«У меня была престижная работа в Москве. И я превращалась в чудовище» — как человек радикально изменил свою жизнь
Эта история началась, когда я еще была подростком. В 16 лет я влюбилась в художника. Мама возмутилась. Я взбунтовалась и переехала жить к нему. Юношеский максимализм накладывался на мой и без того буйный характер. Из желания делать все наоборот я отказалась поступить в архитектурный и продолжить дело семьи, как хотела мама, и стала готовиться в […]
Эта история началась, когда я еще была подростком. В 16 лет я влюбилась в художника. Мама возмутилась. Я взбунтовалась и переехала жить к нему. Юношеский максимализм накладывался на мой и без того буйный характер. Из желания делать все наоборот я отказалась поступить в архитектурный и продолжить дело семьи, как хотела мама, и стала готовиться в Строгановку. Дух свободы, творчества — вот это было по мне.
Как и следовало ожидать, моим отношениям с возлюбленным в скором времени пришел конец. Болезненный разрыв, провал на экзаменах, невозможность вернуться к матери — в общем, полный раздрай в жизни и в душе. В таком состоянии меня нашла моя верующая подруга и за руку привела в храм.
Там в очереди на исповедь я случайно заглянула в открытую у кого-то книгу «В помощь кающемуся» и с ужасом осознала, что к своим 17 годам я совершила чуть ли не большую часть того, что там перечислено. Так началось мое воцерковление. Я прочитала Евангелие и пришла в восторг: «Как можно прочитать Евангелие и остаться неверующим?» — спросила я одну свою подругу. «Не знаю, я никогда не читала Евангелие», — ответила она.
В 18 лет я познакомилась со своим будущим мужем — чистым, честным, очень добрым, но абсолютно нецерковным человеком. Моя религиозность казалась ему блажью. Два года мы жили, не вступая в брак, и все два года я не переступала порог храма: ночами рыдала, понимала, что это неправильно, но что не хочу отказаться от такой жизни, а значит, не имею права причащаться. Как-то все-таки зашла в церковь, брякнулась на колени и взмолилась: «Господи, обещаю Тебе, мы поженимся и обвенчаемся! Я никуда от него не уйду».
После этого неделю я ходила, сцепив зубы. Потом все-таки поговорила со своим, на тот момент, молодым человеком. Я ждала чего угодно, но только не того, что услышала: «Я как раз хотел сделать тебе предложение». Больше всего он боялся, что, став «законной» женой, я превращусь в «грымзу со сковородкой».
В день нашей свадьбы он подарил мне лук со стрелами, а потом я занялась фехтованием — чтобы направлять энергию в нужное русло. С тех пор «эмблемой» нашей пары стал образ рыцаря на коне: я — рыцарь со шпагой, совершающий подвиги, а он — конь, верный спутник рыцаря во всех его приключениях. Эта модель оказалась очень устойчивой.
Правда, с женитьбой искушений меньше не стало. Я училась в Строгановке и работала в дизайне. Коллегам-мужчинам я нравилась, и мне, влюбчивой по природе, было сложно. Слава Богу, что я не наделала глупостей!
Но чем успешнее шла моя карьера, тем тяжелее мне было совмещать мирскую и духовную жизнь. Мне стали поручать ответственные и сложные задания, и в моей жизни почти не осталось места молитве и церкви: работа просто выжигала мое желание молиться и ходить в храм. А когда я причащалась и ощущала радость от единения с Христом, мне становилось тошно от моей работы, где я, чтобы добиться своего, могла и прикрикнуть, и скомандовать.
Я максималист: комфортно себя чувствую, только когда отдаюсь делу целиком. Многим удается совмещать карьеру с церковной жизнью. Я не смогла. Меня мучили собственные тщеславие и гордыня, которые расцветали на работе пышным цветом. Я там стала очень жестокой — меня боялись и слушались. Я чувствовала, что превращаюсь в чудовище. Но моя душа хотела совсем другого — тишины, света, милосердия, молитвы, любви. И все это я нашла… в богадельне.
«На это нельзя было тратить всю жизнь»
На четвертом курсе я решила нормально доучиться и ушла с работы. К этому моменту я уже читала и авву Дорофея, и Иоанна Златоуста, и Иоанна Лествичника и очень хотела воплощать в жизнь то, чему они учат. Решила: пойду в сёстры милосердия.
