Особое мнение: Илья Новиков

http://www.youtube.com/watch?v=WTmrGLdBBp0

М.Наки― Здравствуйте. У микрофона Майкл Наки, сегодня у нас в гостях адвокат Илья Новиков, здравствуйте.

И.Новиков― Добрый вечер.

М.Наки― Хотелось бы начать с темы кораблей – был «Керченский инцидент», как его называют, когда были захвачены украинские корабли и украинские корабли. Моряков уже обменяли, а корабли при этом вроде как остаются на территории России, и МИД Украины потребовало отдать их обратно. Насколько это требование обосновано и исполнимо?

И.Новиков― То, что оно исполнимо – в этом нет сомнений. Коротко: во-первых, я это дело уже не веду, как уголовное дело в России. Я долгое время был защитником одного из командиров этих самых кораблей, которые сейчас просят отдать, поскольку, как вы сказали, моряков обменяли, я с этого момента из этой истории вышел.

М.Наки― А дело-то осталось?

И.Новиков― Дело осталось. Формально до сих пор еще идет стадия ознакомления защиты с материалами дела, мы сегодня поговорим еще по поводу ознакомления с другим делом, насчет того, какие бывают разные «ознакомления» защиты.

Тем не менее, сейчас мой коллега Николай Полозов по этому делу работает, поэтому текущий комментарий, наверное, лучше просить у него. По ситуации с кораблями могу сказать следующее: во-первых, как мы уже в этой студии минимум пять раз говорили - с 25 апреля, когда было оглашено решение Международного трибунала по морскому праву в Гамбурге, Россия эти корабли уже обязана вернуть – просто в силу того, что Россия обязалась, подписав Морскую конвенцию, исполнять любые решения суда, включая промежуточные решения. Было принято промежуточное решение, что до тех пор, пока суд не разберется, кто прав, Россия или Украина, корабли все равно нужно отдать, что бы по этому поводу Россия ни думала, обязанность исполнять решение у России есть.

Теперь про моряков. Вы сказали, что их обменяли – их не совсем обменяли. То есть, насколько мне известно, никакой бумаги, подписанной российскими и украинскими представителями, где было бы слово «обмен» - ее не существует. В просторечье это называли «обменом», поскольку синхронно вылетели два самолета из Москвы и Киева, и все понимают, что там был какой-то учет по головам - 35 сюда, 35 оттуда.

Но, вообще говоря, Россия в одностороннем порядке - формально, если смотреть, - об изменении меры пресечения 24 гражданам Украины. Им изменили меру пресечения с содержания под стражей на обязательство о явке. Поскольку корабли проходят в деле как вещдоки, им меру пресечения просто так не изменишь. Вот они и остаются на положении вещдоков.

М.Наки― То есть, они вещдоки?

И.Новиков― Исходя из того, что мне известно сейчас, и насколько я знаю, ситуация существует объективно в таком виде. Они вещдоки. Они стоят где-то там во внутренней стоянке в Керченском порту. Непонятно, насколько они в мореходном состоянии, потому что, например, катер «Бердянск» получил пробоину ниже ватерлинии. И вообще не очень понятно, если его Россия сейчас выведет, условно в чистое море, он вообще дойдет своим ходом до какого-нибудь украинского порта, или не дойдет?

Поэтому первое – непонятно, есть ли у России намерение развязаться с этой историей. Судя по тому, что моряков отдали – есть. Но со второй частью мы видим, что с 25 апреля – кстати, в этом месяце у нас будет юбилей, у нас будет год с момента этого самого «Керченского инцидента», остался 21 день, три недели ровно.

И полгода прошло с момента решения Трибунала. Поэтому – да, обязанность есть, возможность есть. Нужно ли давать прогноз, насколько Россия это дело исполнит? Ну, не знаю. Пока наши руководители ничего такого не делают.

М.Наки― Сформулирую по-другому – есть ли возможность принудить Россию к этому? Есть решение суда.

И.Новиков― Тоже обсуждали уже много раз. Морская конвенция не предусматривает возможности принудительных мер. То есть, трибунал не может послать канонерки обстрелять Кронштадт, условно. У них нет канонерок и нет такой процедуры.

