История одной телеграммы
Традиционно среди всякой там политоты немало стенающих о том, что–де Европа во главе с Германией совершила попытку освободить Русь от диктатуры большевиков, да вот не повезло.
Какой же добрый человек был этот Гитлер! А какой самоотверженный народ — немцы! Рисковать своими драгоценными арийскими жизнями ради свободы и блага Руси! Хоть плачь от умиления.
Прямо захотелось расписать в красках освобождение Руси от гнёта жидобольшевиков.
Мемуаров военного времени много. Но тут нужно ответственно подойти к выбору. Конечно, воспоминания всяких быдлосовков не катят. Советские солдаты — тупые рабы, советские полководцы — мясники и пьяницы.
Но, к счастью, есть воспоминания замечательного русского интеллигента, профессора Льва Николаева. Лев Петрович проживал в Харькове, он застал и тёмные времена большевистской тирании, и светлую пору правления арийских наместников.
Для начала — типичная запись 30–х годов. Привожу её для того, чтобы убедиться: профессора Николаева никак нельзя назвать любителем коммунистов и ненавистником Гитлера.
31 декабря 1936 г.
Вчера вечером вернулся из командировки некий гражданин Вайнштейн, аптекарь, занимающий комнату, смежную с моей. Я имею привычку не разговаривать с другими квартирантами. Исключением является д–р Синельников. Поэтому лично с Вайнштейном я не беседовал, но, как экспансивный еврей, он так громко кричал в коридоре у самой моей двери, что мне поневоле пришлось слышать всё, о чём он говорил. Этот аптекарь является чем–то вроде коммивояжёра, который разъезжает по всему Союзу и распространяет какие–то фармацевтические продукты. На этот раз он побывал в ряде мелких городишек Курской и Воронежской областей. В этих частях СССР был сильный неурожай, а сейчас — голод. Люди по трое суток стоят в очереди за хлебом, причём качество этого продукта таково, что он лишь в малой степени соответствует своему названию. Вот — действительность. В наших газетах об этом, конечно, ни слова. Вместо этого — бесконечное словоблудие о том, что «жить стало легче, жить стало веселей», «что нигде так радостно и привольно не живётся, как в СССР», что в других странах голод, а у нас благодать. Когда Гитлер на Нюренбергском съезде фашистов заявил, что у нас — голод, как наши газеты издевались над этим, сколько карикатур было нарисовано о голоде в Германии! И наряду с этим цинически скрывается, что в самом центре страны целые области лишены хлеба...
...Дело, конечно, не во вредительстве, а в полном неумении руководить страной. Конечно, если голод станет явным, будет «раскрыта» контрреволюционная организация, которую обвинят во всех бедствиях. Расстреляют вновь сорок или пятьдесят совершенно невинных людей, которых предварительно заставят признаться в невероятных преступлениях. Найдутся даже дураки, которые поверят в то, что они голодают потому, что какие–то злодеи задумали напакостить советской власти!
Итак, в стране опять голод. А у нас в Харькове — благодать: в магазинах — много продуктов. В булочных — много прекрасного хлеба. Это делается для того, чтобы была видимость счастливой, привольной жизни. Ведь иностранцы, посещающие СССР, вряд ли будут разъезжать по городам и сёлам Курской и Воронежской губернии. Но многие из них побывают в Москве, Ленинграде, Харькове и других крупных городах. И вот в этих–то местах создается видимость благодати. Но надолго ли это будет возможно? Ведь 3—4 года тому назад люди голодали и в больших городах. То, что голод в стране, — это ужасно. Но не менее ужасно то, что это скрывается и что об этом нельзя ни писать, ни говорить. Страна задавлена и мрачно молчит...
Ну, то есть научный профессор читает в газетах, что с хлебом в стране полный порядок, научный профессор идет в булочную и лично видит "много прекрасного хлеба", но некий гражданин Вайнштейн кричал под дверью профессора, что страна на грани голода. И профессор, разумеется, верит не лживым советским газетам и не своим собственным глазам, а малознакомому гражданину Вайнштейну. Потому что "зачем ему врать?" Мало того, послушав через дверь обрывки речи малознакомого еврея–коммивояжера, профессор тут же делает далеко идущие выводы насчет "полного неумения" большевиков руководить страной и насчет отсутствия в стране свободы слова. Ну как же! Ведь некий Вайнштейн сказал, что кругом голод, а в газетах об этом не пишут. Стало быть — цинически скрывают, красные сволочи! Кроме того — ведь и Гитлер говорил, что в СССР голод, а "зачем ему врать?" Короче, профессор Николаев — замечательный образчик интеллигента, совершенно типичный взгляд на мир, типичный ход мыслей. Вот и посмотрим глазами профессора Николаева на "попытку освобождения Руси от большевистской диктатуры".
