В казенных лапах

Выпускница нижнеломовского дома-интерната для детей с физическими недостатками Ольга Склямина через программу «Пусть говорят» нашла свою мать, но пожить в новой семье так и не успела. Андрей Лошак рассказывает об Ольге и судьбах других выпускников дома-интерната

В семь утра в Мичуринске едва рассвело. Сквозь промозглый туман виден бюст знаменитого селекционера. Над его шляпой с карканьем кружатся вороны. Наташа и Виталий встречают меня на перроне, сажают в старенькую «десятку» и везут к себе домой.

— Вчера с утра забрали в Пензе и к вечеру уже привезли, — рассказывает Наташа с заднего сидения.

— Сами?

— Ну а что тут везти? Гробик-то взяли детский — метр десять длиной. Еще вчера крестная из Тамбова приехала, тетя Тамара. Молитвы читала, на колени нас 40 раз ставила перед гробиком. А я бы с коленей вообще не вставала, но тетя Тамара сказала, что так не положено.

Похороны Ольги СкляминойФото: Андрей Лошак

Мы заходим в добротный деревянный дом. В гостиной я сразу вижу Олю, — смерть в 27 лет мало меняет черты лица, разве что выражение непривычно строгое. В жизни она почти всегда улыбалась. Возле гроба сидит старушка и читает молитвы. Наташа показывает мне комнату Оли с двумя упитанными плюшевыми медведями в изголовье кровати. «Все уже подготовили заранее, она на Новый год должна была приехать. Первый семейный Новый год», — говорит Наташа, всхлипывает и уходит готовиться к поминкам. Я присаживаюсь на кушетку и под доносящееся из-за стены мерное бормотание поминальных молитв потихоньку проваливаюсь в сон. До начала отпевания осталось больше трех часов.

***

С Олей я познакомился в 2006-м, когда приехал снимать репортаж в Нижнеломовский интернат для детей-инвалидов. Ей в тот момент было 18, и она уже два года как должна была переехать в дом престарелых, но руководство интерната позволило ей задержаться дольше, чем разрешалось по инструкции. Так же и с домом малютки в Тамбове — вместо положенных четырех лет ее продержали там до восьми. Олю любили все, кто ее знал. Иначе было невозможно, — жажда жизни в этом маленьком искалеченном теле была заразительной.

В интернате она была в центре всех движух и тусовок. На своей четырехколесной доске по прозвищу «Бумер» она носилась со скоростью ракеты из одного конца двухэтажного здания в другой и умудрялась быть первой везде. Решит Сашка по прозвищу Батек провести «богослужение», она уже у входа в домовую церковь. Соберутся тайно Светка с Серегой на черной лестницей с пивом и сигаретами, — и она с ними. Лифт в то время в здании часто не работал, и большинство детей на колясках дни напролет проводили на втором этаже, где находились палаты. Кроме Ольги, — она с грохотом слетала вниз по лестничным пролетам и шустро, по-обезьяньи опираясь на руки, поднималась наверх, волоча за собой «Бумер».

Неудивительно, что она стала одним из главных героев фильма и сама активно участвовала в его съемках. Не имея возможности оставаться в интернате после отбоя, я попросил Олю поснимать ночные посиделки девочек на обычную ручную камеру. Кадры, где они мечтают о свадьбе и полушепотом поют песню Линды «Беги», получились, наверное, самыми пронзительными в фильме.

Ольга Склямина в фильме Андрея Лошака «Дети коридоров», программа «Профессия-репортер», НТВ, 2006 год

Когда жизни радуется человек, на долю которого с рождения выпало столько испытаний, собственные проблемы начинают казаться нелепой блажью. В этом было важное терапевтическое воздействие Ольги на окружающий мир. В Пензе Олю окормляла еще одна набожная женщина — Вера Петровна. Она рассказывала, как однажды в город привезли мощи Николая Чудотворца. Поклониться мощам выстроилась огромная очередь, в которой стояли и Вера Петровна с Олей. «Лица у людей в очереди скучные, не мрачные, но какие-то обыкновенные. А Оленька наша прямо светится. Мимо батюшка проходил. Увидел Олю и говорит: “Посмотрите, как радуется! Прямо солнышко в коляске. И вы берите пример”».