Но могут России отказать в общении в дальнейшем. То есть у России все-таки плавает под нашим флагом какое-то количество разного рода плавсредств, они периодически попадают – мы слышим по новостям, что в таком-то порту в Африке арестовали судно, в таком-то порту в Азии арестовали, в Кабо-Верде, еще где-то.

В принципе, самый удобный и естественный механизм для того, чтобы начать диалог с той страной, где это случилось, это Гамбургский трибунал. Вот если Россия получает метку – кстати, как первая страна, нет таких стран в мире, которые бы получили черную метку от Трибунала – что это государство не исполнило судебные меры, поэтому от него в дальнейшем не принимаются никакие документы. Если Россия такую метку получит, то понятно, что риски, в том числе и страховые для любого корабля, судна под российским флагом, внезапно вырастают в несколько раз. И наверное, это отразится и на всем остальном.

М.Наки― То есть, механизм каких-то санкций существует?

И.Новиков― Понимаете, это первый эксперимент. Никто до России не пытался не исполнить решение суда. Никто не знает, чем это кончается.

М.Наки― Временной лаг какой-то есть?

И.Новиков― Россия должна была отчитаться до 25 мая. То есть Россия уже полгода находится в просрочке. До того, как суд примет итоговое решение по делу – а этого не случится, видимо, до следующей весны, как минимум, - ситуация не изменится никак. Или же Россия действительно корабли отдаст, тогда эта часть будет заиграна. Тогда с просрочкой, но будет признано, что решение исполнено.

М.Наки― Переходим к нашим московским, российским делам без участия других стран. Была создана организация, движение «Матери против политических репрессий», это матери обвиняемых по разным делам – по «московскому делу», по пензенскому, по делу «Нового величия». Они объединились в некое движение и сегодня пикетировали здание администрации президента. Насколько, на ваш взгляд, наличие или отсутствие таких объединений влияет вообще на расстановку фигур в каждом этом отдельном деле и всех в целом?

И.Новиков: Богатые, злобные, уродливые старики у нас на глазах сговариваются просто так сажать молодых ребят

И.Новиков― Мы, я имею в виду общество, - потому что мы с вами враги России, конечно, - по факту того, что мы с вами беседуем на волне «Эха», тем не менее, мы часть общества. Общество сейчас ищет любые варианты, как можно хоть как-то наладить диалог с властью по этой теме.

Там есть разные ходоки высокого уровня, которые могут пойти в какой-то кабинет, и сказать: «Вы что, ребята, с ума сошли? Зачем вы так делаете?». Есть одиночные пикеты. Вот между этими двумя полюсами есть какое-то количество градаций.

Мне кажется, что идея объединения матерей, она, во-первых, давно назревшая, а во-вторых, органичная. Потому что даже по самым ублюдочным понятиям наших правоохранителей, которые мало отличаются от криминальных понятий, все-таки мать - нечто святое. И на фоне всех этих новостей, что там разгромили такой-то офис ФБК, пришли с обыском туда-то и туда-то, все-таки новость о ом, что где-то пришли с обыском к родителям, она все еще воспринимается пока острее, как что-то выбивающееся из понятий добра и зла. Все это достаточно живой нерв и какой бы ни был человек, Он на себя это может примерить. Потому что не у всех из нас есть друзья, которые сидят, но мамы есть у всех.

И объединение матерей это объединение, которое невозможно разогнать. Во-первых, оно не требует никакой регистрации – люди оказываются в этой колее просто по факту того, что ты мать и у тебя арестовали твоего ребёнка. И их невозможно запретить, невозможно признать «нежелательными» - просто потому, что не думаю, что у них есть какая-то печать – даже если она и есть, то, как бы ты эту тему ни разгонял, как бы ты ее ни запрещал, ничего с ней все равно не сделаешь. Потому что это так не работает.

М.Наки― Мы сейчас сделаем небольшой перерыв, и вы расскажете, почему ничего нельзя с ними сделать. Это Илья Новиков в «Особом мнении».

