«Я понимал, что нас уничтожат, но мы решили ехать с заложниками»

О событиях в Буденновске рассказывает Юлий Рыбаков, правозащитник, в 1995 году депутат Госдумы. Рыбаков добровольно согласился стать заложником во время отъезда колонны с террористами из города в Чечню. Чтобы посмотреть все материалы спецпроекта «Буденновск. Хроника»нужно пройти по ссылке.

Юлий Андреевич, прошло двадцать лет после трагических событий в Буденновске, что из тех дней вспоминается в первую очередь?

Рыбаков: Самое радостное, что я помню из того времени, это свои ощущения, когда все кончилось и колонна заложников, которую захватил с собой Басаев, освободилась и поехала назад. Было ощущение того, что мы выжили. Оно было самым ярким.

Когда вы оказались в Буденновске? Почему приняли решение туда поехать?

Депутаты узнали, что в Буденновске что-то происходит из СМИ. Сначала была совершенно неясная информация, что вроде какие-то боевики попытались что-то захватить, их преследуют, они уходят. Потом выяснилось, что они никуда и не уходят, а засели в больнице. Тогда группа депутатов во главе с Сергеем Ковалевым вылетела в Буденновск. Поскольку мы не раз бывали в Чечне и у нас были знания, что и как происходит на этой войне, мы быстро поняли, что если террористы засели в больнице вместе с заложниками, то наши генералы не придумают ничего лучшего, как просто всех уничтожить. По-другому они, увы, не умеют. Будет просто мясорубка. Как выяснилось, так оно и планировалось.

Приехали туда к ночи, нашли штаб, но депутатов туда не пустили. Мы возмущались, к нам вышел один из сотрудников и сказал, что у них идут переговоры с террористами, приехал брат Басаева. Он предложил нам присоединиться к работе штаба утром. Мы отправились в здание администрации, где расположились на полу переночевать. А в 4 часа утра проснулись от взрывов и выстрелов. Оказалось, генералы обманули нас, сказав, что готовят переговоры. На самом деле они готовили штурм больницы.

Вы видели, как происходил этот штурм? Почему он оказался неудачным?

Больница была в двух шагах от нас. Я выбрался на крышу администрации, увидел горящее здание больницы, группу телевизионщиков... Я видел своими глазами, как окружившие больницу войска, стреляют из всего, что у них есть, а в окнах стоят женщины, машут простынями и кричат «Не стреляйте!» — а по ним стреляют. Пулеметная очередь проходила по окнам, люди падали... Потом все стихло, стрельба прекратилась, кончились патроны. Все, что было, они выпустили по больнице.

Ночью был разработан план штурма, были вызваны спецвойска, которым отдали приказ идти на штурм. Они не хотели этого делать. Были разные версии, сначала командиры подразделений говорили, что они не хотели этого делать, но затем перестали это говорить.

По данным разведки было понятно, что в больнице больше двух тысяч человек и порядка 150 террористов с тяжелыми пулеметами и гранатами. Они расставили по этажам больницы газовые баллоны. Спецназовцы понимали, если им и удастся уничтожить террористов, то это будет такая мясорубка, при которой погибнут все. Они не хотели идти на штурм. Но приказ есть приказ, им пришлось. При этом переговоры по рациям велись в открытую. А у террористов были свои рации, они слушали эти переговоры. Они были готовы и в 4 часа утра встретили несчастных наших спецназовцев кинжальным пулеметным огнем. Им даже не удалось подойти к дверям главного корпуса. Несколько человек было ранено, двое — убито.

Многое спецназовцы говорят про несогласованность операции, в результате которой солдаты стреляли по своим...

Необученные солдаты, увидев, что стреляют, тоже стали стрелять как попало и куда попало и ранили своих же товарищей. Потом говорилось о том, что якобы спецназовцам удалось захватить один из корпусов и освободить оттуда людей. Дело в том, что там действительно был второй корпус хирургии, где лежали тяжелобольные, но там не было террористов. Попасть туда было нетрудно. Часть людей оттуда каким-то образом выбралась.

После попытки штурма начались переговоры. Что происходило между этими событиями? Почему власти отказались от силового решения?

Через какое-то время после того как закончилась стрельба, из больницы выскочили два врача. У них была белая простыня, как белый флаг. Они были в полубезумном состоянии, они видели собственными глазами, как расстреливают заложников в окнах. Эти врачи стали кричать: «Где командиры? Где руководство? Что вы делаете? Остановитесь!» Мы с ними пошли искать руководителей операции в главный штаб, находившийся в здание милиции. Прорвались туда. Я с депутатским удостоверением пытался найти руководителей военной операции, но не мог, потому что они прятались за дверьми. А у дверей стояли молодчики в черных костюмах, никого не пуская. Дергаю одну, вторую, пятую дверь, открываю какую-то и вижу холл, на диване роскошном сидит Жириновский с бутылкой водки и стаканами на столе, с ним его молодчики. А со мной эти врачи. Он нас видит и кричит: «О, заходите! Ну что? Как там? Грохнули всех?» Врачи его обматерили.

