Социальную рекламу могут прописать в Интернете

На сайтах интернет-изданий, телеканалов и прочих ресурсов появится больше социальной рекламы. В весеннюю сессию Комитет Госдумы по информационной политике, информационным технологиям и связи планирует подготовить законопроект, который установит обязательную квоту для материалов об общественно значимых проблемах. Кроме того, депутатов волнует возросшая активность кибермошенников — для противодействия им  будут разработаны законодательные нормы. Чем займутся депутаты в 2021 году, чтобы Интернет стал чище и добрее, «Парламентской газете» рассказал глава комитета Александр Хинштейн . - За прошедшее время было принято несколько законов по борьбе с фейками, но в Интернете их особо меньше не стало. Удастся ли победить эту болезнь, или она неизлечима? - Излечить до конца её, конечно, нельзя, как невозможно искоренить человеческие пороки и недостатки. Но совершенно точно её можно загнать в определённые рамки. Кстати, не соглашусь, что фейков меньше не стало. Период пандемии это особенно ясно показал. Россиян, которые позволяют явно фейковые вещи, становится всё меньше. Потому что перед глазами у всех есть много живых примеров,  что происходит с так называемыми фейкомётами, какое количество людей привлекается к административной ответственности. А теоретически возможна и уголовная ответственность, если это повлекло негативные последствия. Поэтому в этом смысле закон себя оправдал и показал. - Нередко фейки и другой негативный контент распространяется через соцсети — планируется ли дополнительно регулировать этот инструмент распространения информации? - В этом отношении в конце 2020 года мы сделали важный и правильный шаг: Госдума приняла поправку, которая вводит в правовой оборот понятие социальной сети и устанавливает требования к их владельцам в части «самоочищения». Отмечу, это не «самоцензура», потому что цензура — это безосновательное ограничение по политическому, расовому или ещё какому-то принципу. Речь о том, что соцсети должны сами устранять негативный контент, это именно очищение. Вообще логика, в которой мы работаем в комитете, по ряду направлений сводится к следующему: мы хотим постепенно трансформировать среду онлайн в среду офлайн, чтобы те законы и стандарты, которые существуют в реальной жизни, постепенно перетекали в жизнь виртуальную. Последовательно мы этим занимаемся. В текущем году мы приняли целый ряд законов, который этого так или иначе касается. В их числе — закон, который получил название «о хамстве чиновников»: он устанавливает ответственность за оскорбления в сети Интернет. Эти инициативы не означают, что мы хотим запретить всё в Интернете, установить там колючую проволоку и пускать по пропускам. Нет. Интернет — это действительно территория свободы. Но право одного человека в Интернете быть свободным не означает его права оскорблять другого или транслировать откровенно запрещённый контент: сцены насилия, порнографию, пропаганду наркотиков и так далее. Любая свобода заканчивается там, где начинается несвобода другого. Вообще я вижу свою задачу в том, чтобы все законы, которые выходят из стен нашего комитета, были реализуемы. - И что вы планируете реализовать в весеннюю сессию? - Прежде всего мы намерены плотно заняться законопроектом о квотировании социальной рекламы в Интернете. Сегодня этот закон касается только рекламы в телеэфире: пять процентов эфирного времени должно быть отведено под такую рекламу. Но количество людей, которые смотрят  телевизор, уже сравнялось, а где-то и уступает аудитории интернет-вещания. Отсюда, кстати, вытекает тема политической рекламы — сегодня она никак не регламентирована, за исключением избирательного цикла. Ещё есть тема, связанная с защитой информации и прав граждан на защиту персональных данных. Это очень острая проблема. Совсем недавно мы столкнулись с массовой утечкой из Департамента информационных технологий Москвы личных данных более трёхсот тысяч человек, которые переболели коронавирусной инфекцией. Каждый такой случай подрывает доверие общества к защищённости данных. В этом смысле я отчасти понимают тех людей, кто выступал против принятия о едином федеральном информационном регистре населения (ЕФИР), говоря, что завтра всё это окажется на чёрном рынке. Но подчеркну: эти данные там не окажутся потому, что наш комитет приступил к работе над инициативами, которые не позволят этого. Мы хотим установить отдельную ответственность за нарушения при работе с персональными данными в рамках ЕФИР. Учитывая, что это первая такая большая база данных на государственном уровне, очень важно обеспечить её сохранность, в том числе через специальную норму. Также мы обсуждаем возможность увеличения существующих санкций за правонарушения и преступления в сфере персональных данных, потому что они смехотворны. Кроме того, обсуждаем возможность установления ответственности не только для тех, кто похищает