Мой православный приход в Склифе был частью большой общины храма святого благоверного царевича Димитрия при Первой градской больнице Москвы. Среди прихожанок этого храма была сестра Людочка. Всегда улыбчивая, в церкви она была и за регента, и за стряпуху, а потом обходила всех умирающих — успокаивала, утешала, приводила к ним священника. Я смотрела на нее и думала: «Вот то, чем стоит заниматься. Все мои дизайнерские проекты — ничто по сравнению с этим! Моя работа — как компьютерная игра: развлекает, увлекает, но на это нельзя тратить всю жизнь».
И если бы отец Василий, тогдашний настоятель больничного храма, был для меня единственным духовным авторитетом, я бы уже тогда, в 22 года, пошла в сестры милосердия. Но был еще один батюшка, к мнению которого я прислушивалась, и он не поддержал моего порыва. И именно его совету я решила следовать, хотя и очень расстроилась. Но мне предстояло закончить Строгановку, еще поработать по своей прежней профессии, пережить все страдания, связанные с тем, что у нас с мужем не было детей, пройти через ЭКО, оплакать смерть эмбрионов, остаться на пепелище и лишь тогда осознанно прийти к служению, духовно для этого созрев.
«Я чувствовала себя мясником, у которого руки по локоть в крови»
Летом 2011 года община храма святого царевича Димитрия готовилась к радостному событию — та самая Людочка выходила замуж. Жених — моряк, капитан дальнего плавания. Меня они попросили: «Поставь для нас спектакль по “Алым парусам”, а сама сыграй капитана Грея!» (В детстве я занималась в театральной студии, и многие знали о моем увлечении театром.) Я, конечно, удивилась, но согласилась. И в день премьеры познакомилась с епископом Пантелеимоном (Шатовым), руководителем всей нашей церковной благотворительности и социального служения, и это был один из самых счастливых дней в моей жизни. И теперь, когда владыка приезжает к нам в богадельню, это чувство возвращается. Видимо, есть у него дар создавать рядом с собой такую атмосферу.
Потом, уже в Склифе, по просьбе отца Василия я поставила еще один спектакль — «Свеча от Гроба Господня». В нем я снова играла мужскую роль — рыцаря Раньеро, и она стала для меня роковой. На этом спектакле я выгорела как художник. Я не могла больше заниматься творчеством. И это совпало с окончанием Строгановки, которая высосала из меня все силы: после шести лет бессонных ночей и жуткого стресса у меня началась депрессия. Я чувствовала себя подавленной, опустошенной, лишившейся жизненной энергии и радости.
Я обратилась к врачу, начала пить таблетки. И тут доктор меня спросил: «А почему у вас нет детей?» Детей я очень хотела — рожать, воспитывать, иметь большую семью. Стали обследоваться — проблема была найдена, нам сказали, что все возможно решить с помощью ЭКО. Передо мной встал вопрос: послушать мужа и пойти на ЭКО или смириться и по-христиански принять наше бесплодие.
И тогда во мне проснулся тот самый рыцарь Раньеро. Я отбросила хандру, написала на стене: «Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Небесное», и пошла на пункцию.
«До судорог, до бреда, до рыданий» — эти слова группы «Король и шут» лучше всего описывают мое тогдашнее состояние. Пока мы делали ЭКО и узнавали, что эмбрионы умирают, не приживаясь, я чувствовала себя мясником, у которого руки по локоть в крови.
Когда умер первый, я плакала и молила: «Господи, пожалуйста, пусть выживет хотя бы один из трех!» Настало время второй попытки. Я понимала, что еще одной потери не переживу и решила: «Пойду в школу приемных родителей, если второй эмбрион умрет, возьму приемного ребенка. И тогда, если третий тоже умрет, у меня будет утешение и я не сойду с ума от горя. А если он выживет, у меня будет двое детей».
И вдруг мне снится сон: у меня родился сын и зовут его Егорка. Почему именно Егорка? Ах да, мои именины 6 мая — в день святого Георгия Победоносца, покровителя рыцарей. Утром я сказала мужу: «У нас будет сын Егорка», и пошла сдавать тест на беременность. Тест оказался положительным. Это было чудо.
