Мадияр Хазиев: «Если вы не понимаете искусство, значит, просто не умеете любить»
Мастер из Набережных Челнов о критике, предназначении и воспитании настоящего художника
Еще одним художником, чьи работы сейчас можно посмотреть в рамках выставки «М7 и новые кочевники» в казанской галерее «БИЗОN», стал именитый челнинский автор Мадияр Хазиев. В ближайшее воскресенье он проведет в галерее специальный мастер-класс в фирменной татарстанской технике живописи по стеклу. Об этом, а также о том, зачем он ведет летопись своего народа и как воспитывает национальных художников, — в интервью «БИЗНЕС Online».
«Я видел похожие работы у Кандинского в Третьяковке»
— Мадияр Шарипович, 23 января в галерее «БИЗОN» пройдет ваш мастер-класс в рамках нынешней выставки «М7 и новые кочевники». Что ждет его участников?
— Я покажу технику, которая развивается только у нас в Набережных Челнах. Это роспись по стеклу с использованием фольги. Техника восходит к старинному народному искусству шамаиля, но в нашем случае нет религиозного подтекста. Остается только живопись по стеклу. Мы пишем красками, как на холсте, специально оставляя пустые места, которые потом заклеиваем фольгой. В итоге получается необычная и очень красивая картина.
— Такое делают только в Татарстане?
— Вообще это наша фирменная техника. Хотя я видел похожие работы у Кандинского в Третьяковке. Там он тоже клеил фольгу на стекло. Но это чисто восточное искусство. В Турции, например, тоже используют технику шамаиля, но там чисто механические работы. А у нас, в Татарстане, каждая создается вручную.
— Насколько это трудоемкий процесс?
— Вполне. Сначала делается рисунок карандашом на бумаге. Кто-то пишет с натуры, кто-то от себя. Можно делать, что угодно: портрет, пейзаж, натюрморт. Потом он переводится маркером на стекло. А после, графическая заготовка заполняется темперными или гуашевыми красками. При этом вы специально должны оставить незакрашенные места, которые заклеятся фольгой. Интересно, что работа создается лицом вниз. И когда ее переворачиваешь, получается своеобразный «вау-эффект». В результате выходит интерьерная, необычная работа, которая к тому же меняется в зависимости от света и угла зрения. Я всячески стараюсь пропагандировать эту технику, даю мастер-классы не только у нас в Татарстане, но и в других республиках. Всем нравится. Причем этим могут заниматься люди всех возрастов: от 6 до 60 лет. И, чем меньше опыта у них будет, тем лучше.
— Взрослые более закомплексованные?
— Да, им все страшно. А дети с таким рвением берутся за работу. Любо дорого смотреть. Мы ведь еще используем фольгу от конфетных оберток, поэтому получается очень интересно. Я специально складываю их в большие коробки, так что привезу в галерею «БИЗОN» сразу несколько. Иногда, в процессе работы над картиной, попадаются фантики с текстом. И они придают неожиданный дополнительный смысл работе. На самом деле, лучше один раз увидеть процесс. Он действительно завораживает.
«Все национальные художники Татарстана авангардного толка куются в Набережных Челнах»
— Вы 40 лет преподавали в детской художественной школе в Набережных Челнах. Но несколько лет назад стали учить рисовать взрослых. Как это получилось?
— Да, действительно, я 40 лет учил рисовать детей. Но даже тогда мы организовывали вечерние группы для взрослых. А когда ушел оттуда в 2016 году, то решил организовать собственную школу. А Союз художников Набережных Челнов выделил мне помещение, которое я использую как мастерскую. Тогда ко мне пришли где-то 15 человек совершенно разных профессий и с единственной страстью — рисовать. Они все были реализовавшимися личностями: карьеры, семьи, дети. Одна девушка — вообще крановщица на нижнекамской ГЭС. Она пишет потрясающие живописные работы в пастозной манере.
— Есть мнение, что талант можно выявить только у детей, а взрослым учиться поздно. Что вы думаете на этот счет?
— У меня, конечно, тоже были стереотипы. Все-таки взрослые люди, со своими устоявшимися взглядами на жизнь. Таких обычно трудно переубеждать. Но мне повезло. Это были настоящие дети, просто с разными цифрами в паспорте. Они верили мне полностью, хотели учиться. Причем с самых азов — как карандаш держать, как краску наносить, что такое рисунок, графика, композиция. И за четыре года обучения они достигли невероятных успехов в живописи, стали профессиональными художниками. А ведь они нигде не обучались, не заканчивали художественных институтов. Но многие уже стали членами Союза художников Татарстана.