РЕКЛАМА

М.Наки― Продолжаем программу. Это «особое мнение» адвоката Ильи Новикова. Перед перерывом мы начали говорить о том, почему движение матерей невозможно разогнать, посадить, признать нежелательным.

И.Новиков― Именно потому, что эти вещи не зависят от закона. Вы не можете - мы сейчас не говорим о лишении родительских прав, мы говорим о матерях взрослых людей. Вы не можете принять такой закон, какой бы он ни был кривой, жестокий и злонамеренный, чтобы это разрушить. Вы не можете сделать так, чтобы у следующего человека, которого посадите по беспределу, не нашлось бы родителей. В общем, по-моему, эта вещь неубиваема совершенно.

И если, условно говоря, завтра происходит демонстрация, состоящая из матерей, – вот первый «Марш матерей», который был полтора года назад по поводу дела «Нового величия», про него говорили, что вот сейчас разгонят, - не посмели. Это все-таки требует гораздо большей степени озверения и утраты человеческого облика – выйти против чего-то такого с дубинками.

М.Наки― Не посмели, и меру пресечения, кстати, изменили.

И.Новиков― В том числе. То есть, это вещь полезная. Она не от хорошей жизни, но на фоне того что мы видели, что у нас по мере того, как растет градус средневековья, у нас общество распадается на сословия, - журналиста защищают журналисты, но не актеры. Актера защищают актеры, но не студенты. А студенты защищают студента, но не шахтера, и так далее.

А вот мамы, наверное, это то, что есть у всех и это такая внесословная категория.

М.Наки― По перечисленным делам, там матери совершено из разных «дел» по «московскому», «пензенскому», «ростовскому», « Нового величия», «Хизб ут-Тахрир» (группировка запрещена на территории России). Вас в каком-нибудь из этих дел, как у адвоката с широкими, масштабными и известными делами, - вас что-то удивляет?

И.Новиков― Вы мне сейчас попробовали аккуратно польстить. Смотрите – как раз силовики пытаются нам сказать, что все эти дела совершенно отдельные и каждое живет своей собственной жизнью, что не путайте, что «Хизб ут-Тахрир» это одно, а «московское» - другое, а «Величие» - третье.

Ничего подобного. С точки зрения ситуации для человека, который оказался, которого преследуют по беспределу, это совершенно неважно. Даже неважно, какая у него статья на самом деле.

Живой пример этой недели, точнее, с прошлой – у нас сегодня понедельник, а это был уик-энд предыдущей недели. 27 числа, в прошлое воскресенье, 27 октября, защитников Егора Жукова уведомили о том, что по делу закончено следствие. Это случилось в воскресенье. А воскресенье день нерабочий. Строго говоря, мы помогли бы сказать: подождите, давайте мы в рабочий день подойдём, но - о,кей, поскольку со следствием у нас были более или менее рабочие отношения на тот момент, мы пошли навстречу и сказали: о, кей, хорошо, давайте мы эту бумагу получим 27 числа. В воскресенье. Приехали – получили.

28 числа нас с этим делом начали знакомить, в понедельник. Мы с коллегой туда приехали, получили на флэшке эти самые тома, расписались за них.

М.Наки― Сколько томов?

И.Новиков― Пять томов. Это считается небольшое дело, но все равно эти тома нужно прочитать. Мы по большей части, конечно, их видели, и в основном листали эти дела, чтобы посмотреть, что там нет никакого сюрприза, что там не возникло нового обвинения, что там нет свидетелей каких-то – ничего такого нет.

А дальше, в 7 часов вечера, в здании Следственного комитета, откуда нельзя выйти без подписанного следователем пропуска, нам вручают бумагу, что мы затягиваем ознакомление по делу, - перекидываем мостик к началу нашего разговора, - по делу моряков с июля идет ознакомление защиты с производством и никого это особенно не волнует.

Здесь 27 начали, 28 нам говорят, что вы затягиваете ознакомление. При том, что мы начали по протоколу знакомиться в 16 часов, в 17.59 последний из участников этой процедуры прочитал последний том – как он расписался. В 18.30 нам говорят: вы затягиваете. В смысле - «затягиваем»? мы же все уже прочитали? - «Ничего не знаем. Завтра будет суд Басманный, приходите, будем вас ограничивать в сроках ознакомления».

