Дмитрий Быков // "Новая газета", №111, 8 октября 2018 года
По мотивам Кафки.
Все, Сенцов не голодает, хоть почти что умирал. Все от радости рыдают — федерал и либерал. Веселее — патриотам: не сумел залезть на крест! Ждал-то Нобеля, чего там. Не дождался, куру ест! Не терял полгода в весе, в окруженье медсестер ел питательные смеси… тоже мне голодомор! Мир не знал таких историй: террорист на 20 лет переехал в санаторий для разгрузочных диет… Праздник хамам, радость хамкам, упоение, азарт: доктор Хайдер и Лоханкин так и прыгают в глазах. Да и сам я рад, не скрою: поделом, не пробуй впредь! Не позволили герою как герою умереть. И чего тянули, кстати? Уподобили б мешку, привязали бы к кровати, в рот засунули кишку — лопай первое-второе, диетический обед. Тут поэма без героя. Для героя ниши нет.
Сладко гнить в болоте плоском, не имея образцов, — потому своим упорством нас не радовал Сенцов: он мешал хранить лицо вам.
Вы в нем видели врага. Вы в сравнении с Сенцовым не смотрелись нифига. Приглядимся к нашей лаже, с нашим Путиным, Шойгу, — да и скажем: я не гаже, я не хуже их могу! Дружно врем. Не держим слова. Терпим все. Забыли честь. А посмотришь на Сенцова — и припомнишь, кто ты есть: да никто. Пустое место. Червь, ползущий на убой, что за вялый марш протеста упивается собой. Упоенно лижешь ручку, в жадный рот хватаешь МРОТ, случку, пенсию, получку… Нет уж, падла! Пусть он жрет! Пусть он будет несерьезен, не железен, не здоров — словно Золотов, Рогозин, Дебоширов и Петров. Мы в судьбе своей бараньей и покорности свиной не хотим напоминаний о возможности иной.
Я и сам, признаю снова, созерцая нашу тишь, рад отчасти за Сенцова: надо жить, а там, глядишь… Лишь одно меня тревожит в череде унылых лет: город выстоять не может, если праведника нет. Сам Господь берег Гоморру и соседний с ней Содом — не сдавал голодомору, не пытал огнём и льдом, не растаптывал до пыли и не сбросил в пустоту, — ибо праведники были. Их не стало — и ту-ту! Где теперь Содом с Гоморрой? Поминаний даже нет. Жанр прощания с Матерой — главный жанр последних лет. Ни к чему мечтать о чуде обитателям Москвы. Правда, праведники — люди неприятные, увы. В простоте не скажут слова, остальным грозят сумой… Ничего у них святого, кроме святости самой. Вечно им чего-то надо. Резкий голос. Хмурый вид. Но без них — прокол, досада! — этот город не стоит. Окружи себя френдами, спрячь от глаз любой косяк — нужен все-таки фундамент, твердый все-таки костяк. Так-то Бог простил бы снова, филантроп и эрудит, пощадил бы за Сенцова, — а теперь не пощадит.
Где начнется? Хоть с Магаса, хоть с Приморья, хоть с гэбни: эрогенных точек масса — полыхнет, куда ни ткни. Тут довольно будет слова — так и грохнет, не щадя: от Петрова, от Беглова, от истерики вождя… Заорем на всю планету, погружаясь в нашу гать: где тут праведник?!
А нету. Скрипаля не предлагать.
Сладко гнить в болоте плоском, не имея образцов, — потому своим упорством нас не радовал Сенцов: он мешал хранить лицо вам.
Вы в нем видели врага. Вы в сравнении с Сенцовым не смотрелись нифига. Приглядимся к нашей лаже, с нашим Путиным, Шойгу, — да и скажем: я не гаже, я не хуже их могу! Дружно врем. Не держим слова. Терпим все. Забыли честь. А посмотришь на Сенцова — и припомнишь, кто ты есть: да никто. Пустое место. Червь, ползущий на убой, что за вялый марш протеста упивается собой. Упоенно лижешь ручку, в жадный рот хватаешь МРОТ, случку, пенсию, получку… Нет уж, падла! Пусть он жрет! Пусть он будет несерьезен, не железен, не здоров — словно Золотов, Рогозин, Дебоширов и Петров. Мы в судьбе своей бараньей и покорности свиной не хотим напоминаний о возможности иной.
Я и сам, признаю снова, созерцая нашу тишь, рад отчасти за Сенцова: надо жить, а там, глядишь… Лишь одно меня тревожит в череде унылых лет: город выстоять не может, если праведника нет. Сам Господь берег Гоморру и соседний с ней Содом — не сдавал голодомору, не пытал огнём и льдом, не растаптывал до пыли и не сбросил в пустоту, — ибо праведники были. Их не стало — и ту-ту! Где теперь Содом с Гоморрой? Поминаний даже нет. Жанр прощания с Матерой — главный жанр последних лет. Ни к чему мечтать о чуде обитателям Москвы. Правда, праведники — люди неприятные, увы. В простоте не скажут слова, остальным грозят сумой… Ничего у них святого, кроме святости самой. Вечно им чего-то надо. Резкий голос. Хмурый вид. Но без них — прокол, досада! — этот город не стоит. Окружи себя френдами, спрячь от глаз любой косяк — нужен все-таки фундамент, твердый все-таки костяк. Так-то Бог простил бы снова, филантроп и эрудит, пощадил бы за Сенцова, — а теперь не пощадит.
Где начнется? Хоть с Магаса, хоть с Приморья, хоть с гэбни: эрогенных точек масса — полыхнет, куда ни ткни. Тут довольно будет слова — так и грохнет, не щадя: от Петрова, от Беглова, от истерики вождя… Заорем на всю планету, погружаясь в нашу гать: где тут праведник?!
А нету. Скрипаля не предлагать.