Андрей Васильев: Если бы Мишу Ефремова не посадили, я бы сейчас сам сидел в тюрьме

У нас в «Собеседнике» новая рубрика – «Пора бежать?» В ней наши соотечественники будут рассказывать о том, как, почему и зачем они решили покинуть родину, какой опыт приобрели, живя за границей, о чём жалеют и чему, наоборот, рады. 

Первый герой этой рубрики – Андрей Васильев, журналист, медиаменеджер и абсолютно уникальный человек. Такую космическую карьеру, как у него, можно было сделать, только стартовав в свободных 90-х: он был в топе руководства ОРТ, был гендиректором, шеф-редактором и, по сути, основателем ИД «Коммерсантъ», потом продюсировал проект «Гражданин поэт». Сегодня он, закончив свои дела в России, живёт в Европе.

– Андрей Витальевич, почему вы уехали, вам же тут вроде никто не мешал? Хотя вы как-то сказали: «Стрельба закончена, прижало». Что было отправной точкой всё-таки?

– Для начала, всё не так. В том смысле, что эмиграции, строго говоря, нет. Сейчас я уехал ненадолго в Испанию, в гости, а вообще-то, последние два месяца я живу в Москве.

– А как же ваша квартира в Юрмале и гражданство Израиля? Их нет?

– Никакого гражданства Израиля у меня нет. Уж, не знаю, откуда появились эти слухи – может, я просто пошутил где-то. А квартира в Юрмале – есть. Я купил её в 2007 году – себе на пятидесятилетие, когда даже не собирался никуда уезжать, а прекрасно работал себе начальником «Коммерсанта», получал очень большую зарплату и огромные бонусы. Я очень люблю Юрмалу, с детства, и когда у меня появились достаточные деньги, я решил сам себе подарить подарок. Одни люди себе на день рождения дарят машину там или костюм, а я решил себе подарить квартиру в Юрмале.

– Так всё-таки где вы живёте большую часть времени?

– Был период, когда я лет восемь снимал квартиры в Англии и сам тогда очень часто туда ездил, потому что там училась моя дочка, и они вместе с её мамой там жили. Просто были деньги – ну и о'кей, это вполне бытовая, семейная история. А потом, когда я перестал работать в «Коммерсанте», я понял, что меня в этой стране под названием Россия в общем ничего особенно не держит. И стал жить в Юрмале. Жил-жил, но тут образовался проект «Гражданин поэт», и я понял, что для того чтобы делать этот проект эффективно, мне нужно жить в России, чтобы пропитаться к ней ненавистью. На расстоянии у меня не получалось ненависти. Когда смотришь на Владимира Путина из-за границы, то кажется, что это какая-то просто карикатурная фигура из дурацкого сериала. А когда ты живёшь в России, хорошо понимаешь, насколько он отвратительный человек. Но, как только у меня кончались концерты, я тут же уезжал. Потому что мне гораздо комфортнее жить без России.

– А когда вы работали начальником «Коммерсанта», в России вам было жить хорошо?

– Тогда я вообще не рассуждал, хорошая страна Россия или плохая страна Россия – я просто делал «Коммерсант». Нравится мне эта страна или не нравится – она была моим рабочим местом, я про эту страну каждый день выпускал газету и одновременно несколько журналов. Я прекрасно понимал, что деньги я получаю за буковки, которые выходят в газете, и чтобы мне эти буковки оценивать адекватно, я должен находиться в России. Вот и всё. Но когда вдруг наступает момент, когда понимаешь, что ты пенсионер и никакой у тебя работы здесь нет, Миша Ефремов сидит в тюрьме, пусть и заслуженно – так нахрена мне жить в России? Что мне тут делать? Кроме того, конечно, что надо приезжать иногда к маме, которой 91 год, в остальном мне эта страна очень неприятна.

– А пенсию вам большую платят?

– 21 500 рублей. Спасибо, дорогая родина. А я, кстати, ветеран труда и зарплату получал белую. И иногда даже по 35 тысяч евро в месяц. Больше того, я ежегодные бонусы получал 300 тыщ долларов, а бывало и 400. И я с них платил налоги!

– А почему же пенсия скромная такая, если у вас были такие офигительные зарплаты и, соответственно, немалые отчисления в пенсионный фонд?

– Да у меня их с… (цап-царап (c) – Ред.) лично Владимир Владимирович Путин вместе со своим Крымом, когда он в четырнадцатом году обнулил все пенсии! Но, слава тебе Господи, я никогда не ожидал от этой страны каких-то благодарностей. Живу на те деньги, которые заработал.

– Ну все равно же это родина, «пусть кричат - уродина, а она нам нравится»...

– А, ну да. Страна, где ты родился, где берёзки надо обнимать и над грибочками-цветочками плакать? Это ж полная фигня, это неправильно. Человек выбирает себе родину не по принципу где он родился. Гоген был никем в своей Франции, а переехал на Таити и стал знаменитым художником. И где его родина, ау? Ну наверное всё-таки Таити – там он стал, собственно, художником Гогеном.

– А ваша родина где в таком случае?

– Моя родина там, где мне, скажем так, прикольно. Так получилось, что настоящая моя родина, плохая или хорошая, была во время девяностых годов. Потому что это было время возможностей и развития. Я не идеализирую, было много проблем, но это и было моей родиной, где я стал тем, кем я стал. Родина там, где ты можешь реализоваться, где ты кому-то нужен, где ты чувствуешь себя полезным, крутым. Моя родина началась с тех пор, как я понял, что президент Горбачёв для меня просто ньюсмейкер. Не начальник никакой, не генсек – а ньюсмейкер. И тогда я понял, что я могу в этой стране жить и мне будет хорошо. А после того как в Кремль пришёл нынешний человек, и пришёл, к сожалению, во многом и благодаря мне, я понял, что он не ньюсмейкер, он начальник. После этого родина перестала быть для меня родиной. Я понял, что здесь реализовываться невозможно. Тем более это совпало с тем, что у меня кончились какие-то дела в этой стране. Ну и всё, досвидос. Теперь я там, где мне просто прикольно. Пора валить, когда ты понимаешь, что берёзки – это вообще неважно. А берёзок, кстати, и в Лондоне дофига растёт. Ну да, наверное, это трагедия, что у меня родины нет, — не знаю.