***

Тогда, в 2006-м, мы вместе с Олей все-таки съездили в сердобский Дом ветеранов, перспектива попасть в который мрачной тучей висела над ее будущим. Там я познакомился с несколькими выпускниками интерната, в свои 18–20 доживавшими жизнь среди стариков и калек. Дима Саяпин был лучшим учеником в школе. Ему нравилось право, он очень хотел продолжать образование, но из-за сильнейшей формы ДЦП его никуда не взяли, отправив «на списание» в дом престарелых. Когда он начал отвечать на вопросы — маленький, скрюченный человечек с умными глазами — я поразился его типично интеллигентской манере говорить и рассуждать, непонятно откуда взявшейся у мальчика, выросшего в интернате.

«Раз государство не может мне помочь, то я, к сожалению, в своем состоянии не могу и подавно, — логично объяснял Дима. — Я бы очень хотел быть полезен обществу, но государство не дало мне этого шанса. Теперь мои надежды разбиты. Я часто спрашиваю себя: зачем я живу? К сожалению, у меня нет ответа на этот вопрос».

Шекспировский по накалу трагизма монолог Димки врезался мне в память. Именно его слова, прозвучавшие в моем репортаже, стали беспощадным «J’accuse!» по отношению к государству. Через год Оля мне рассказала, что Димка сошел с ума. «Сидел такой тихий и вдруг начал разговаривать с телевизором, диски укладывал спать, говорил, чтобы по линолеуму не ходили, потому что ему больно». Димку отправили на списание по этапу дальше — в психоневрологический интернат в Мокшане. В этом году Ольга сообщила мне, что Димка умер.

Другой юный житель дома престарелых, ставший героем фильма, — это Ренат, веселый, подвижный парень, на фоне остальных — почти здоровый, что не помешало его родителям отказаться от него, причем дважды. В интернате была практика — по окончании учебного года писать родителям выпускников письма с предложением вновь забрать их домой. Родители Рената вдруг мальчика взяли и посадили под замок, боялись, что соседи увидят. Ренат на это не обижался, наоборот, из кожи вон лез, чтобы им понравиться. Убирал, мыл, стирал и даже пытался готовить. Но роль Золушки не помогла, — через месяц его все равно отправили восвояси. Мы тогда отыскали мамашу, она была директором школы и проходила курсы повышения квалификации в Уфе. Обыкновенная женщина, ничего злодейского в лице нет. У нас тогда состоялся с ней примечательный разговор:

— Вы почему от ребенка отказались?

— Понимаете, принято считать, что такие дети рождаются только у маргинальных слоев населения. Пьяницы, наркоманы. Мы боялись, что о нас плохо подумают соседи, коллеги по работе…

— А вам не все равно, что подумают соседи, это же ваш сын?

— Нет, ну как же все равно. Ведь еще Ленин говорил, что жить в обществе и быть свободным от общества нельзя.

Мне очень хотелось выступить в роли Немезиды и показать ее физиономию на всю страну. Тогда, скорее всего, карьера этого большого педагога накрылась бы медным тазом, но я сдержал себя и попросил монтажера «заблёрить» ей лицо. Ренат по-прежнему живет в доме ветеранов.

***

Конечно, не у всех героев фильма судьба сложилась столь печально. Светка Коновалова казалась мне самой пропащей душой — курила, выпивала, прогуливала занятия. Но именно она сейчас — настоящая гордость интерната, лыжница, биатлонистка, дважды золотой призер зимней паралимпиады в Сочи, Путин вручал ей награды, государство подарило белый «мерседес» и квартиру в Москве. Про нее снимают фильмы, в «ВКонтакте» у нее есть фан-группа. Известие о смерти Ольги застало Светку в Дохе, где проходят какие-то очередные международные соревнования. В интернате они были лучшими подругами, даже спали, держась за руки. Став знаменитой спортсменкой, Светка не «зазвездилась», продолжала приезжать к подруге в гости, постоянно общалась с ней в «ВКонтакте». «Моя маленькая и милая Кнопочка, — написала она у себя на стене с кучей ошибок, сердечек и поцелуйчиков. — Я никогда тебя не забуду. Спасибо тебе за то время, что мы провели вместе». Когда я спросил Светку в «ВКонтакте» про планы, она ответила коротко: «Родить ребенка. Пока вроде все:)»

