3 Какой был класс точно не помню, первый или второй, мы ехали...
Гм-гм... Простите, отвлекся. Нахлынули воспоминания. Короче! Едем значит, и водитель наш, дядя Сережа, выглянув из-за своей загородки, говорит:
— Вы чего скучные такие? Хоть бы песню спели!
Марине Владимировне эта идея очень понравилась.
— Точно! Дети, давайте споем песню!
И мы запели.
Если кто-то бывал в деревне и слышал как мычит деревенское стадо, тот примерно может представить вокальные ресурсы нашего хора. Не колхозное, я подчеркиваю, а именно деревенское. Потому что в колхозном стаде там коровы дисциплинированные, и спетые. А в деревенском каждая считает себя солисткой, и все х@ячат кто в лес кто по дрова, перекрикивая друг друга. Таким был и наш хор.
Короче, песня не задались. Мы снова какое-то время ехали в тишине, но дядя Сережа, неугомонный сукин сын, провокатор, снова выглянул в салон и говорит:
— Ну раз песен не поете, тогда анекдоты хоть рассказывайте! А то я усну!
— Ой-ой-ой! — сказала Марина Владимировна. — Расскажите скорей дяде Сереже анекдот, а то он заснет. Знает кто нибудь анекдот?
— Я знаю! — сказала Танечка, которая сидела рядом с нами.
— Очень хорошо! — сказала Марина Владимировна. — Рассказывай!
И Танечка рассказала детский анекдот про колобка. Никто конечно не смеялся, потому что этот анекдот про колобка все знали.
— Ну что? — спросила глупая Марина Владимировна. — Неужели больше никто не знает анекдотов?
Все молчали. Наверное больше анекдотов действительно никто не знал.
Нет, я-то конечно знал! Просто я не был до конца уверен в уместности тех анекдотов, которые я знал, для данной аудитории. Дело в том что по ту пору отец мой работал на леспромхозовской лесопилке, и частенько брал меня с собой. В жарко натопленной дежурке вкусно пахло солярой, дымом папирос, и свежепиленым деревом, за большим столом сидели раскрасневшиеся с мороза мужики, они курили, пили крепкий чай, играли в домино, и травили анекдоты. Поначалу они делали скидку на мое присутствие, но я тихонько сидел в уголке, строгал ножиком палочку, и постепенно про меня забывали. Тогда и начиналось самое интересное.
Смысл не каждого анекдота до меня доходил, но видя как веселятся взрослые мужики я запоминал их просто на автомате, в надежде когда нибудь тоже блеснуть в компании. И вот такая возможность представилась. Желание славы в конце концов одолело сомнения, слегка выпроставшись из-под груди Марины Владимировны я протянул руку и сказал:
— Я! Я знаю анекдот!
— Ну так рассказывай! — сказала Марина Владимировна.
— Попали как-то на остров к людоедам русский, немец, и француз. — начал я громко и четко.
Все навострили уши. Марина Владимировна одобрительно заулыбалась своей восхитительной белоснежной улыбкой, и покрепче прижала меня к животу. А дядя Сережа выглянул из-за своей водительской перегородки и ободряюще подмигнул. Мол давай, пацан, врежь фольклором по бездорожью!
Ну я и врезал. Уж чего-чего, а рассказывать я всегда умел и любил.
— Попали значит как-то на остров к людоедам русский, немец, и француз.
И вождь людоедов им и говорит:
— Если кто-то из вас назовет слово, которое мы не знаем, мы того отпустим. А если знаем, то съедим!
Немец думал-думал, думал-думал, и говорит:
— Мерседес!
Людоеды пошушукались между собой, пошушукались, и говорят:
— Мерседес — это такая самодвижущаяся повозка.
И съели немца.
Француз думал-думал, думал-думал, говорит:
— Одеколон!
Людоеды пошушукались между собой, пошушукались, и говорят:
— Одеколон — это такая сильно и приятно пахнущая вода!
И съели француза.
Русский подумал-подумал, и говорит:
— Партком!
Людоеды шушукались-шушукались, шушукались-шушукались, потом приходят к русскому и говорят:
— Не знаем такого слова! Отпустим, если скажешь, что оно обозначает!
Русский говорит:
— Хорошо! Только дайте мне лодку, я выплыву на середину реки, и оттуда крикну. А то боюсь вы меня обманете и съедите.
Дали людоеды русскому лодку, выгреб он на середину реки, людоеды все столпились на берегу, ждут. И русский им кричит:
— Партком — это такие же пид@расы как и вы! Сперва шушукаются, потом обязательно кого нибудь съедят!
И уплыл.
* * *
Когда я закончил, в салоне вместо гомерического хохота повисла нехорошая тишина. Дети скорей всего просто ничего не поняли. Зато Марина Владимировна захлопала глазами и начала краснеть. Она краснела от кончиков ушей, все ниже, ниже, и постепенно мне показалось, что даже ее коленки у меня под попой горят от возмущения.
— Это где же ты наслушался таких анекдотов?! — спросила она наконец ничего хорошего не предвещавшим тоном.
— В леспромхозе! — честно ответил я.
Как отреагировал на анекдот дядя Сережа из-за перегородки видно не было, но внезапно все заметили, что автобус идет накатом, постепенно замедляя ход. В конце концов он выкатился на обочину и встал. Из-за загородки водителя раздался стон. Мы туда заглянули. Дядя Сережа лежал на руле, и плечи его вздрагивали от рыданий. Потом он взял себя в руки, утер рукавом глаза, и продолжая изредка всхлипывать сказал:
— Все, Марина Владимировна! Завтра увольняюсь к чертовой матери!
— Это почему это?! — удивленно спросила Марина Владимировна.
— Ухожу на новую работу!
— Куда?!
— Как куда? — ответил дядя Сережа, втыкая вторую передачу. — В леспромхоз естественно!