эти данные, но и для тех, кто ими пользуется, заведомо зная об их незаконном происхождении. Сегодня если вы купите эту базу и воспользуетесь чьими-то данными — с вами ничего не произойдёт. Мы исходит из аналогии уголовной ответственности за незаконное использование программного обеспечения. Если посмотреть статистику, то большое число уголовных дел возбуждается в отношении должностных лиц за то, что они не покупают лицензионное ПО, а ставят пиратские копии. Это преступление. Но оно не влечёт никаких негативных последствий для общества, за исключением правообладателя, который не получает с этого свою копейку. А в случае утечки персональных данных последствия очевидны, и они крайне отрицательные: это и нарушение неприкосновенности частной жизни, что является конституционной нормой, это подрыв доверия граждан к государству, в конечном счёте это возможность злоупотребления, использования этих данных с преступными целями и так далее. То есть общественная опасность этого деяния гораздо выше. Отдельная тема связана с диким ростом киберпреступности — телефонное мошенничество, фишинговые сайты и так далее. По итогам первого полугодия (думаю, по итогам всего года картина не изменится) количество таких преступлений выросло почти в два раза, они составили 23 процента от числа всех регистрируемых преступлений. - Это, наверное, связано с массовым переходом на «удалёнку»? - Безусловно, это повлияло. Во время пандемии, и особенно в период самоизоляции, онлайн-сервисы стали активно развиваться и использоваться, чем не могли не воспользоваться мошенники. Коллеги из МВД выявили несколько новых видов мошенничества — по оформлению цифровых пропусков, например. Киберпреступность — это большая и больная проблема, каждое четвёртое преступление связано с «цифрой». Уже принят в первом чтении законопроект, который позволит блокировать телефоны в местах лишения свободы. Понятно, это не панацея, а только одна из мер. Значительная часть таких преступлений связана с айпи-телефонией. Как правило, это идёт из-за пределов России, часто из сопредельных государств, особенно из Украины. С этим тоже надо бороться, чем мы и начали заниматься: в Госдуме будет создана межфракционная группа, куда войдут представители нашего комитета и комитета по безопасности, вместе мы разработаем меры. - 13 января в нашей стране отмечают День российской печати. В век цифровизации такое название праздника звучит уже несколько старомодно, не находите? Какое место занимают печатные издания на рынке СМИ, какие у них перспективы? - Сегодня, конечно, роль и место печатных СМИ на медиарынке объективно снижается: всё больше людей предпочитают получать информацию посредством электронных СМИ и социальных сетей. Печатная пресса, конечно, не в силах конкурировать с Интернетом, где информация расходится в одно мгновение. Я помню время, когда материалы засылали в номер за два дня. Чтобы написать текст, нужно было позвонить в машбюро и продиктовать его машинистке, положить его на «собаку» (жарг. — бланк, в котором указывается количество знаков и другие данные. — Прим. ред.), дальше это уходило корректорам, в типографию, приходили оттиски, начиналась правка, вырубание «хвостов» (жарг. — часть текста, которая не поместилась на странице. — Прим. ред.) и так далее. Когда рассказываешь об этом новому поколению журналистов, им это кажется абсолютным анахронизмом, хотя я ещё относительно нестарый человек. Сегодня для того, чтобы заслать текст в номер, достаточно иметь только компьютер и Интернет. Я к тому, что сама жизнь меняется, она становится более стремительной и мобильной. Если говорить о будущем печатных изданий, то объёмы их будут снижаться, как это ни печально. Мне это печально вдвойне, как профессиональному газетчику. В то же время говорить о смерти этой отрасли не приходится. В том числе и потому, что это определённое настроение, если можно так выразиться, это традиции. Есть много людей, которые любят держать в руках газету или журнал, вид свежей типографской краски вызывает у них гораздо более приятные эмоции, нежели светящийся экран монитора. - А помимо этой вещественности, неужели нет других преимуществ? - Печатные СМИ могут быть конкурентными с точки зрения журналистской составляющей — качества текстов, подачи, оформления… Тут та же история, как если сравнить еженедельную газету с ежедневной. Первая не может конкурировать с ежедневной по информативности и оперативности, но вполне может дать ей фору с точки зрения качества и содержания. - Есть мнение, что скорость подачи материала обратно пропорциональна его качеству. Наверное, это и позволяет «медленным СМИ» удерживать позиции — за счёт более длительной подготовки есть возможность развернуть в тексте мысль, углубиться в тему… - Безусловно, печатные СМИ — это иной стиль подачи информации, это вообще другой подход к журналистике. Это не новостная журналистика, это публицистика, если угодно. Но здесь