В конечном счете, я нашел министра внутренних дел, но он сказал, что все идет по плану, не мешайте, а с врачами отказался говорить. Тогда я вернулся в администрацию, где находились другие депутаты, и рассказал все, что видел. Сергею Ковалеву стало плохо с сердцем. Мы стали звонить в Москву, пытались дозвониться до Черномырдина, который на тот момент замещал Ельцина. Сами дозвониться не смогли. Позвонили Егору Гайдару, рассказали все, что происходит. Он дозвонился до Черномырдина и пересказал ему то, что услышал от нас. Премьер позвонил в штаб и приказал, чтобы срочно Ковалева и депутатов допустили в штаб и соединили с ним. Нас пригласили в штаб, где Сергей Ковалев переговорил с Черномырдиным, который дал ему полномочия вести переговоры с Басаевым. До этого наши генералы пытались вести с ними переговоры сами. Они предложили ему миллион долларов и самолет, чтобы он летел куда угодно. На что он сказал, что не для этого пришел и никуда не уйдет.

Какое впечатление произвели на вас террористы? Что это были за люди, которые пошли на такое преступление?

Разные были. Как рассказывали заложники, был среди них зверюга, который охотно стрелял по любому поводу. Были мальчишки. А сам Басаев тогда производил впечатление спокойного, умного, выдержанного, храброго, жесткого, жестокого, но человека, с которым можно вести переговоры и который без необходимости не стреляет.

До того как мы приехали в Буденновск, Басаев выдвинул требование, чтобы к нему пустили журналистов. Ему ответили, что журналисты не хотят к нему ехать. Тогда он передал нашим командирам, что если пресс-конференция не состоится, то он через два часа начнет расстреливать заложников. Прошло два часа, никаких журналистов нет. Он позвонил в штаб и сказал, что дает еще два часа: если не пришлете журналистов, я действительно расстреляю. Прошло еще два часа, и он действительно расстрелял, если я не ошибаюсь, четырех человек. Это были военные летчики, которые лечились в той больнице. А журналисты были, и готовы были идти с первого раза. Все рвались в больницу. Но генералы решили, что не надо. Гибель тех заложников, она не только на совести Басаева, но и на совести тех, кто пожертвовал этими людьми, исходя из своих соображений. После того как люди были расстреляны, сразу отправили журналистов.

Вы принимали активное участие в переговорах с Басаевым. Были ли ошибкой переговоры с террористами на высшем уровне (с участием Черномырдина) или это был единственный способ спасти заложников?

Проведение переговоров с террористами ни в коем случае нельзя считать ошибкой. Мало того, если бы не наши генералы, которым очень хотелось воевать и дальше, на этом могла бы закончиться первая чеченская война. Она и закончилась в Буденновске, потому что тогда было подписано соглашение о прекращении военных действий и решении дальнейшей судьбы Чечни только путем переговоров. Результатом переговоров в Буденновске стало не только спасение двух тысяч людей, но и прекращение войны. Если бы это соглашение не было бы потом сорвано нашими генералами, у нас не было бы ни продолжения этой войны, ни «второй чеченской», не было бы погибших солдат и офицеров, не было бы 100 тысяч убитых чеченцев и не было бы того режима Кадырова, который сегодня хозяйничает в России как хочет.

Тогда Черномырдин поступил мудро. Ельцин совершил преступление, начав войну с Чечней, вместо того чтобы начать переговоры. Дудаев был к этому готов и многократно просил начать переговоры до начала военных действий. Но в той ситуации, когда мы оказались перед выбором: либо погубить 2,5 тысячи заложников, уничтожив их вместе с террористами, либо прекратить боевые действия и дальше решать все мирным путем. Другого способа не было, и Черномырдин совершил единственный правильный шаг. А мы в этом ему помогли.

Как проходили переговоры? Что вы увидели в больнице через несколько часов после штурма?

Больница была забита как селедками в бочке больными, ранеными, заложниками и террористами. Там были канистры с бензином, мины, пулеметы... Ковалев начал переговоры, а мы обошли больницу и попытались успокоить заложников, сказав, что стрельбы больше не будет. Когда вернулись обратно, Ковалев уже переговорил с Басаевым. Басаев сказал, что они пришли, чтобы заставить Россию прекратить войну в Чечне, чтобы все вопросы решались путем переговоров, и они не уйдут. Единственный выход — гарантии прекращения войны. Тогда пришли к решению, чтобы такие гарантии появились, необходимо некое соглашение, которое будет санкционировано премьер-министром. Мы созвонились с Черномырдиным, объяснили ему ситуацию. Ковалев сказал, что, прежде чем мы о чем-то договоримся, пусть сначала отпустят всех рожениц. Басаев сначала сопротивлялся, сказал, где, мол, гарантии, что после этого их всех не разбомбят. На что Ковалев, согласовав это с нами, сказал, что мы — депутаты — останемся вместо отпущенных заложниц.

