обрести новую жизнь и здешнему Троицкому храму, своей судьбой напоминающему Феодоровскую церковь в богоспасаемой Вятке?» Её-то, разрушенную до основания в 60-е годы прошлого столетия, ещё на нашем веку возродили на том же месте хотя и не в том же виде, но тоже прекрасном и возвышающем. И именно на её приходе существует паломническая служба, руководитель которой Алексей Куимов уже в который раз привозит вятских паломников в Елабугу, чтобы в один из дней поездки они смогли принять участие в литургии под открытым небом на месте взорванной богоборческой властью Троицкой кладбищенской церкви.

Наших паломников здесь всегда ждут, их молитвенное участие в судьбе Троицкого храма ценят, укрепляясь в надежде, что когда-нибудь поднимутся здесь крепкие стены, вознесутся золотые купола и разольётся по округе живой колокольный звон. Имеющий уши услышит, имеющий душу придёт под своды каменной церкви, выполненной в виде двухэтажной ротонды, окружённой в нижнем ярусе колоннадой, с увенчанной высоким шлемом трёхъярусной колокольней. И служа литургию верных, оглядывая притихшую паству, здешний батюшка Илья Кривов отыщет глазами вятских паломников и, улыбаясь, тихо промолвит: «Я вас узнаю».

Всё для жизни

Так будет или иначе, но для жизни складывалась история Троицкого храма в Елабуге. В жизни она и воплотится во всей полноте задуманного. Ведя свою летопись от времён давних, когда церковь была ещё деревянной, каменной она стала с лёгкой руки елабужского купца и почётного гражданина Фёдора Григорьевича Чернова, на пожертвования которого возводилась в 30-е годы позапрошлого века. Храмозданную грамоту на строительство выдала Вятская духовная консистория. Не оставляла она своей заботой елабужцев и потом, когда те не смогли прийти к общему мнению относительно места возведения и статуса церкви – кладбищенской или загородной ей быть. Пришлось даже владыке Вятскому выезжать в Елабугу, дабы склонить противоборствующие стороны к общему решению.

И поставлена была изящная, лёгкая и лиричная, выполненная в пропорциях позднего классицизма Троицкая церковь на кладбище, которое испокон было местом упокоения людей знатных, значимых: семей Шишкиных, Невоструевых, Стахеевых, Дуровых. Здесь всегда было много красивых надгробных памятников. Особенно выделялась часовня, которую над склепом известного благотворителя елабужского, потомственного почётного гражданина Василия Григорьевича Стахеева соорудили дети и жена покойного.

К сожалению, мало что из этого сохранилось, но обновлённый памятник над могилой участницы Отечественной войны 1812 года, автора ценимых Пушкиным «Записок кавалерист-девицы» Надежды Дуровой виден издалека.

Открывая Елабугу во всей полноте того, что устроено в ней, что задумано по принципу «всё для жизни», не стремишься объять необъятное, но не объятое это самым удивительным образом восполняется. Вот был в нашей паломнической судьбе дом на Набережной, а усадьбы на Московской могло и не быть, потому что, сосредоточившись на доме-музее художника Ивана Ивановича Шишкина, мы по времени в музей-усадьбу Надежды Андреевны Дуровой не попадали. Двухэтажный особняк уже знакомого нам купца Ивана Васильевича Шишкина, благоукрасителя Спасского собора, к творчеству его знаменитого сына-живописца не сразу подпустил, подготавливая к восприятию высокого искусства анфиладой комнат с бронзовыми люстрами и канделябрами, дубовым гарнитуром и кузнецовским фарфором, кабинетом отца, большой и малой гостиными, дорожной, буфетной и столовой.

А уж само искусство, представленное карандашными рисунками второй жены художника И.И. Шишкина Ольги Антоновны Лагоды, его офортами и живописными работами – от ранней «Жатвы» до более поздних картин, не столь известных, как «Утро в сосновом бору», но тоже значимых, например, «Лодка на берегу» – и вовсе не отпускает, возвращая к небольшой комнатке, где останавливался Иван Иванович во время приездов в родительский дом. А рядом ещё одно небольшое помещеньице, закуток, выполнявший роль мастерской художника. И уже успокаиваешь себя мыслью о том, что главное – здесь, где царит творческий беспорядок, чуть не на полу лежат незаконченные акварели, наброски будущих картин, этюды…