вопрос не в формате и технологиях, а в профессионализме авторов. Профессионал даже в условиях сверхскоростей может сделать качественную заметку или новость, а бесталанный или дилетант и за неделю не напишет хорошего текста. Мне очень не хватает качественной публицистики, хотя у печатных СМИ есть возможность её развивать. Я говорю о тех жанрах, которые в отечественной прессе, к сожалению, не часто встретишь: это классический репортаж, это полноценный очерк, это эссе, наконец, это фельетоны, которых я очень давно не встречал. Это покажется странным, учитывая мои политические позиции, но из всех изданий наиболее качественным — с точки зрения именно творческой составляющей — я считаю «Новую газету», где работает много очень классных «перьев». Я не согласен со значительной частью их выводов и оценок, я говорю именно о качестве текстов. А в целом для меня вершиной публицистического творчества являются журналисты советского времени — Инна Руденко из «Комсомолки», Анатолий Аграновский из «Известий». Я вообще считаю, что очерк Аграновского «Как я был первым» нужно преподавать не только на факультете журналистики, но в целом в курсе современной литературы XX века. Это вершина мастерства и профессионализма. - Это были самородки или к настоящему времени у нас изменилась школа журналистики — куда делись такие мастера слова? - Есть много причин. Во-первых, конечно, изменилась сама журналистика. Из журналистики исчезла та составляющая, которая всегда была ей присуща, — определённая морально-нравственная оценка, воспитание людей, постановка проблем и общественно значимых вопросов. Какие общественные дискуссии возникали! Мы по сей день вспоминаем термин «физики и лирики», а он появился как раз в результате газетной дискуссии. Время изменилось, но это не означает, что таких журналистов нет или такая журналистика не востребована. Кроме того, я бы не идеализировал и советскую журналистику. Я сказал о вершинах творчества — можно добавить к этому списку Ольгу Чайковскую, Аркадия Ваксберга и ещё ряд имён. Но наряду с их материалами основной массив газетных полос занимала совершенно безликая и лицемерная журналистика, в которую, собственно, уже мало кто верил. Все эти написанные по шаблону заметки про трудовые подвиги, почин новых стахановцев, успехи колхозников Кубани и Нечерноземья…. В общем, всё относительно. Сегодняшняя журналистика совершенно точно не хуже журналистики советского времени. И то, что в ней мало таких имён, как Руденко и Аграновский, тоже вопрос открытый, кстати. В советское время, чтобы журналисту или писателю стать известным, нужно было просто качественно сделать свою работу, раскрыть острую тему. Евгений Додолев опубликовал в «Московском комсомольце» в 1986 году материал под названием «Белый танец». Это был первый в Советском Союзе материал о существовании у нас проституции. Уверяю, что появление подобного материала сегодня не станет каким-то ярким событием, это будет абсолютно проходная история. Сегодня запрос другой… - В медиасфере ярко обозначил свои позиции ещё один, сравнительно новый разряд авторов — блогеры. Можно ли относить их к журналистам? - Блогеры — это явление, которое нельзя не замечать и с которым нельзя не считаться. Но говорить о том, что они заменяют собой журналистов-профессионалов и журналистику как таковую, конечно, преувеличение. Блогеры — это выразители определённой среды, их отличие от профессиональных журналистов, их достоинство и одновременно недостаток в том, что это люди, что называется, из народа. Я говорю это без высокомерия, это объективно так. Блогеры — это явление, которое нельзя не замечать и с которым нельзя не считаться Вместе с тем если изначально блогеры появлялись именно как выразители народного мнения, то сегодня нередко их используют как инструментарий. - То есть они не выражают мнение общества, а влияют на него? - Да, демонстрируя псевдообщественное мнение в псевдообщественных интересах. Конечно, это не касается всех. Но власти на местах научились пользоваться блогерами, «создают» их сознательно, чтобы они писали и транслировали то, что удобно и угодно власти. Это псевдоблогеры. Как долго будет существовать блогерство как таковое — сказать сложно. Многие из таких авторов превратились, по сути, в мини-СМИ. Ведь чтобы сделать блог конкурентным и интересным, приходится привлекать технику, людей… Как мне представляется, блогеров-выразителей мнения народных масс начнут вытеснять более профессиональные собратья. Но если говорить в целом, то прямую конкуренцию традиционным СМИ блогеры не представляют. У них своя аудитория. Могу привести такую аналогию: есть программа «Голос», где выступают очень талантливые и яркие люди, а есть консерватория или училище имени Гнесиных, откуда выходят профессиональные музыканты и певцы. Не факт, кстати, что они лучше тех, кто пришёл на программу «Голос», но в оперный театр возьмут преимущественно выпускника консерватории.