ТОВАРИЩУ ФЭДу, ФОТОАППАРАТУ И ЧЕЛОВЕКУ...ОБЛАДАВШЕМУ ДАРОМ УКРОЩАТЬ!

В мире бушует «война памятников» - неотъемлемая часть борьбы за идентичность. Ваш покорный слуга, принимающий самое живое участие в культуркампфе, взял шефство над статуей Гарибальди в Вашингтон Сквер Парк, где люблю прогуливаться в обеденный перерыв. Никто из опрошенных мной лиц не имел понятия, кто такой Гарибальди (какой-то генерал, сабля же!) но регулярно пачкают краской и прыгают на своих идиотских скейтбордах на мраморный постамент. Все знают, сколь я добр и человечен. Но, раздавая копеечки местным бомжам, я строго-настрого велел следить за памятником и за аркой, и при малейших попытках вандализма оповещать парковую полицию, с которой я тоже покорешился. Но о моих подвигах героицких - в другой раз.

Из Москвы пришли вести о готовящемся восстановлении памятника Железному Феликсу на Лубянской площади. Полагаю, состоится. Акция замыслена как пробный шар для новой политсилы, и власти ей пойдут на встречу в какой-то момент.

Я испытываю по этому поводу чувство глубокого удовлетворения. Но, если бы я был создателем памятника, то представил его в виде огромного фотоаппарата ФЭД. Помните гениальное стихотворение В.В. Маяковского «Товарищу Нетте, пароходу и человеку»?

Это он, я узнаю его

В блюдечках-очках спасательных кругов...

Можно было бы написать на постаменте: глядя прозрачным объективом, нас учит ФЭД: - будьте зорки и бдительны!

Экскурсанты спрашивали бы: что это такое, прикольное. И экскурсовод, сняв очки-велосипед, рассказал бы о Детской Трудовой коммуне, о тех подростках-сиротах, кого ФЭД забрал с улиц, рынков и притонов, дав им путёвку в жизнь, и кого Макаренко перевоспитывал затем в этой самой коммуне. Вместо грабить прохожих, вырывать сумочки бывшие безнадзорные научились делать довольно-таки качественную по тем временам, и доступную по цене вещь: фотоаппарат ФЭД.

Склока и бурление говн в сетях по поводу восстановления памятника поднялись нешуточные. Кроме абсолютно предсказуемой реакции демшизы, у которой слова «ЧК» и «Дзержинский» вызывают истерику (надо ж так ненавидеть собственных дедушек и бабушек!) столь же предсказуемой была и реакция чёрной сотни: «палач русского народа», «женат на жидовке, окружил себя жидами, и, скорее всего, жид, учитывая браки польской аристократии», «да и не мог он быть поляком, те - хоть и гады, но всё-таки славяне, а этот...» (см. шедевральную статью лидера черносотенцев Александра Севастьянова, ссылку на неё в газете уже удалили). Не это ли то самое единение, примирение потомков еврейских чекистов и охотнорядцев из СРН?

Шо такоэ? Откуда это единомыслие, как и странная, откуда ни возьмись, любовь к Александру Ярославичу, более приличествующая гумилёвским евразийцам, нежели «Эху Москвы»?

Дело в том, что и псевдо-либералы, и поцреоты верят в ОДИН И ТОТ ЖЕ миф о «кровавом палаче». Первые боятся его новой инкарнации, вторые жаждут прихода ими же выдуманного Феликса, который «придёт и порядок наведёт», и тогда - берегитесь, все журналисты, артисты, певцы ртом! Ух... будет вам!

Возможно, лево-либералам князь Александр импонирует тем, что его, как и его отца, можно было просто выгнать, что новгородцы часто и делали. Дзержинского выгнать было невозможно, ибо фигура - мистическая. Он-то и есть настоящий святой, если угодно, в отличие от средневекового князя, о котором мы почти ничего не знаем.

Феликс обладал даром в одиночку останавливать и вразумлять беснующееся быдло, громившие винные склады. Он единственный мог сказать Железняку и его матросне: «Об анархии - забудьте!» и не быть после этого растерзанным под песню «Яблочко». «Посмотрите мне в глаза» - и подследственный кололся без всякой «сыворотки правды».

Когда умер Кропоткин, выяснилось, что, кроме дочери, его некому провожать в последний путь. Все анархисты уже сидели. Дзержинский пришёл в Бутырку. Каждого, кто хотел пойти на похороны, он вызывал по одному, и требовал дать честное слово, что вернётся после похорон. Вернулись все.

Вероятно, Фанни Каплан стреляла в Ленина по решению эсэровского ЦК, хоть она их и не выдала. Братья по разуму решили употребить против Лукича тот самый «героический террористический метод», который он двадцать лет воспевал в своих речах и брошюрках. Но поднять руку на Дзержинского никто бы не посмел, хотя, арестованный и находящийся в отряде Попова, ФЭД был в полной их власти. После унижения, пережитого от эсэров, Феликс Эдмундович был вынужден временно оставить должность, но никакой мести не последовало: ни в отношении Блюмкина (сделавшего в последствии блестящую карьеру), ни самой Спиридоновой. Всех их уничтожат уже во время Большого Террора.

Если привести список всех, кого ФЭД лично спас от лютой смерти в руках раздухарившегося зверья, то это будет очень длинный список. Начать, видимо следует с министров Временного правительства. На свободе их ждала судьба Кокошкина и Шингарёва. ФЭД выпустил их из Петропавловки, дал уйти. Некоторые потом возглавили Комуч и были уничтожены Адмиралом во время омского переворота. ФЭД спас дочь Григория Распутина, которую терзали с февраля 1917г, и в своё время допрашивал комиссар Александр Блок. Освободил и дал возможность выезда за рубеж лидеру саботажников, графине Паниной. Спас от смерти нескольких Романовых (никто другой сделать этого просто не посмел бы).

На интеллигентские бредни о «классовой близости» убийц, насильников, карманников, поездушников и домушников к пролетариату, и, следовательно, необходимости «чуткого и внимательного отношения» к уголовникам, Феликс ответил просто и ясно: «Хулиган - это контрреволюционер. Карать беспощадно». И в кратчайшие для такого непростого времени сроки, по улицам снова стало возможно ходить. ФЭД стал великим «санитаром леса» именно для ГОПа, а вовсе не для либеральной интеллигенции.

Дзержинский ненавидел черную сотню и поцреотов всеми фибрами души, и в молодые годы лично стрелял их из маузера. Но когда к нему в руки попал сам Пуришкевич, во главе заговора в Петрограде, Феликс выпустил его к больному сыну. Пуришкевич выехал на Кавказ, где и умер своей смертью через годы. Дзержинский понимал, что Пуришкевич - это сумасшедший, и «заговор» его - это предприятие таких же сумасшедших дедков, в отличие от реально опасных профессионалов типа Таганцева, Савинкова, Лазарева или Каннегисера.

«Безобидных дурачков» начнут ставить к стенке уже после смерти Дзержинского, когда гражданская война в России вступит в свою вторую, куда более страшную фазу.

Для меня, в отличие от демшизы и поцреотов, образ Дзержинского - это прежде всего напоминание о твёрдом гуманизме власти.