И.Новиков: Никакой бумаги, подписанной российскими и украинскими представителями, где было бы слово «обмен», нет

В чем тонкость? В том, что стадия ознакомления предполагает не только чтение материалов, не только просмотр видео и не только посмотреть-понюхать вещдоки, и так далее.

М.Наки― Ну и пять томов физически сложно.

И.Новиков― Неважно, даже если это один том. Даже если ты сейчас все прочитал и вроде как усвоил информацию, ты все равно все еще имеешь право дозаявить ходатайство, донаписать жалобы.

М.Наки― То есть, провести какую-то работу.

И.Новиков― Да, провести работу, переварить эти доказательства. И тебе на это должны дать адекватное время. И это все еще будет называться «стадия ознакомления защиты с производством по делу».

Вместо этого происходит суд. Судья Артур Карпов в Басманном суде, - если кто не знает, у этого человека репутация «самого басманного из всех басманных судей». То есть, как в старом анекдоте - есть класс, хорошие мальчики, плохие мальчики и Вовочка. Вот Артур Карпов – это «Вовочка» Басманного суда.

Мы уходим – три адвоката. К нам присоединился Мурат Мусаев, очень известный московский адвокат.

М.Наки― Это все дело Егора Жукова?

И.Новиков― Да, это все дело Егора Жукова. Вот сидит Егор Жуков, вот мы. Мы излагаем: у нас совершенно разные ситуации. Нас хотели ограничить во времени до 30 числа. То есть, 28 начали, 29 ограничили, 30 закончили - нам поставили такой жесткий график.

Я объясняю, - 39 числа я буду в Краснодаре, у меня другой процесс. Вообще адвокату положено, - по тем нормативам, которые у нас есть признать, что адвокат злонамеренно не является на процесс по делу и можно заменить его другим только по истечении пяти суток. Поэтому нормальные следователи, которые не ищут способа злоупотребить и не ищут способа надавить на защиту, они согласовывают даты каких-то отдельных действий за пять суток не менее чем. И обычно это вопросов не вызывает.

Мне звонит следователь, говорит: Илья Сергеевич, давайте через неделю подпишем с вами протокол. Отвечаю: хорошо, - все друг другу верят на слово, джентльмены, мы их не обманули, они нас не обманули – все правильно.

Когда начинаются вот такие игры: перехитри защитника и всучи ему протокол не за пять суток, а еще вчерашним числом, - понятно, что доверие это полностью убивает в зачаточном состоянии.

Для полноты картины еще нужно сказать, что по делу Жукова, где все строится на экспертизе – напомню вкратце сюжет: его обвиняют, что в 2017 году студент Высшей школы экономики разместил на ЮТьюбе ролики, в которых экспертиза по делу о беспорядках в 2019 году обнаружила экстремистские высказывания.

М.Наки― Призывы к свержению власти.

И.Новиков― Не к «свержению власти» – к экстремистской деятельности, это разные вещи, хотя, в общем, близкие. Эксперт ФСБ провел экспертизу, которую пять других групп специалистов, включая группу, в которую входили, например, академики Российской академии наук, профессиональные лингвисты – в отличие от этого человека, который по диплому кандидат физ-мат наук.

Они сказали, что эта экспертиза шарлатанская, что она не имеет с наукой лингвистикой вообще ничего общего. Мы на этот ответ следователи получили следующий – что первая экспертиза хорошая, а ваши рецензии на нее плохие.

М.Наки― Шарлатанские.

И.Новиков― И мы ваших специалистов специалистами не считаем, поскольку мы их не предупредили об уголовной ответственности и не привлекли как специалистов. А делать мы этого не хотим, потому что не хотим. Вот такое отношение следователя у нас в этом деле.

Дело сейчас уходит в Кунцевский суд. И самое ранее – в эту пятницу, а скорее, реалистично, в начале или середине следующей недели, будет у нас по нему предварительное слушание. Поэтому те, кто следит за делом Егора Жукова, как за кусочком «московского дела» - имейте в виду, что мы уж на финишной прямой.