20 октября 1941 г.
Итак я остаюсь в Харькове и буду находиться здесь во время немецкой оккупации. Немцы — где–то очень близко и, как говорят, полукольцом охватывают город...
21 октября 1941 г.
...Есть основания думать, что немцы после оккупации Харькова быстро снабдят город всем необходимым. В окрестных сёлах имеется много продовольствия: его нужно только подвезти в Харьков. Урожай был в этом году хороший и опасаться голода как будто не приходится.
Вспоминается 1918 год и оккупация Харькова немцами. Режим они установили суровый: пороли крестьян, вешали рабочих. Но продовольствия в городе было достаточно. Белые булки продавались по цене 1913 года. Вероятно будет то же самое и теперь. По крайней мере многие так думают. Для меня совершенно ясно, что немцы пришли на Украину, как завоеватели, и имеют цель присоединить к Германии эту богатую страну. Но вместе с тем немцы — культурная нация. Совершенно ясно, очевидно, что они не будут грабить население и постараются как можно скорее наладить в городе культурную жизнь. Через несколько дней после их прихода вновь появится вода и электричество. Посмотрим, какой режим они установят в городе.
Профессор как будто Сванидзе наслушался и прочих Лурье. Он своими глазами видел виселицы в 18–м году, и все же ему "совершенно ясно", что немцы убивать и грабить не будут. Культурная же нация. "Совершенно ясно", что просвещенные европейцы снабдят профессора всем необходимым, починят водопровод, проведут электричество и наладят культурную жизнь. Короче, профессор ждет немцев со сдержанным оптимизмом.
И вот — "освободители" в городе.
27 октября 1941 г.
Немцы, поселившиеся в моей новой квартире, ведут себя прилично. Раздражает только то, что они целыми днями бренчат на мандолине и поют одни и те же заунывные немецкие песни.
Что касается немцев, расположившихся в нижней квартире, откуда я не успел ещё вынести мои вещи, они вела себя менее достойно. Они сорвали замок на двери моей комнаты и основательно её разграбили: забрали радиоприёмник, 30 коробок спичек, некоторые продукты питания и даже часть моего платья.
Пострадали и прочие квартиранты. Немцы забирали у них тёплые вещи, продукты питания, в частности сахар, конфеты и крупы. Они отбирают также карманные часы: оказывается, что в Германии почти невозможно приобрести часов. Мне рассказали о том, как один немецкий офицер присвоил себе часы. Он жил на квартире у одного гражданина, который носил часы на руке. Офицер попросил этого гражданина показать ему часы. Гражданин доверчиво снял часы с руки и протянул их немцу.
— Хорошие часы! — сказал офицер. — Сколько они стоят? Я могу вам предложить за них 30 марок.
— Позвольте, я не собираюсь продавать мои часы! — удивлённо ответил гражданин.
Офицер улыбнулся.
— А! Вот в чём дело! — сказал он. — Вы хотите мне их подарить. Благодарю вас.
И с этими словами офицер надел часы на свою руку. Гражданин оказался достаточно умён, чтобы не протестовать против этого открытого грабежа.
В Рентгеновском институте немцы захватили столовую и реквизировали все продукты. В результате мы остались без обеда. Это — очень тяжёлый удар для меня. Как же я буду питаться? При очень экономном употреблении продуктов, их хватит мне максимум на две недели. А затем что я буду делать? Будем надеяться, что к тому времени немцы наладят жизнь в городе и что можно будет вновь покупать продукты на базарах.
"Освободители" разочаровывают профессора. "Культурная нация", а ведут себя как гопники. Кроме того выяснилось, что профессор лишился пайка в институте. Но автор дневника сохраняет оптимизм и продолжает "надеяться". Как в начале 90–х. Тогда знакомые интеллигенты очень радовались крушению "совка" и ждали, что капиталисты вот–вот "наладят жизнь", а заграница им поможет. Ню–ню. Ждем–с.
1 ноября 1941 г.
Пока не чувствуется, чтобы жизнь восстанавливалась в городе. Света нет, воды нет, хлеба нет. Несмотря на приказ немцев начать торговлю, базары совершенно пусты...
3 ноября 1941 г.
Ни малейших признаков улучшения жизни. Немцы не обращают никакого внимания на население.
5 ноября 1941 г.
Немцы ведут себя дико. Они отбирают картофель у тех немногочисленных торговок, которые пытаются вынести его на базар. Поэтому базары остаются пустыми. Непонятно: зачем это делается.
