Символические пространства Империи
Храм, Ристалище, Рынок и Театр
Мальчишки побивают лягушек камнями ради забавы, но лягушки умирают по-настоящему.
Плутарх
Мир не живет без символов. А они создают свои символические пространства, которые пересекаются с друг другом и взаимно перетекают: одно в другое и наоборот.
Конкретными носителями символов, их охранителями и распространителями выступают вполне обычные люди, даже и не герои или вожди. Если символ разнесен, разлит, разбросан по массе, значит ему суждена долгая жизнь, если его распределение в этносе ограничено, то он может исчезнуть, когда уйдут в лучший мир те, кто верен ему. Только вот такая картина в реальности является слишком простой.
Символ «массовый» далеко не всегда устойчив и под воздействием исторических обстоятельств легко может раствориться и пропасть или же заместиться аналогичным. Символ же «редкий», если группа его носителей достаточно устойчива в состоянии пережить века и вернуться тогда, когда его возвращения и не ожидают.
Жизнь символа отличается мерцательностью вне зависимости от его типа. Мерцание (уход-возврат-уход-возврат, если использовать терминологию А. Дж. Тойнби) естественно и наблюдаемо в истории. Символы ведь передаются, как привычным путем через обучение и воспитание, устное предание и даже сказки, рассказанные на ночь (Р. Киплинг: «Но матери нас научили, что старая Англия — дом»), так и через отложенное общение (коммуникацию): книги, фильмы, рисунки, иконопись и т.д. (В. Высоцкий:
«Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем,
Значит, нужные книги ты в детстве читал».)
Символические пространства так же мерцают. И то, что ныне кажется тусклым и почти невидимым, вполне окажется способным проявиться сверхновой звездой, скажем через десять лет.
Скажу сразу, что здесь само понятие символа принимается в интерпретации нашего великого философа Алексея Федоровича Лосева. Приведу пример из его важнейшего труда: «Мы укажем, например, на значение символа Медного Всадника у Пушкина. Что же в нем количественного? И что в нем вообще математического? В буквальном смысле — ровно ничего. И тем не менее этот Медный Всадник только потому и является у Пушкина символом, что он оказывается общим законом для возникновения бесчисленного количества отдельных единичностей. (выд. – А. Г.) Но в таком случае я ищу: где же в науках дано точнейшее изображение той или иной общности в виде ее бесчисленных воплощений, но таких, которые не возникают как-нибудь случайно, но все охвачены единым законом своего возникновения. Здесь я и наталкиваюсь на такие математические конструкции, как разложение функции в бесконечный ряд или как извлечение иррационального корня. Подобного рода математические конструкции нужно считать только моделями, только идеальными первообразами, только принципами действительности, а не самой действительностью. Общеизвестная скульптура, изображающая Медного Всадника, − это не просто число, и не просто количество, и не просто величина, которая была бы равнодушна к своему содержанию. Это − вполне вещественная, вполне историческая и, словом, вполне реально осуществленная совокупность разного рода признаков, трактованных как такая модель действительности, которая делает понятными и все единичности, необходимо из нее вытекающие и системно ей подчиненные».
Империя — это тоже символ, имеющий свое символическое пространство и на онтологическом (бытийственном) уровне, противостоящий иному символу — Демократии. Других символов форм государственности просто нет. Как ни странно, но Империя может манифестировать себя и через Монархию, и через Республику, как и Демократия тоже. Только для Империи Республика является низшей фазой развития, а для Демократии — высшей. По сути и аксиологически, и онтологически, и гносеологически Демократия — это то, что пытается противостоять Империи, как дьявол Богу. Ад — идеальное место для Демократии.
Так Божественная Истина едина и неделима, и существует вечно, то и Империя может быть лишь одна. Борхес был прав, утверждая, что была, есть и будет только одна Империя — Римская. Первый Рим, переходящий во Второй — Константинополь, затем передающий эстафету Третьему Риму — Москве — это наглядная иллюстрация сего вывода. Псевдоимперии, под которыми числят и государство инков и даже США, совершенно не имеют отношения к Империи и символическим пространствам ее.
Но давайте теперь разберемся с символами и пространствами, ибо с помощью этого и поймем подлинность Империи или неподлинность псевдоимперий, а также люциферианскую сущность Демократии.
Итак, пространство символа Империи делится на четыре пространства: Храм, Ристалище, Рынок и Театр).
Храм — это пространство сакрального. Поэтому здесь находятся только Дом Божий, но и дом, вообще, и Церковь, и семья, и власть. Храм иерархичен. Без иерархии Храма не бывает.