Саша Шульчев в интернате был в образе проклятого поэта. Носил черное, писал мрачные стихи и воображал себя готом, что, правда, не мешало ему фантастически танцевать нижний брейк (верхний танцевать он не мог в силу отсутствия ног). За несколько месяцев до шестнадцатилетия его усыновила американская семья — в те годы детей из Нижнего Ломова только американцы и усыновляли. В Штатах Саше сделали сложнейшую операцию, и теперь он ходит на протезах, как обычный человек. Он окончил университет Техаса в Остине по специальности «политология» и поступил на master’s degree в университет Бостона изучать право. В данный момент он сделал паузу между двумя образованиями и временно преподает русский язык детям миллиардеров в академии Филлипса (той самой, где учились оба Буша). У него есть девушка, красивая, здоровая и очень умная. «Она умнее меня на целых 20 экзаменационных баллов. Иногда надо уметь быть вторым», — философски замечает Саша. Самое удивительное — он не забыл язык и не порвал с Россией, часто сюда ездит, бывает в Нижнем Ломове и даже пытается бороться за права российских детей-инвалидов. В декабре 2012 года Саша написал Путину письмо с призывом не принимать «закон Димы Яковлева». Президент оставил это письмо без ответа.

Сашу Шульчева теперь зовут Alex D’JamoosФото: https://www.facebook.com

***

В жизни Оли после нашего фильма тоже забрезжил лучик надежды, но как забрезжил, так и погас. Видимо в порыве благородных чувств Ольгу и еще двух выпускников забрала к себе в Москву известный модельер, чье имя, возможно, из ложного христианского милосердия я не буду здесь упоминать. Ребят поселили на верхнем этаже роскошного особняка на Никитской, где они с утра до ночи работали портняжками — что-то старательно шили, резали, кроили. Идея с трудотерапией была отличная и в перспективе взаимовыгодная, но надолго терпения у модельера не хватило, — через несколько месяцев гранд-дама отправила ребят обратно в Нижний Ломов. «Тебе обидно? Хочешь я про нее что-нибудь напишу?» — спрашивал я тогда Ольгу. «Да нет, не надо, она нормальная, просто суматошная какая-то», — отвечала мне Оля.

Надо сказать, что «солнышко в коляске» была той еще оторвой. Предаваться порокам ей не позволяло здоровье, но жила она по принципу «любой кипеш кроме голодовки». Пить не пила, но диету и щадящий образ жизни соблюдать отказывалась. «Один раз живем» — любимые слова Оли. Лет пять назад, наглядевшись на успехи подруги Светки в паралимпийском спорте, Ольга занялась тяжелой атлетикой и даже успела получить какой-то разряд. Что думал ее тренер, и думал ли он вообще — неизвестно, но тягать штангу с ее патологиями и одной почкой, конечно, было нельзя. Когда она завела страницу на Facebook, меня  поразила мрачная картинка с кошмарным чудовищем, которую она поставила в качестве обложки. Также совсем не вязались с ее вечной улыбкой фильмы ужасов, которые она обожала. Теперь я понимаю, что плохо знал Олю, да и не пытался узнать ближе, вполне удовлетворяясь ролью «скорой материальной помощи».

Ольга сделала все возможное, чтобы не попасть в дом престарелых, но сил ее было недостаточно. Она поступила в Михайловский колледж-интернат для людей с ограниченными возможностями на курсы бухгалтеров. Через год из-за бесконечных болезней вынуждена была прекратить учебу. Сначала непроходимость кишечника, операция, потом почечная недостаточность и приговор: пожизненный гемодиализ три раза в неделю. Вся изрезанная, с синими от уколов руками, она оставалась несгибаемой оптимисткой. Когда я спрашивал ее в Facebook, как дела, следовало неизменное: «Нормально!», а потом я от Рената узнавал, что накануне ей вставили катетер в ключицу, потому что больше вставлять его было уже некуда. Из сердобского дома ветеранов, где жили многие выпускники интерната, Олю перевели в Пензу — в Сердобске не было аппарата для диализа. В пензенском доме престарелых Оля оказалась окружена незнакомыми стариками, — это был еще один удар по ее оптимизму. «Как дела?» «Нормально! Только запах этот старушачий достал». То, что все не очень нормально, я понимал по участившимся просьбам присылать ампулы с железом — гемоглобин при долговременном диализе критически понижается, а вместе с ним и уровень железа. Ампул для внутривенных инъекций в пензенской больнице не было.