Действительно — зачем бы это? "Меня терзают смутные сомнения"... ©
Создаётся впечатление о том, что немцы стремятся искусственно вызвать голод среди населения. Но для чего это им нужно?
Как в мультике "Остров сокровищ" — "Пушка! Они заряжают пушку! Зачем? А! Они будут стрелять!" Даже жалко наивного профессора Николаева.
Тем временем немцы налаживают культурный диалог с "освобожденными от большевистской диктатуры" гражданами:
Воды нет. Водопровод не действует. Приходится брать воду в колодцах. Ближайший от моего дома колодец расположен на Журавлёвке, т. е. почти на расстоянии одного километра. Приходится спускаться с горы, стать в очередь около колодца, простоять на холоде около двух часов, а затем тащить вёдра в гору либо по лестницам, насчитывающим более двухсот ступенек, либо по улице, круто поднимающейся в гору. И вот когда с большим напряжением сил вёдра внесены наверх, вас ожидает сюрприз: на горе немцы отбирают оба ведра с водой. Хотя у них имеется транспорт и они легко могли бы привезти себе несколько бочек воды, они предпочитают пользоваться трудом работой граждан, с таким трудом раздобывающим себе воду...
...Иногда немцы не только отбирают воду, но и издеваются над беззащитными гражданами. Мне рассказывали про следующий случай: немец пожелал вымыть свои грязные сапоги в ведре с чистой водой. Гражданин, нёсший воду, предложил ему полить сапоги водой. Но немец настоял на своём, сунул свои сапоги в ведро и там вымыл их...
...Вокруг Харькова, в колхозных полях, лежит огромное количество ещё не выкопанного картофеля: война помешала копке. Пока стоит довольно тёплая погода, но при первых морозах картошка погибнет. Казалось бы, что нужно срочно организовать её копку. Население города охотно занялось бы этой работой, если каждому было бы пообещано по несколько десятков килограммов картофеля. Однако, немцы не только не только не приглашают население копать картошку, но расстреливают тех граждан, которые пытаются что–нибудь выкопать. Странно. Упорно в голове вертится мысль о том, что немцы хотят вызвать голод...
Деньги не принимаются. Первые признаки проявления торговли на базарных площадях осуществляются обнаруживаются только в виде мены. При этом вещи расцениваются очень дёшево по сравнению с продуктами питания. Например, недавно один гражданин поменял новый шевиотовый костюм на один литр постного масла. Гоню от себя мысль о предстоящем голоде.
Интересный ход мыслей у профессора. В голод, организованный большевиками он верил даже при ломящихся от хлеба прилавках. А вот в то, что немцы организуют голод поверить намного сложнее, эту мысль профессор "гонит от себя". Сограждане уже выпрашивают требуху на немецких скотобойнях, сограждане меняют золотые украшения на стакан муки, сограждане рискуют жизнью ради пары картофелин, а профессор никак не может догадаться, к чему бы всё это. "Меня по–прежнему терзают смутные сомнения"... ©
Впрочем, таки состоялось приобщение семьи профессора к европейской культуре. А конкретно — к французской кухне:
С тех пор, как немцы вступили в Харьков, я сегодня впервые раздобыл немного с’естного. Это оказались лягушки. Я их купил по рублю штука у служителя биологического факультета А. Васенко. Русские люди боятся есть лягушек. Они думают, что подобно устрицам, лягушки глотаются живыми. Поэтому все смотрят на меня с ужасом, когда я рассказываю, что я ем лягушек, а именно их поджаренные на масле лапки. После прихода немцев в Харьков мы впервые ели сегодня мясное блюдо.
Прям как в парижском ресторане, ага. Но неблагодарный Николаев не спешит восхвалять Гитлера–освободителя. И даже начинает потихонечку тосковать о "большевистской диктатуре":
7 ноября 1941 г.
Сегодня — двадцать четвёртая годовщина Октябрьской революции. Как радостно мы проводили раньше этот день. А сейчас...
Да, Сванидзе профессору руки бы не подал. И Лурье — тоже. Не ценит подлец Николаев подвига германских солдат. Они, понимаешь, жизнь кладут, чтобы из–под пяты сталинских сатрапов профессора вытащить, а зануда–профессор всё о своей бытовухе. Подавай ему, понимаешь ли, хлеба, воды, дров и электричества. И публичные казни этого неженку возмущают.