Это великолепно отражает и богослужении в любом православном храме. Священнослужители, церковнослужители и миряне находятся на разных иерархических уровнях, но в тоже время, удаление одного из этих уровней влияет негативно на само богослужение. И тогда удаленный физический уровень замещается уже в духовном плане. Если иерей служит один в храме, то на самом деле ему сослужают ангелы. Храм не бывает пуст. Если миряне обращаются к Богу (когда нет священника, идут репрессии и гонения), то и Сам Господь оказывается среди них («…идѣже бо еста два или трiе собрани во имя мое, ту есмь посредѣ ихъ» (Мф. 18, 20.)).
Церковь иерархична. Во главе ее стоит Господь наш Иисусу Христос.
Дом иерархичен. Тот, кто с этим не согласен, пусть нарушает иерархию — кушает в туалете, а спит в погребе. А я на него посмотрю. Если иерархия в доме нарушена, то явно тут что-то не в порядке.
Семья так же иерархична. Если падает ее иерархия, то семьи онтологически и символически больше не имеется.
Святитель Иоанн Златоуст в «Толкование на послание к Ефесянам» сообщает: «Много от этого бывает зла, много и добра и для семейств, и для обществ. Ничто так не укрепляет нашу жизнь, как любовь мужа и жены. Ради ее многие берутся за оружие, а иные не щадят и своей жизни. Итак, не просто и не напрасно Павел выказал великую заботливость об этом деле, когда сказал: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу». Почему? Потому что, если они единомысленны, то и дети их воспитываются хорошо, и слуги благоустроены, и соседи, и друзья, и сродники, как бы насаждаются их благовонием. Если же где бывает напротив, то там во всем беспорядок и замешательство. И как, если военачальники и мире друг с другом, то все идет, как следует, а если между ними возникнет распря, то там уже не бывает порядка, – так и здесь».
«Семья — это малая Церковь». На Православной Руси это понимали отлично. Даниил Заточник в своем «Слове» (а оно было популярно в древнерусском обществе, раз неоднократно переписывалось и распространялось!) это раскрывает: «Глаголеть бо в мирскых притчах: не скотъ в скотех коза; не зверь в зверех ожъ; не рыба въ рыбах ракъ; не потка в потках нетопырь; не муж в мужех, иже кимъ своя жена владееть; не жена в женах, иже от своего мужа блядеть; не робота в роботах под жонками повозъ возити».
А теперь обратимся к Библии: «Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути змеи на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице. Таков путь и жены прелюбодейной: поела и отерла рот свой, и говорит: «я ничего худого не сделала» (Притч. 30,19-20); «Не отдавай женщинам сил твоих, ни путей твоих губительницам царей» (Притч. 31, 3); «Не отдавай жене души твоей, чтобы она не восстала против власти твоей. Не выходи навстречу развратной женщине, чтобы как-нибудь не попасть в сети ее» (Сир.9, 2-3); «Соглашусь лучше жить со львом и драконом, нежели жить со злою женою. Злость жены изменяет взгляд ее и делает лицо ее мрачным как у медведя» (Сир. 25, 18-19); «Досада, стыд и большой срам, когда жена будет преобладать над своим мужем» (Сир. 25, 24).
Власть, если хочет быть властью, настоящей, а не властью ради денег, ради удовлетворения потребностей, ради…многих ради, должна выстраиваться на сакральных основах и напоминать храм и семью, а не совет корпорации по производству презервативов.
Если вы не признаете сакральную природу власти, то вы, автоматически, выпадаете из символического пространства Империи. Власть может быть «только милостью Божией», в противном случае она переходит в пространство символов Демократии, где стоит перевернутая система символических пространств. Власть становится элементом в пространстве Театра и не более.
Ристалище включает в свое пространство не только все, что связано с войной и армией. На ристалище находятся и учительство, и медицина. Ведь бой за тела, души и разумы людские — всегда битва, причем битва священная. Ристалище подчиняется Храму.
Но, ежели обратится к самой войне, то ныне она потеряла сакральный смысл и превратилась в бойню. США с далекого расстояния, засыпая ракетами и бомбами Ирак, Югославию, Ливию и Сирию, отлично показывают, как испарилась сакральность из войны, как сдвинулись ее горизонты и насколько мир приблизился к торжеству Демократии и ада.
США — это антиимперия, это разожравшийся полис (город-государство), который не выстраивает символического пространства империи, а просто сжирает чужие символы и пространства, попутно уничтожая людей. Идеологическая и религиозная замкнутость на самих себе, сверхнепробиваемая гордыня — это признаки Демократии США.
Убив в XIX веке КША («Землю дикси»), янки (США) готовы стереть в порошок все, что напоминает, реально или символически тех их противников, которые пытались выстроить пространство Империи.
Вольно или невольно, но Донбасс, подняв знамя с синим крестом на красном фоне, спровоцировал на воспоминания негативного типа память «янки» и режим Киевской хунты сразу же получил поддержку из-за Атлантического океана. Это только обыватель не понимает значения символов. Властьпридержащие (настоящие, а не марионетки) это понимают. Ведь борьба сперва разворачивается в духовном мире, а потом выплескивается в физический и материальный.