– Что тут трагичного? Для человека нормально, когда он сам себе родина.

– Вот, сам себе родина, да. Хорошая формулировка. Поддерживаю.

– А скажите, Андрей, если бы «Гражданин поэт» не закрылся, вас бы выдавили сейчас из страны, как думаете? Вы же уехали просто раньше, чем началась самая жесть.

– Я не думаю. Просто Мишу Ефремова посадили прежде, чем началась жесть. А если бы его не посадили, то я бы сидел в тюрьме. И кстати, в тюрьме бы сидел ещё и ваш Дмитрий Быков, и Орлуша бы сидел, и ещё бы сидели несколько человек, которые делали наши концерты, как антрепренёры, – мы все бы сидели в тюрьме!

– То есть вы считаете, что вас реально засадили бы в тюрягу за стихи в «Гражданине поэте»?! Обалдеть.

– Ну слушайте, после того как человека посадили в тюрьму за то, что он 7 лет назад перепостил официальный клип группы «Раммштайн», я-то бы точно сидел. Мишу посадили летом, поэтому концертов, запланированных на осень, не случилось. А так я сидел бы уже точно.

– Как вы относитесь к идее, например, Дмитрия Губина, живущего теперь в Баварии, создать «другую» Россию, основать за рубежом глобальное российское комьюнити?

– Ну… такое. А кстати, интересно, что Дима Губин первую свою заметку в Москве опубликовал в газете «Собеседник», и его редактором был я.

– Какие странные сближенья. Ничего себе!

– А когда ваш Дима Быков в школьном костюме пришёл в газету «Московский комсомолец» в 1983 году, то его первым редактором тоже был я.

– Вы просто крестный отец российской журналистики.

– Так вот, вся идея про другую Россию за рубежом – это полная хрень. В своё время Володя Яковлев развёл Прохорова на журнал «Сноб» такой же идеей: а давайте создадим интеллектуальное комьюнити из думающих на русском людей. Я всегда считал, что это полное фуфло. Прохоров на это потратил от 100 до 200 млн долларов и что из этого получилось? Ни-че-го.

– Так мы просто негодные к такому объединению, и поэтому у нас нигде нет нормальной русской диаспоры?

– Хороший вопрос. Потому что там ущербные люди собираются. Скажем, в Лондоне люди не группируются, там нет русского гетто. А там, где оно есть, скажем, в Берлине, – это просто ущербные люди. Люди, которые боятся учить иностранный язык. Это, кстати, у Довлатова хорошо описано: как русские люди, живя в одном квартале Нью-Йорка, стараются не учить английский. Как только ты кучкуешься, ты превращаешься в муравья. Муравьи живут колониями.

– Вопрос «пора ли бежать» – это, конечно, наш российский день сурка. Но кому именно пора?

– Тем, кому невыносимо жить в России, надо валить. А те кто как-то может в ней жить, то пусть не валит. Ну что тут. И что тебе важнее – шум моря под окном или мама рядом, каждый человек выбирает для себя сам.

– Вам в Европе приходится выбирать, с кем общаться – с прокремлевскими или с оппозицией?

– Нет. Ни сейчас, ни раньше, когда я работал начальником «Коммерсанта». Мне тогда вообще не приходилось выбирать – общаться со всеми было частью моей работы. Мне говорили: «Ну как ты пожимаешь руку Зюганову?!» А я отвечаю: «Алё, это мой ньюсмейкер. О'кей, я могу с ним на танцы не ходить, но общаться должен».

Помню одну хорошую историю, как я однажды давал интервью «Эху», и в студии была Настя Рябцева – помните такую?

– Помню. Леся Рябцева.

– И она, будучи, как и все такие девушки, большой демократ, меня спросила что-то на тему этой самой рукопожатности. И я вдруг ей сказал: «Как бы там ни было, но Костя Эрнст – это мой старинный дружок. Чем бы он ни занимался и каким бы ни было мое к этому отношение, но он мой старый товарищ». И Настя (всё-таки Леся – Ред.) Рябцева знаете что сделала? Она расплакалась в эфире.

В любом случае, это очень индивидуальная вещь, с кем ты здороваешься, а с кем нет. Иногда приходится здороваться с теми людьми, которых даже презираешь, но по рабочим отношениям ты обязан с ними иметь контакт.

– Ну а сейчас как? Нет такого, что кто-то вдруг отворачивается от вас из-за того, что вы пообщались с кем-то некошерным? Например, Соловьёва встретили в Италии.

– Ну, во-первых я не общался с Соловьёвым последние лет десять точно. Так что никто за это от меня не отворачивается. А вообще-то, строго говоря, мне всё равно.

– Андрей, о родине вы как-то без особой симпатии говорите. Так что, Россия это какая-то пропащая территория и оставь надежду всяк сюда входящий?

– Входящим я советов не даю, потому что я как раз уходящий. И уходящий я без всяких надежд. А если человек только входящий, то надежду обязательно надо иметь. Но моя телега в том, – и я это уже говорил, – что когда Россия распадётся на отдельные куски и перестанет быть этим лютым геморроем на теле земного шара, мир вздохнёт с облегчением. К сожалению, я до этого не доживу. Но советую вашим читателям до этого дожить.