М.Наки― Вы говорите про джентельменское отношение, про то, что вначале вы…

И.Новиков― Обычно оно работает. С адекватным следователем оно работает.

М.Наки― Но если мы смотрим на само дело, на все предыдущие дела, которые были по политическим мотивам, - уж вы-то их все повидали и следили за всеми из них.

И.Новиков― В общем, да.

М.Наки― Откуда появляется идея о том, что дело политическое, основанное на экспертизе, но следователь будет вести себя нормально и по-джентельменски. Как вообще появляется эта идея?

И.Новиков: Никто до России не пытался не исполнить решение суда

И.Новиков― Несмотря на все, что у нас происходит, на все эти безумия, которые у нас происходят, те конкретные следователи, которые не были лично уличены в чем-то подобном, о ком нет, - знаете, земля полнится слухами. Защитники. Которые даже не работали с этим конкретным человеком, все равно знают, что от него можно ожидать. Вот от Габдулина, например, я ничего хорошего не жду. Я понимаю, что это человек, свежеиспеченный кавалер, как у Федотова на картине в буклях и с бутербродом, - свежий кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством», по-моему, 1-й степени, да? Группенфюрер юстиции Габдулин – вот про него известно адвокатам: что с этим человеком по-джентельменски себя вести нельзя и такого отношения от него ожидать нельзя - что он обязательно что-то придумает.

Например, он может сказать, что вам ответ отправлен по почте и закрыть производство по делу. Не рассматривая ходатайства. У меня такое было с ним.

Те следователи, которые все еще не были в этом замечены, - знаете, все-таки нормальный рабочий подход, даже несмотря на то, что система кривая, подлая в основе своей.

М.Наки― Но у следователя всегда задача посадить.

И.Новиков― Нет, не всегда задача посадить. У следователя задача, как правило, локальная и поставлена начальством.

М.Наки― Даже если это политический заказ?

И.Новиков― Следователь - фигура не политическая. Следователь реализует свою задачу. У него задача - сдать дело в такой-то срок с рук, чтобы прокуратура ему утвердила и не вернула. Все, что будет дальше – посадят или не посадят, - его, как правило, заботить не должно.

Когда профессионал-адвокат приходит к профессионалу-следователю, по умолчанию, если никто не настаивает на обратном, отношения принимаются за рабочие. Мы не обязаны любить друг друга, что называется, «в десны», но, как правило, обманывать друг друга нехорошо. Если что-то обещано – нужно выполнять. Иначе у нас просто была бы тотальная война. Пока что она не тотальная, пока есть отдельные горячие точки.

М.Наки― Презумпция невиновности следователей у вас.

И.Новиков― Она не всегда работает и не со всеми. Но она скорее работает, чем нет. Потому что если бы мы каждое общение со следователями начинали с того, что «давайте воевать» - им бы самим стало невозможно работать. Потому что следователи понимают, что стоит тебе прослыть один раз таким следователем, который обманывает, подличает и устраивает всякие форшмаки – у тебя выстроить нормальный рабочий график не получится. К тебе каждый следующий адвокат будет относиться как к обманщику. Тебе будет невозможно договориться о том, чтобы сделать что-то в разумные сроки. От тебя будут требовать извещения каждый раз отправлять загодя, от тебя будут скрываться, не будут принимать от тебя звонки, и так далее.

Нормальный следователь, на котором, может быть, несколько десятков висит дел, - в зависимости от того, чем он занимается, - он понимает, что если он попадет в такую ситуацию, он просто не сможет работать, у него будут гореть все сроки, - так это устроено.

М.Наки― Делаем сейчас перерыв – это «Особое мнение» адвоката Ильи Новикова.

НОВОСТИ

М.Наки― Продолжаем программу. У микрофона Майкл Наки, со мной в студии адвокат Илья Новиков. Объясните мне простую вещь – мы с вами говорили про политические дела и я понимаю, что вы видите какую-то возможность бороться, - иначе, наверное, вы не работали бы адвокатом.