Мы написали соглашение, в котором было сказано, что договаривающиеся стороны заключают соглашение о том, что военные действия в Чечне прекращаются и все дальнейшие действия решаются путем переговоров. Возник вопрос: а как дальше быть с заложниками и террористами? Басаев выдвинул требования, чтобы ему дали возможность беспрепятственного выезда в Чечню. Если такого выезда не будет, он останется и все договоренности будут перечеркнуты. Он останется и погибнет вместе со своим отрядом и заложниками. Стали договариваться, как это сделать. Басаев сказал, что ему будут нужны автобусы и рефрижератор, для того чтобы положить туда тела погибших товарищей, а также гарантии того, что его отряд не будет уничтожен по дороге. Басаев потребовал, чтобы на каждого боевика в автобус село по одному заложнику. Он хотел, чтобы мы уговорили людей ехать с ним в качестве добровольных заложников, на что мы сказали, что не будем этого делать, пусть уговаривает сам. Они пошли, объяснили людям, что есть единственный способ выжить, найти около ста человек добровольцев.

Как люди, которые уже несколько дней находились в плену, согласились вновь рисковать собой и ехать с Басаевым?

Ситуация была безвыходная. Люди понимали, что появился шанс выжить, но для этого нужно пойти на большой риск. А если остаться, никаких шансов не будет. Я понимал, что нас уничтожат. Но мы решили ехать с заложниками. Кроме того, к нам присоединились другие депутаты. Басаев сказал, что хочет, чтобы ехали еще и журналисты. Сначала ему сообщили, что ни один журналист ехать не пожелал, но потом выяснилось, что такие люди есть. Причем согласились стать добровольными заложниками только наши журналисты, ни один иностранец не рискнул.

Что происходило по дороге? Действительно ли силовики готовили спецоперацию?

Мы долго двигались в сторону Осетии. Над нами висели боевые вертолеты, ночью они освещали дорогу. К вечеру того дня, когда мы должны были въехать в Осетию, один из вертолетов вылетел вперед, ударил ракетой по дороге, колонна остановилась. Подлетел второй, небоевой, вертолет, из него вышел офицер, который передал Басаеву распоряжение Анатолия Куликова изменить маршрут и ехать через Дагестан, а не через Осетию. Как потом выяснилось, это произошло потому, что в Осетии нас ждала засада. Стояли танки в кустах, которые должны были расстрелять всю колонну. А президент Осетии, узнав, что на его территории готовится расстрел, решил, что не допустит такого у себя. Запретить он не мог, но распорядился о том, чтобы жители Осетии выехали на автобусах нам навстречу. К тому месту, где нас ждала засада, приехали люди с плакатами «Не допустим террористов на свою территорию!». Стало понятно, что этот расстрел будет на глазах у всех. Генералы передумали и отменили эту операцию. Мы поехали через Дагестан и остались живы.

Когда приехали, Басаев построил свой отряд. Мы стояли друг напротив друга. Он вышел вперед, снял шапку и сказал: «Я поступил с вами как собака. Но я не мог поступить иначе, моему народу нужен мир». Они ушли в лес, а мы поехали назад. После этого две недели не было боевых действий. По распоряжению Черномырдина Аркадий Вольский поехал на переговоры. На этом страшная война могла быть закончена. Но этого не случилось, потому что были силы, которые не хотели этого категорически. Дошло даже до того, что Вольскому подложили гранату. Он ездил к Дудаеву, предлагал ему деньги, все что угодно. Тот сказал: «Нет, никуда не собираюсь уезжать. Нашему народу нужен мир, я не хотел войны. Давайте остановимся». Но наши генералы начали снова стрелять. И все покатилось к следующему и следующему терактам.

Какие уроки извлекла страна из буденновских событий?

Из трагедии в Буденновске Россия никаких уроков не вынесла. К сожалению, у нас военные занимаются политикой. Ни в одной цивилизованной стране мира генералы не спорят с президентом, с правительством и парламентом, не поступают по-своему. Стоит им только заикнуться о неподчинении, они вылетают как пробка из бутылки. Наши генералы делали что хотели. Им говорили — прекратите стрельбу, а они продолжали. Им говорили — остановитесь, а они делали все по-своему. Да еще и выступают, говорят: «Мы считаем, что поступать надо иначе». Нашим генералам очень хотелось повоевать, списать под это дело разворованную военную технику и вооружение, получить генеральские звезды и сказать, что мы победили. А кого мы победили в результате?

Я знаю, существует такая точка зрения: если бы не пошли тогда на поводу у Басаева, не было бы никаких других терактов и захватов. Ничего подобного! Если бы подписанное Черномырдиным соглашение о прекращении войны исполнялось, то не было бы не только терактов, захватов, «Норд-Оста» и Беслана, а были бы живы все наши солдаты и офицеры, которые погибли затем в Чечне. Можно было закончить войну в течение шести месяцев. А в результате этого не случилось, и война продолжалась десять лет.