Больше вам скажу, сейчас мы активно организовываем выставки, картинные галереи в деревнях. Уже в семи районах побывали. Причем после экспозиций ребята дарят свои работы картинным галереям. Где-то 70-100 работ бесплатно оставляем и, таким образом, пополняем музейный фонд Татарстана при помощи моих талантливых учеников. В каком-то смысле они дают мне жизненные силы. Сначала я в них вкладывался, а сейчас они мне энергию отдают. Причем отдачи от этих ребят куда больше, чем, скажем, от студентов художественных вузов. У них будто вторая жизнь началась. Осознанная, счастливая. Сначала работают до шести вечера, а потом бегут в мастерскую до ночи писать картины.
— А из тех ребят, которым вы преподавали в детской художественной школе, кто-то остался верен изобразительному искусству?
— Да что далеко ходить? Вот Ленар Ахметов, который курирует выставку «М7 и новые кочевники», как раз мой ученик и замечательный художник. И он, кстати, тоже занимается живописью на стекле, но делает это по-своему — более графически. А так, действительно, многие бывшие ученики нашей школы сейчас состоят в Союзе художников Татарстана. Например, Егорова Вика, Адгамова Гульназ. Многие уехали из Татарстана и обосновались в Москве, Питере, кто-то даже в Америку уехал.
Причем многие ребята, окончив художественные вузы, приходят обратно ко мне. Это ведь совсем непросто продолжать искать свой язык в искусстве, стиль, технику. Не каждый распознает предназначение за время учебы. Поэтому они приходят ко мне в мастерскую, мы продолжаем работать, и со временем они становятся художниками. Нарисовав один портрет или пейзаж ты не станешь мастером. Нужна постоянная практика, поиск.
— Вы, по сути, готовите резервный фонд национальных художников Татарстана.
— Это не так просто, как звучит. Очень многие не знают истории своего народа. А без нее невозможно быть национальным художником. Конечно, многие разъезжаются, но мы стараемся готовить ребят со всей ответственностью. Поэтому с уверенностью говорю, что все национальные художники Татарстана авангардного толка куются в Набережных Челнах.
— А что вы подразумеваете под понятием «национальный художник»?
— Мы стараемся глубоко копать, изучать историю народа. Конечно, это не просто мечети писать. Мы учим ребят думать, чувствовать, трансформировать знания на современный лад. Что-то берем от Востока, что-то — от Запада и создаем «ковровый» стиль. Один из главных учителей для нас — это Баки Урманче. Во всяком случае на челнинских художников его творчество сильно повлияло. Он — своего рода отец-основатель. В Уфе, например, прослеживается западное влияние. Их художники больше приверженцы творчества Пикассо, а мы все-таки ближе к наследию Баки Урманче и Анри Матисса.
Я, например, стараюсь привнести не только историю своего народа, но и показать свои чувства. Например, в основе моего творчества, как правило, находятся двое — мужчина и женщина. Обычно это традиционная татарская семья, любовь.
«Художник — это душа, а не кошелек»
— Вы очень часто пишете женщин. Чем вас так цепляют эти образы?
— Женщина — это загадка. А где загадка, там всегда и интерес. Я считаю, что искусство должно быть таким же. Чтобы его всегда хотелось изучать. Если искусство до конца раскрыть, то оно превратится в иллюстрацию.
— Один из ваших учеников сказал: «Мадияр Шарипович не коммерсант и учит нас тому же. Если мы будем выставляться на продажу, то потеряем творческую суть». Можете это прокомментировать?
— Да, я всегда так говорю. Ко мне часто приходят люди, которые с порога говорят: «Научите рисовать меня так, чтобы это можно было продать». Но если ты изначально ставишь себе именно эту цель, художником никогда не станешь. Это не глубинный уровень. В таких работах всегда чувствуется, что автор пытался понравиться зрителю. А если так, то он не художник вовсе. Я убежден, что человек должен пройти немалый путь, обрести свой стиль, научиться передавать чувства на полотна и только тогда, достигнув определенных вершин, продавать работы. Пусть именно музеи и понимающие люди покупают твое искусство. Нельзя рисовать для продажи. Творить надо для себя. Иначе это базар.
Я не просто это говорю. Некоторые мои ученики ушли в коммерческую деятельность. Они знают технику, но пишут работу просто на заказ. Им не сердце диктует сюжеты, а рынок. Художник — это душа, а не кошелек.
— Одна из центральных тем вашего творчества — это татарская деревня, ее жители, родное вам место. Чувствуете себя в каком-то смысле летописцем уходящей натуры?