И.Новиков― Или совсем не вел бы этих дел.

М.Наки― Да. У вас нет такого восприятия, что «мрак, мрак, тлен», ничего сделать нельзя. Вы описали логику следователя, который может оставаться в рамках адекватности в общении с адвокатом, - иначе это пойдёт дальше и не его непосредственная задача сажать.

И.Новиков― Это не его участок работы - проводить репрессию Его участок работы – писать бумаги.

М.Наки― Но следователь провел следствие, это ушло в прокуратуру, прокуратура это все предоставила в суд. Суд, допустим, говорит прокуратуре, что она проделала недостаточную работу, а прокуратура говорит следователю.

И.Новиков― Так бывает довольно часто. По не политическим делам так бывает часто на самом деле. Потому что судьи не всегда заинтересованы прикрывать своей подписью чужую халтуру. И судья норовистый, особенно который пользуется каким-то авторитетом или чувствует себя независимым, или он на пенсию собрался – есть разные причины, почему судья может обладать повышенной независимостью.

Если он видит, что ему принесли халтуру, он может просто для того, чтобы поставить – особенно выходцы из военных или носители погон – они могут просто для того, чтобы был порядок, взять и вернуть дело. Да еще написать какой-нибудь «частник», то есть, частное определение, это что-то типа жалобы со стороны суда в адрес начальства на того, кто накосячил: разберитесь, почему у вас сотрудник такой-то сделал такую-то вещь.

М.Наки― В итоге все валится на следователя. То есть у него есть мотивация проводить следствие с определённым обвинительным образом для того, чтобы в конце, когда вся цепочка вернется к нему обратно, на него не свалили все обвинения. Или как-то по-другому?

И.Новиков― Нет, это устроено чуть сложнее. Вообще главное в этой истории у всех - не оказаться главным на снаряде. У кого в руках взрывается – тот проиграл, у кого спичка погасла.

По политическим делам, поскольку есть все-таки определённое понимание, что суд не будет - хотя бы из личных соображений, чтобы кого-то поставить на место – прокурора Иванова или следователя Петрова.

И.Новиков: Даже по самым ублюдочным понятиям наших правоохранителей мать - нечто святое

М.Наки― Придираться не будет?

И.Новиков― Не будет придираться по этим основаниям. Там вообще у следователя возникает пониженная социальная ответственность. Это правда.

М.Наки― Но кто-то из описанной вами триады следователь-прокурор-судья – у вас ко всем ним презумпция невиновности до момента, пока у них не появится плохая репутация?

И.Новиков― Может быть, я здесь как-то широко все это описал. Презумпция невиновности не касается сущностных вопросов. Прийти к следователю с романтичным представлением, что вот сейчас он разберется и отпустит моего невиновного подзащитного - это действительно такая детская наивность.

Презумпция касается вопросов рабочих. В принципе, ни следователь, ни адвокат не заинтересованы в том, чтобы договориться что-то сделать в 12.00, и не сделать этого в 12.00, - ну, за исключением каких-то отдельных случаев. Вот такого конфликта интересов в этой плоскости не возникает, потому что все заинтересованы в том, чтобы рабочие вопросы времени назначенных встреч и прочего, решались по согласованию. Потому что иначе обязательно возникнет ситуация, когда кто-то кого-то затиснет в угол. Иногда защитник затиснет следователя в угол. Но это не значит, что это отразится позитивно на подзащитном. Это значит то, что следователю придется написать какое-то добавочное количество бумаг.

Поскольку эти вещи, где конфликт, он не предрешен, это игра с нулевой суммой – вот в этих вопросах возможна презумпция добросовестности следователя, которая часто работает. То есть тотальной войны по всем направлениям на самом деле нет.

М.Наки― По крайней мере, пока.

И.Новиков― Нет, думаю, тотальной не будет, потому что, так или иначе, все эти вещи бюрократические. Мы, так или иначе, выступаем смежниками у следователей, и воевать уж совсем - знаете, такая война без продыха, как в «1984», - то с этими, то с другими, но всегда воюем, - никто этого не выдержит.