***

Примерно тогда же, то есть года полтора назад, Оля захотела разыскать свою биологическую мать. Написала редакторам в «Пусть говорят», и те ее неожиданно быстро нашли. Анонс программы «Долгая дорога к маме» звучал так: «Что ждет Ольгу, которую мать при рождении посчитала неполноценной? Большая радость или большое разочарование? И удастся ли ей вырваться из клетки казенной жизни и обрести полноценную семью?» В качестве команды поддержки позвали меня и Светку Коновалову. Встреча прошла под аплодисменты, крики и улюлюкание массовки, но это, наверное, не самая страшная расплата за добровольную разлуку с дочерью. Наташа рыдала, Оля держалась сдержанно и отстраненно, как бы показывая: если ты снова претендуешь на звание «матери», тебе придется это доказать.

Наташа, мама Ольги, наливает мне на кухне чай. Она уже приготовила кутью, оладьи и все, что полагается к поминкам, и может теперь со мной немного поговорить. У нас примерно полчаса до прихода батюшки для того, чтобы вспомнить последние 27 лет жизни.

«Меня врачи убедили, что она умрет. Врожденный порок сердца. Я — молодая дуреха, 18 лет, ни кола, ни двора, сноха еще говорит: ну куда тебе? Не выживет. Я ее совсем чуть-чуть видела, в пеленках, но ничего не поняла. Только взгляд какой-то нехороший. И не плакала она совсем почему-то. Все орут, а она молчит. Говорю снохе: слушай, ну вроде же ничего… А та: плохая-плохая, даже не думай. Ну, я оставила там. И больше о ней никогда не вспоминала, пока с телевидения не позвонили».

В программе «Пусть говорят» Наташа говорила немного другие вещи: ей будто бы в роддоме сказали, что девочка уже умерла, вот она и думать о ней забыла. На самом деле, она скорее убедила себе в этом, вытеснила из памяти сам факт рождения ребенка, как вытесняют из памяти какое-то кошмарное событие. Защитная реакция, классика психоанализа. Потом пошла обычная жизнь, отец Оли быстро спился, появился второй муж, от него — два совершенно здоровых сына (младшенький уже успел повоевать в Донбассе), потом и второй муж спился, наконец, 15 лет назад Наташа вышла замуж в третий и последний раз — за Виталия. Ей наконец-то повезло. Хороший, хозяйственный мужик, кроликов и шиншилл разводит. Когда Наташа мучилась, принимать ли приглашение «Пусть говорят», он подумал и сказал то, что определило ее выбор: езжай, второй раз ты себе этого уже не простишь.

Оля с мамой. Фото: https://www.facebook.com

«Мне одно обидно: поздно она меня нашла. Вот бы чуть пораньше, когда она сама еще покрепче была».

Вырвать Олю «из лап казенной жизни» до конца так и не получилось. Сначала мешало то, что в Мичуринске нет отделения диализа, потом его открыли, но тут уже вмешался извечный квартирный вопрос. Оказалось, что дом, в котором жили Наташа с Виталием, формально принадлежит его взрослому сыну, а тот вместе со своей женой против того, чтобы Ольга постоянно там находилась. Мотивировали они это тем, что если, не приведи Бог, с отцом что-то случится, куда они денут эту убогую? Достаточно им ее матери с сыновьями. Прописать Олю в доме так и не позволили, а без этого невозможно было делать бесплатный диализ. Наконец прописку удалось оформить у родственников в соседней с Мичуринском деревне, но осадок, как говорится, остался. Тактичная и гордая Оля, больше всего на свете боявшаяся стать обузой, стала реже ездить к родителям. Последний раз была у них летом, провела целых два месяца. Чувствовала она себя заметно хуже, похудела и «поскучнела», как сказал Виталий. Понимая, к чему все идет, Наташа предложила пересадить дочери свою почку, но врачи сказали, что в случае с Ольгой трансплантация невозможна — девушка просто не перенесет операцию.

Похороны Ольги СкляминойФото: Андрей Лошак

«Мы с ней сблизились. Ложились вместе спать, она мне: “Мам, почеши спинку”. Спинку ей чесала, а она мне все рассказывала, рассказывала. Про детство бурное свое. Как они самогонку пили и прочей ерундой занимались. Так что она все попробовала. Только единственное… “Мам, я ребеночка хочу”. Я ей: “Дите мое, ты сама ребеночек”».

Отпевал Олю молодой священник. Над гробом роняла слезы в том числе и та самая сладкая парочка, не позволившая прописать Олю в своем доме. Чудны дела твои, Господи! Когда уже возвращались с кладбища, я услышал, как крестная Ольги, тетя Тамара, разговаривала с другой старушкой: «Богоугодная она была. Дева… — Да, ангелочек. Смотрит на нас сейчас сверху и улыбается».