История от Крокодила. 2 июля 1922
Рисунок Михаила Черемных. «Литвинов (протягивая трубку мира): не хотите ли затянуться, господа?
Антанта: Извините, некурящие!»
Номер по-прежнему освещает продолжающийся в Москве процесс эсеров, но теперь эту тему сильно потеснили другие. Например, зарисовки типажей эпохи нэпа.
Нэпман и нищий уличный мальчишка, торгующий булками:
Содержатель шашлычни:
Труженица секс-фронта:
Кто застал перестройку и Святые Девяностые, наверняка, подивится совпадению типажей двух эпох!
А это новоявленные «классовые враги» — сынишка нэпмана с гувернанткой и беспризорник:
Вот ещё характерный для 1922 года типаж: интеллигент-сменовеховец, возвращающийся из эмиграции на родину:
Но и без освещения главного события — процесса эсеров в Колонном зале Дома Союзов — конечно, никуда. Большой фельетон Грамена об этом:
«Беспристрастный суд.
Правые эсеры, подумав и пошептавшись, заявили Верховному Трибуналу:
— Ну, будет: отводим мы вас. Посудили, да и довольно! Не признаём мы такого суда.
— Вот-те раз! Как же теперь быть-то? — испугался и удивился Трибунал.
— А так и быть. Можете самокассироваться и саморазогнаться. Что это, в самом деле: коммунисты эсеров судят! Мы беспристрастного желаем суда! Вот, если бы, например, пролетариат нас судил...
Трибунал вздохнул, самокассировался и уступил место пролетариату.
— Прошу встать: суд идёт! — сказали эсерам.
— Как же встать: об том думали! — сказали эсеры. — Мы же этого суда не признаём, да мы же и вставать перед ним будем? Чудно!
— Но ведь вы же сами хотели, чтобы пролетариат...
— Это не такой пролетариат, — внушительно заявил Гоц.
— Это такой пролетариат, который против нас, а нам нужен такой пролетариат, который был бы за нас, — рассудительно подтвердил Гендельман.
А Лихач убедительно пояснил:
— Классового, пристрастного суда мы не признаём. Пускай нас такой пролетариат судит, который внеклассовый. И чего Наркомюст смотрит, не понимаем?
— Тьфу! — рассердился Наркомюст. — Да ведь не бывает такого пролетариата!..
Эсеры подумали, пошептались и заявили:
— А если не бывает, так чего же вы раньше-то не сказали? Только процесс затягиваете, ей-богу! Не признаём мы этаких судов. Эй, пролетариат, не толпись! Расходись! Не напирай, которые!.. Уж пускай нас беспристрастная история судит.
Пролетариат разошёлся. На сцену выступил суд истории; М. Покровский возгласил:
— Встаньте: беспристрастный суд идёт!
— Гы... — гы. Уж и беспристрастный! — хихикнули, плотнее усаживаясь на скамьи подсудимых, эсеры. — Нашёл, тоже, нелицеприятие!..
— Но позвольте .. Ведь вы же сами хотели суда истории? — удивились эсерам.
— Это не такая история, — поучительно сказал Гоц.
— Это такая история, которая допу
скает материалистическое понимание и которая привела к диктатуре пролетариата, — назидательно сказал Гендельман. — Скажите на милость: сама же временное правительство ниспровергла, сама же разгоном учредительного
собрания занималась, да сама же и судить нас будет? Нечего сказать, беспристрастие!..
— Мы — идеалисты, романтики, — мечтательно добавил Тимофеев. — Нам идеалистическая история нужна, по Чернову которая получалась бы, а не такая! Этой мы заявляем отвод.
А Лихач язвительно закончил:
— Да что с ней стесняться, в самом деле? Конечно, отвод: отведём её на зад, вот и всё. Эй, ты, старая, назад осади!.. Осади назад, честью говорят!..
Но история назад не осадила: с ней решительно ничего нельзя было сделать. История спокойно дошла до того самого места, где П. С. Р. попала под суд Верховного Революционного Трибунала. Затем начался процесс эсеров...
И всё пошло своим чередом. Чуть-чуть только отклонился в сторону председатель Трибунала, т. Пятаков. Он взглянул укоризненно на подсудимых и сказал:
— Ну, стоило ли, граждане, бесцельно затягивать процесс?..»