М.Наки― Что касается новаций, с которыми могут столкнуться, в том числе, адвокаты, следователи все остальные – на прошлой неделе было поручение Путина подготовить законопроект, который предусматривает уголовную ответственность за пропаганду наркотиков в интернете. Поручение весьма размытое. При этом мы видели интерпретацию этого поручения у Клишаса известно – сажать на 15 лет за что угодно, законопроект был от «Справедливой России» - там 7 лет, по-божески. Но опять непонятно, чего конкретно это касается. У вас есть представление, какого рода это борьба? Это действительно борьба с наркотиками, или есть какие-то риски появления этой статьи?

И.Новиков― Поручение поручению рознь. Почему-то, когда президент поручает поднять зарплаты врачам, это поручение не исполняется. А когда он поручает чего-то ужесточить и кого-то посадить – почему-то это выполняется.

Что происходит? Богатые, злобные, уродливые старики у нас на глазах сговариваются просто так сажать молодых ребят. У меня нет ни малейшего сомнения, что по этой статье, если и посадят какого-то наркоторговца, то только по чистой случайности. Сажать по ней будут. Тех, у кого в Инстаграме на фото на футболке лист марихуаны. Тех, кто перепостил какой-нибудь английский клип, может быть, даже англоязычный, не обязательно русский - где поется что0нибудь про марихуану.

Те, кто рассуждает совершенно справедливо, что курить время от времени травку не так вредно, как убиваться ежедневно героином - даже такое рассуждение это, с точки зрения той концепции, как нам ее изложили – это тоже пропаганда наркотиков. Потому что если вы говорите, что марихуана лучше героина, это вы все равно говорите хорошее про марихуану.

Никакого, ни малейшего отношения, даже косвенного, к теме борьбы с наркотрафиком эта история не имеет по определению. Путин это понимает, Клишас это понимает, «Справедливая Россия» в полном составе, кроме самых идиотов, это понимает. Все это понимают. Поэтому здесь эти две темы – борьбу с наркотиками и борьбу с пропагандой наркотиков даже вообще не нужно обсуждать вместе. Они просто из разных вселенных.

М.Наки― А как это может сработать не так?

И.Новиков― Очень просто. И вы это понимаете ничуть не хуже меня. Местный какой-нибудь – ну, «мент» плохое слово, назовем это «коп». Провинциальный коп, - а мы знаем, кто такие все копы, как известно, - ходит по контакту, по своему городу какому-нибудь Мухосранску. Вот он в городе Мухосранске ходит по пабликам или по страничкам и смотрит, у кого есть фото футболки с искомыми семью или девятью лепестками. Ага, - у Вани петрова есть такое фото. Значит, к Ване приходят с обыском, поднимают его с кровати в 6 утра, на глазах у его соседей из квартиры напротив ворошат все его белье, изымают компьютер, смотрят, что там это фото действительно есть, и говорят: Ваня, как? – хочешь уголовку, или не хочешь уголовку? Как мы это будем решать?

И.Новиков: Вы не можете сделать так, чтобы у следующего человека, которого посадите по беспределу, не нашлось бы родителей

По тарифу Мухосранска это будет, может быть, 50 тысяч рублей. По тарифу Москвы это будет полмиллиона. Вот так это и будет работать.

Медельинский картель и Пабло Эскобар по этому поводу могут совершенно не беспокоиться – им от полиции Мухосранска не угрожает решительно ничего. И от Клишаса тоже. И от Путина тоже.

М.Наки― Есть ли у нас пример каких-либо законов, которые принимались для одного, а по итогу как-то странно воплощались - из вашей текущей практики?

И.Новиков― Текущая практика: город Краснодар. Первый пробный шар реализовать в России уголовное наказание за участие в нежелательной организации. Мою подзащитную зовут Яна Геннадьевна Антонова. Обвинение считает, что она нарушила статью 284-прим, - то есть, участвовала в деятельности организации, признанной «нежелательной» по решению Генпрокуратуры.

Что за организация? - «Открытая Россия», которой на самом деле не существует, - иностранная организация. Ее придумала Генпрокуратура. Есть российская общественная организация «Открытая Россия», которая нежелательной не является по одной простой причине - «нежелательными» по закону можно признать только иностранную организацию.