Но на 12-й неделе меня отвезли в Боткинскую больницу — отслойка плаценты. «Господи, Ты дал мне эту радость, так неужели теперь Ты отнимешь ее?» — думала я. Приехали в приемное отделение, стою с тяжелыми сумками, сесть негде, начинаю возмущаться… А потом оглядываюсь и вижу, кто вместе со мной в очереди — у одного череп проломлен, у другого инсульт. Я была с ними в совершенно равных условиях. И мысль о том, что у моего ребенка не больше прав на жизнь, чем у этих людей, и все мы в руках Божиих, очень успокоила меня тогда.
«Иногда меня накрывало страшное уныние, хотелось куда-нибудь убежать»
В 2015 году я родила сына, а через год, когда у меня появилась возможность оставлять ребенка на час в неделю, пошла в добровольцы Соматопсихиатрии при Первой градской больнице Москвы. Уже тогда я почувствовала: служение Христу через помощь больным — это моя благодарность Богу за счастье быть матерью.
Я легко нашла общий язык с этими людьми со старческой деменцией и шизофреническими наклонностями: странный человек — для меня норма, я и сама странная. Я чувствовала себя с ними на одной волне: пела им песни, рисовала, поставила кукольный спектакль (снова про рыцаря) — и мне было так хорошо!
Но были и сложности. Однажды я попыталась посадить лежачего и «сорвала» себе спину — нужно было, поняла я уже слишком поздно, сначала пройти трехмесячные курсы для добровольцев и научиться базовым навыкам ухода за больными. И тогда же я впервые на практике почувствовала, что такое памперсы, запах старости и болезни, и подумала: а выдержу ли я?
Настал 2017 год. Я тогда продолжала один день в неделю мыть полы и менять памперсы инсультникам в Первой градской, а три дня работала на прежнем месте, в офисе — ради этого вышла досрочно из декретного отпуска.
Летом меня стали готовить к третьему, последнему переносу эмбриона, но попытка оказалась неудачной. «Вот теперь я точно пойду в сестры милосердия», — подумала я тогда.
Я познакомилась со старшей сестрой милосердия Свято-Спиридоньевской богадельни. Когда шла на собеседование — очень боялась. А она посмотрела мою анкету и говорит:
— Ничего не понимаю. У вас такое образование, такая работа, муж, сын, вы доброволец…
— Все так, — говорю, — и все равно я здесь.
— Хотите большего?
— Да я всегда хочу большего!
После этого разговора в моей душе воцарился мир. Я снова ушла из офиса — в этот раз навсегда — и решила пойти на патронажные курсы. Но Великим постом захандрила: вроде учусь, как хотела, на курсах, помогаю регулярно как доброволец, Егорка растет — а мне все чего-то не хватает. И тут узнаю: в богадельне нужны помощницы-сестры. Так, доучиваясь на патронажных курсах, я начала проходить стажировку.
Как же я уставала! Даже заболела. Был большой риск сойти с дистанции. Иногда меня накрывало страшное уныние, хотелось куда-нибудь убежать. Но после всего, что я прошла, я понимала: мне нужно именно это — это возвращает меня к жизни.
«Никогда так остро не чувствовала радости и красоты жизни»
Поначалу мне не раз становилось ужасно скучно. Но, сцепив зубы, я переносила трудности, выходила из богадельни и понимала, что никогда так остро не чувствовала радости и красоты жизни. И возвращалась домой измученной и счастливой.
Я снова начала писать пейзажи, сценарии, стихи, песни. Здесь, в богадельне, произошло высвобождение моих творческих сил. Среди сестер оказалось много творческих людей — кто-то учился на культуролога, кто-то заканчивал театральный. И когда я увидела, что мои способности пошли на пользу богадельне, мой упаднический период закончился и пазл сошелся.
Богадельня для меня — центр живой христианской жизни: без нее как быть примером сыну, как заставить себя рано встать, пойти в храм, принудить себя к труду ради ближнего?.. А, как правило, оказывается, как раз и нужно сделать то, что ты меньше всего хочешь. И богадельня дает мне эту возможность.
Подготовила Анастасия Бавинова
Фотографии Владимира Ештокина
Православная служба помощи «Милосердие» приглашает на работу женщин в возрасте 22-55 лет, желающих стать сёстрами милосердия:
Кандидаты, не имеющие медицинского образования, смогут пройти обучение на бесплатных патронажных курсах.