Задумаемся над тем, что Украину вначале выдумали, а потом стали насаждать насилием в мире сем, ломая символы и продвигая другие взамен им.
Ристалище предполагает соблюдение правил борьбы и войны. И чем меньше их, тем больше сжимается пространство символов ристалища. И само Ристалище поглощается Рынком и Театром.
Определение Рынка я принимаю в форме данной Б.В. Марковым. Воплощением Рынка в Древнем Риме выступал форум (хотя есть и др. значения этого слова), а в Древней Греции — агора. Рынок — это место торговли, экономических решений, политических действий, место дискуссий, споров, место раскидывания слухов и сплетен. На Рынке все имеет свою цену и свой эквивалент оплаты. Пространство рынка более приземлено, чем пространства Ристалища и Храма. Если Рынок начинает проникать в верхние символические пространства, то сие может означать только то, что Империя катиться к упадку.
Для Демократии — Рынок необходим, без его символического пространства Демократия превращается из Нечто в Ничто. Демократии нужен Рынок, а не наоборот. Любые выборы — это торги, а политики выступают вроде базарных зазывал. Демократия — это несакральная власть олигархов с помощью олигофренов ради олигархов. И рекламный вопль: «Я это-о-о-о-го достойна!»
Слава Богу, что Демократии в России сейчас нет. Выборы наличествуют, а ее то и нет. Кто-то опечалится, но не я. Да, есть засилие бюрократии и денежный фетишизм, но это следствие того, что мы, отказавшись от Империи, попытались вернуться и застыли в символическом пространстве Междумирья, где сочетается несочетаемое. Осталось выяснить, куда продолжим движение…
Символы рынка бесчувственны. Они предлагают обратиться к обмену и торгам. Они направлены на удовлетворение низменного, животного в человеке. Что, впрочем, нормально. Есть, пить, одеваться надо. И грехи плоти все-таки слабее грехов духа. Чревоугодие — дрянь, но гордыня губит чаще и надежнее. В Империи Рынок всегда ниже Храма, Ристалища. Рынок, знающий свое место полезен. Но, он же, вырвавшийся на свободу, с помощью денежного фетишизма, уничтожает все вся, подобно сумасшедшему дракону, почуявшему отсутствие рыцарей, и выжигающему дотла округу.
Театр — реализация игры (по Й. Хейзинге). Символы театра актуальны для Империи, но, если они контролируются знаками и образами из пространства Храма. Театр стремиться вытеснить Храм из себя. А в идеале Демократии Храм и Театр меняются в иерархии. Театр натягивает на человека личину, которая скукоживает личность до нуля, до отрицательных величин. Театрализованность политики — обычное дело, но в XXI веке Театр заменил политику. И поэтому спектакли подменили реальность. «Общество спектакля» (по Ги Дебору) символически обозначило деградацию человеческого общества.
Что удивительно, чем больше человек стремиться наблюдать за театральным действом (кино, спорт, шоу, гей-парады, соцсети и новости − это тоже разновидности спектакля), тем больше он сам перестает играть. А если брать собственно театральную сцену, то на нее вытаскивается все больше и больше звериное в человеке. Достаточно посмотреть спектакли в «Гоголь-центре», в которых нет ни Гоголя, ни какого-нибудь смыслового центра.
Театр впихнул человеческие умы в свое пространство и там символически переваривает их. Виртуальная реальность и цифровая экономика — всего лишь отрыжка Театра. Театр претендует на то, чтобы полностью превратить бытие человека в свою тень. Как же здесь не вспомнить пьесу Е. Шварца «Тень». Похоже в ней живем все мы.
«– Арбузы, арбузы! Кусками!
– Вода, вода, ледяная вода!
– А вот – ножи для убийц! Кому ножи для убийц?!
– Цветы, цветы! Розы! Лилии! Тюльпаны!
– Дорогу ослу, дорогу ослу! Посторонитесь, люди: идет осел!
– Подайте бедному немому!
– Яды, яды, свежие яды!»
Но пришла пора человечеству выходить из пространства Театра теней. Иначе человечества не будет. А куда выходить, где искать смысл жизни? Ответ подсказывает Алексей Лосев: «Жизнь символична по самой природе своей, ибо то, как мы живем, и есть мы сами. Театр — аллегоричен, но, напр., богослужение — символично, ибо здесь люди не просто изображают молитву, но реально сами молятся; и некие действия не изображаются просто, но реально происходят».
Значит, если верить Лосеву, надо попасть в символическое пространство Храма и, конечно же, пространство Империи. Империи Третьего Рима. Во всяком случае для русских — tertium non datur.