Вот если мы с вами здесь сделали кружок террористов имени не знаю, уж кого - аль-Багдади, допустим…

М.Наки― Если что, для протокола – мы не делали такой.

И.Новиков― Мы не делали, но допустим, нам пришла такая фантазия. Вот мы ее образовали - мы стали террористической организацией с вами. Может быть экстремистской. Но при этом не «нежелательной», потому что мы с вами не иностранцы и организация не иностранная.

И там - ну, все знают, кто следит за этой повесткой - все знают, что такое же дело происходят сейчас в Ростове-на-Дону, там Анастасия Шевченко. Судя по всему для того, чтобы к тому моменту, как дело Анастасии Шевченко все-таки дойдет до суда, уже иметь прецедент, - что называется судебной практикой. Потому что статья о запрете в участии в «нежелательной организации» была принята в 2015 году, и ни разу не применялась.

Вот мы смотрим статистику судебного департамента, количество применений за 2015 год - ноль. 2016 – ноль. 2017 - ноль. В 2018 – ноль. В 2019 пытаются сделать первое дело. И даже этот первый блин они делают комом по очень простой причине: там схема такая же, как у «дадинской», 212 статьи-прим. То есть, там нужно набрать в течение полугода две «административки» за то же самое – за нежелательность твоей организации. А оптом, третий эпизод, если он случился в течение полугода, он становится уголовным.

Так вот местные правоохранители, краснодарские, они даже не разобрались, как это действует. Они Антоновой вменяют эпизоды, последний из которых был 24 февраля 2019 года. При том, что у нее вторая в течение полугода «административка» наступила всего 11 марта.

М.Наки― Не сходится.

И.Новиков― Да. Защита понимает, что если первая инстанция закроет на это глаза, то если не апелляция, то кассация, то Верховный суд. Ну, так или иначе, где-то это зацепится. Потому что у нас первые инстанции часто работают в сцепке с обвинением. Верховный суд со своих позиций позволяет себе такой внезапный и неожиданный приступ законности. И довольно часто, кстати, особенно, когда это не влияет ни на какую злободневную конкретику.

Говорят: да, знаете, коллеги снизу почему-то не разобрались в таком вопросе. Давайте мы отменим и направим по новой. В принципе, понимание, что из такой конструкции, где напутаны сроки, где нет даже - при том, что закон кривой и косой, - но даже условий, предусмотренных этим законом, нет и нельзя сварить яйца, у нас есть при этом дело, оно совершенно движется - у нас 7 числа будет следующее судебное заседание по нему.

Вот, пожалуйста, пример: вы хотели пресечь деятельность иностранных нежелательных организаций, а вместо этого воюете с российскими женщинами. Антонову обвиняют – там потрясающая формулировка, совершенно такая… не уверен, что человек, который ее писал, хотя бы прочитал ее вслух, чтобы понять, что он написал, - что она, понимая общественную опасность своих действий, провела пикет в память оппозиционного политика Бориса Немцова. И этим самым, еще раз сознавая преступный характер своих действий, нарушила закон.

Вдумайтесь в это, как это вообще звучит. Почему Борис Немцов? Почему нужен какой-то эпитет - что он оппозиционный политик? Почему там не «убитый человек», Борис Немцов, или не «бывший вице-премьер» Борис Немцов, или не «бывший губернатор» Борис Немцов – почему «оппозиционный политик» Борис Немцов? Человек, который это писал, у него представление в его голове, наверное, было такое: если это пикет в память оппозиционного политика, то это более преступно, чем если бы это пикет в память Пушкина или Лермонтова. Вот если бы Лермонтова – туда-сюда, и то нехоршо. Потому что нежелательная организация.

М.Наки― Которой не существует.

И.Новиков― Которой не существует. А вот если «оппозиционный» - это уж однозначно плохо все и преступно. Вот так это утроено.

М.Наки― Спасибо большое. Это было «Особое мнение» адвоката Ильи Новикова.

И.Новиков― Спасибо вам.

М.Наки― Всего доброго.