Проезжая по площади Тевелева и по улице Свердлова, я увидел ужасное зрелище. На балконах вторых этажей висели трупы повешенных. Я насчитал их более шестидесяти. Их ноги находились на расстоянии 1–2 метров от земли и до них было легко дотронуться рукой. Большинство были мужчины, но среди повешенных были и женщины. Жуткое зрелище! Говорят, что где–то взорвались мины и что несколько немцев были убиты. В связи с этим немецкое командование велело схватить первых попавшихся граждан и повесить их.
Конечно, любому сознательному политотошнику вроде воропавлика @pavelhunt понятно, что в гибели этих 60–ти гражданских лиц виноваты, разумеется, не немцы, а совковые бандиты, называвшие себя "партизанами". Ведь немцы честно предупреждали, что будут вешать 10 гражданских за каждого убитого германского солдата. А сталинские упыри таки продолжали исподтишка взрывать национал–социалистических освободителей. Вот так Сталин уничтожал русский народ — руками немцев. Да–да, так всё и было, Сванидзе, Млечин и Лурье не дадут соврать.
А автора дневника ждало впереди множество интересных приключений. Он ловил и ел дворовых кошек, он опухал от голода и снова как–то отъедался, его раза три серьезно избили и пару раз чуть не расстреляли, он ездил в столицу Третьего Рейха и вернулся обратно в Харьков. Профессор Николаев с каждым днем терял рукопожатность и совестливость. К концу 42–го года он даже дошел до того, что начал распространять антифашистские листовки, а в 43–м году стал с риском для жизни помогать раненым красноармейцам. Как ни странно, профессор умудрился пережить голод и холод, не погиб даже в 43–м, когда Харьков три раза за полгода переходил из рук в руки.
Так вот, по итогу освобождение от большевистской диктатуры Николаеву не понравилось.
23 августа 1943 г.
Сегодня ночью родные советские войска с боем освободили город Харьков от немцев. Я встречал первых красноармейцев со слезами радости на глазах. Я подходил к ним, пожимал им руку и говорил: «Спасибо вам, дорогие! Спасибо за то, что освободили нас от этих проклятых немцев, которые заставили нас так страдать. Слава Красной Армии! Слава её руководителю, товарищу Сталину!»
Ага. Освободители–европейцы отнюдь не способствовали развитию у Николаева национального чувства. Наоборот, они превратили либерального интеллигента–антисоветчика в лютого совка–сталиниста. Николаев начал усердно впахивать на большевиков и даже благодарность от Кровавого Тирана получил — вон она, на КДПВ.
Профессор объясняет причины такой метаморфозы. Вот, как он заканчивает свой дневник:
Родная Красная Армия спасла меня от этого мрака и ужаса и вернула мне свободу и человеческое достоинство. Я бесконечно обязан советской власти за то, что освободивши Харьков от немецких фашистов она спасла меня от голодной смерти, вернула мне культурные условия существования, избавила от того одичания, в котором я временно находился и особенно возродила меня морально, ибо с установлением советской власти я вновь стал чувствовать, что у меня имеются гражданские права, что в случае ущемления этих прав я могу обратиться с жалобой в суд и привлечь моих обидчиков к ответственности. Да! те, кто не имели несчастье жить под немецким сапогом, может быть не поймут меня, не поймут почему я так радуюсь тому, что кажется им неот’емлемым и вполне естественным. А я чувствую себя как будто я вновь начинаю жить. Меня так радует всё то, что я вижу сейчас вокруг себя, все признаки возрождения Харькова после разрухи вызванной немецкой оккупацией. Кругом меня кипит работа. За полтора месяца облик Харькова резко изменился к лучшему.
Как–то так. Впрочем, думаю, что Сванидзе, Млечины, Лурье, да и павлунька под немецким сапогом отнюдь не прозябали бы. Думаю, гитлеровцы нашли бы, чем занять этих достойных граждан. Заработали бы неполживые себе на паёк...
К чести его сказать, товарищ Николаев к "освободителям" в услужение не пошёл, хотя отлично знал немецкий язык (представляешь, павлунька?). Он был хорошим человеком, большим ученым и достойным гражданином. Его антисоветизм был всего лишь заблуждением (такая традиционная интеллигентская "фронда") и испарился тут же, как только профессор немного понаблюдал за поведением антисоветчиков "под немцами". Забавно — возмущавшийся репрессиями в 30–е, где–то к концу 41–го профессор уже понял, зачем нужны были эти репрессии, а в середине 42–го начал жалеть, что репрессий было недостаточно и многих врагов чекисты "проглядели". Личная благодарность товарища Сталина — отличный показатель того, что товарищ Николаев "перековался".
Есть шансы и у павлунек.
Написал Sokira_Stalina на politics.d3.ru / комментировать