— Так неосознанно получается. Я рисую свое детство. Оно прошло в 50-е — 60-е годы и навсегда отпечаталось в памяти. Оттого я так хорошо помню ту природы, отношения между людьми, саму деревню. Именно через эти образы я стал художником. Через родные места я понял менталитет своего народа. Я же не иллюстративно рисую деревню, а свое отношение, традиции, обычаи. Конечно, они уходят. Это ужасно. И, наверное, поэтому мне так хочется все запечатлеть в картинах. Чтобы в дальнейшем наши дети, внуки видели свой народ, знали его традиции. Если я художник татарского народа, то обязан показывать его историю. Собственно, поэтому в моих картинах так много женщин, матерей, бабушек. Они — хранительницы семьи, традиций. Не мужчина главный, а именно женщина.
Да, сейчас все меняется. Мне больно видеть, как исчезают деревни. Но если мы сами не будем делать все от нас зависящее, то усугубим эту проблему. Я понимаю, что татарский народ со временем изменится, как-то трансформируется. Может, язык поменяется, традиции другими станут.
Я никогда не задумывался о том, что действительно веду определенную летопись. Вы меня сейчас натолкнули на эту мысль. И, правда, не безосновательно. Когда мы делали первую выставку в деревне, я писал ее жителей. В том числе бабушек, которых уже нет в живых. А портреты-то остались. И их дети, внуки смотрят на картины, вспоминают. Это определенное сохранение наследия.
«В Татарстане большая проблема — у нас нет профессиональных искусствоведов»
— Однажды вы сказали: «Когда меня критикуют, я еще больше хочу доказать, что прав». Критика больше помогает или мешает вам?
— В начале меня это сильно задевало. Когда я учился в Казанском училище, нас учили реалистичности. Но татарское искусство более декоративное и стилизованное. А я совершенно не знал, как это показать. Сначала рисовал объемно-пространственно, а потом начал стилизовать свои работы. И они сильно менялись. Я понял, что рисовать объемно слишком просто в плане восприятия. А стилизовать образ так, чтобы он подействовал на зрителя, совсем другое дело. И люди, действительно, сильно меня критиковали. Мол, почему один глаз зеленый, а второй красный. Не понимали. Я сильно возмущался.
Но с годами это меня закалило. Надо просто продолжать работать, прислушиваться и делом доказывать свою правоту. Иначе критика сломает художника. Я прекрасно это понимаю, поэтому стараюсь очень осторожно относиться к своим ученикам. Сейчас критика меня уже не волнует, понял, что у всех людей разное мышление и все по-разному понимают искусство. Если хотя бы один человек проникся твоим искусством, то все в порядке. Только недавно я понял, что без критики невозможно развитие. В Татарстане большая проблема с этим. У нас нет профессиональных искусствоведов. Они могут только описывать картины, а порой художнику нужно, чтобы его направили, помогли раскрыться.
— Вы часто довольны своими работами?
— Интересный вопрос. Особенное удовольствие я получаю, когда работаю над картиной. Часто переписываю, дополняю, меняю, когда что-то не получается. Бывает, когда закончил, а тебе не нравится, хочется другого. Многие свои ранние работы я вообще замазывал. Зря, конечно. Это сейчас понимаю, что они неплохие были. Но ум, мировоззрение меняются и смотришь на одни и те же вещи по-разному. В моем случае, недовольство собой только мотивирует к творчеству. Говорят же, если художник любуется работой, то перестает быть творцом. А я не могу без искусства.
— А что для вас самое интересное в процессе?
— Заканчивать работы. Начинать очень интересно, писать — вообще классно. А вот заканчивать… Последнее время я работаю на цветных холстах. Сначала мастихином, а потом перехожу на кисти. Раскладываю цвета, как мозаику или ковер, и эти пятна наводят меня на мысли, образы. Но отсюда и сложность. Мне трудно бывает выделить центр композиции, раскрыть образы.
Хотя занятие, конечно, невероятно интересное. Наверное, поэтому я так люблю абстракцию. Если ты хороший художник, то должен понимать любой стиль искусства. Некоторые профессионалы говорят, что не понимают абстракцию. Удивительно, да? Такое говорят профессионалы! А что там сложного-то? Чувствуй и все.
— Что бы вы посоветовали тем, кто не понимает современное искусство, но хотел бы?
— Сложный вопрос. Иногда ко мне в мастерскую приходят люди с двумя высшими образованиями. Вроде бы интеллигентные, воспитанные. И просят показать картины. А работы висят, стоят вокруг них. Но они не видят ничего! Я в таком случае говорю: «Вам на рынок надо — там понятное». А порой зайдет человек без всяких образований, простой, но открытый миру. И все видит, замечает. Искусство не надо понимать, его надо чувствовать. Это как любовь. Она не от головы, а от сердца. Если вы не понимаете искусство, значит, просто не умеете любить.