Но выходишь на веранду, а там уже ждёт-поджидает подробный рассказ восторженной поклонницы творчества Надежды Дуровой, наконец-то побывавшей в музее-усадьбе этой знаменитой кавалерист-девицы и узнавшей о причинах столь решительного поворота в судьбе девушки, которой на балах бы танцевать, а не в гусарском полку служить. Оказывается, всему виной денщик, которому поручили её воспитание. Это он научил милую барышню всему, что сам умел: на коне скакать и саблей владеть. Кстати, о сабле, которая помнит, как сжимали её рукоять ладони корнета Александрова, то бишь Надежды Андреевны Дуровой. Наша рассказчица свидетельствует, что в музее-усадьбе сабля – наиважнейший экспонат и производит неизгладимое впечатление.

И так в Елабуге во всём: одно другое дополняет. Где не был – расскажут, дорогу покажут, пробелы восполнят, о прежнем напомнят. И возвращая к Спасскому собору, к его исторической значимости и духовному наполнению, заметят, что появлению его предшествовало обретение иконы Спаса Нерукотворного в окрестностях села Красного близ города Вятки. Как это было? Приснился одному благочестивому елабужцу сон, в котором повелели ему идти в вышеозначенное селение с тем, чтобы получить от местного иконописца образ Спасителя. И тому мастеру во сне же сказали, чтобы написал он икону для человека, который придёт издалека. И встретились они наяву, и узнали друг друга, и совершили заповеданное им.

И стояла та икона сначала в часовне, потом в храме каменном, который построен был в 1714 году, перестроен в 1808–1816 годах и реконструирован в период с 1854 по 1864 год. С ней и ходили крестным ходом прихожане через Спасский починок, Малмыж и Вятские Поляны. Её и перенесли в 1939 году, когда Спасский собор был закрыт, в Покровский храм. Сбережённая до лучших времён, там она пока и находится, через годы, через расстояния поддерживая в клириках и прихожанах Спасского собора надежду на то, что былая роскошь внутреннего убранства храма, сияние паникадил на позолоте иконостаса, сработанного искусными резчиками по дереву из Арзамаса, вернутся со временем. Да уже и возвращаются, в чём убедились мы, проходя протяжённой, в одиннадцать окон с каждой стороны, галереей к амвону, с которого и звучала последняя проповедь священномученика Павла Дернова, а потом тем же путём по сохранившимся напольным плитам с клеймами первого в Вятской губернии химического завода Капитона Ушакова возвращаясь к выходу. А увидели вход: небольшую дверь, за которой вначале широко, а потом всё больше сужаясь, вели нас наверх крутые ступени колокольни Спасского собора.

Ещё на подходе к храму, издалека оценивая на глазок её высоту, два наших паломника поспорили. «Больше шестидесяти», – настаивал Александр. «Меньше», – негромко возражал Михаил. Оказалось, все семьдесят. Возведённая на месте старой звонницы в 1864 году, как раз в пору реконструкции собора и существенного удлинения трапезной, к которой и примыкала эта пятиярусная колокольня, она всего на одиннадцать метров ниже знаменитой колокольни Ивана Великого в Московском Кремле, зато выше Раифской. И такой вид захватывающий с неё открывается, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Вся Елабуга – как на ладони, во всей своей красе и полноте замысла и воплощения, прошлая и настоящая, незабываемая и вымечтанная. Шишкинские пруды, старое городище, пойма извилистой реки Тоймы и храмы, храмы, храмы, по маковкам которых угадываются и ныне действующие, и те, которые, даст Бог, восстановят и возвратят верующим.

И вечные колокола, о которых писала Марина Цветаева, вступали, наполняя округу высоким, исполненным небесного звучания звоном. Старинные колокола, отлитые ещё на заводах Василия Афанасьевича Шишкина, деда знаменитого художника и отца известного елабужского купца, и сравнительно недавно, уже в наше время изготовленные каменск-уральскими колокольных дел мастерами современные колокола, как раз к тысячелетию Елабуги поднятые на колокольню Спасского собора, звучали в унисон нашим сердцам. А это не вятские ли колокола отзываются им, вплетая и свои голоса, свою мелодию в торжественную песнь Вятки, которую мы обрели, почувствовав всю её безграничность и нераздельность?..

Николай ПЕРЕСТОРОНИН

По материалам газеты
«Вятский епархиальный вестник»