Личный опыт: как Раменская ЦРБ превратилась в пыточную для восьмилетнего Пети
«Лечение в «заключении»». Так москвичка Ольга Головина, автор историй для семейного театра и ведущая детской литературной студии, назвала серию постов в фейсбуке, в которых рассказала о том, что пришлось пережить неделю назад её восьмилетнему сыну Пете и ей самой во втором инфекционном детском отделении Раменской ЦРБ.
Редакция «Новых Известий» получила от Ольги письмо, в котором она подробно рассказала душераздирающую историю об их «хождении в медицину». Ключевой момент ситуации: вопреки закону Ольге не позволили остаться вместе с сыном, находящемся в тяжёлом состоянии на фоне сильнейшей кишечной инфекции, в результате чего стресс от пребывания в больнице у мальчика многократно усилился. Ни одна мать не пожелает подобного своему ребёнку и, защищая его, непременно превратится в «помесь тигра с тайфуном» (как охарактеризовала себя в письме сама Ольга). «- Он звонит мне каждые 5 минут и рыдает в трубку! Он не может без меня, поймите, я знаю своего ребенка… Я должна быть с ним рядом сейчас. - Значит, отберем у него телефон, чтоб не рыдал! На том конце бросили трубку. Кто это был, с кем я говорила сейчас? Судя по интонации, кто-то из власть имеющих, возможно, заведующая отделением. Я быстро набрала Петин номер. - Петя, телефон никому не отдавай, слышишь? Даже если будут забирать, говори, мне мама не разрешает. Домой не шли ноги. Я стояла под Петиным окошком на втором этаже второго бокса второго инфекционного детского Раменской ЦРБ. Так раньше отцы приходили к роддому и высматривали в окнах свои кулечки, торжественно демонстрируемые мамами. Моему «кулечку» теперь восемь лет. Один в незнакомом месте с чужими людьми он остался впервые. Острая кишечная инфекция: многократный понос, рвота, обезвоживание. Экстренная госпитализация. - Не знаю… Не знаю, как я выдерживаю… Мне кажется, я не смогу… Я без тебя не смогу тут, я сбегу… Сын отворачивался скрыть рыдания, потом снова щурился в окно. Меня он видел, скорее всего, силуэтом – очки его остались дома. Предыдущие сутки он провел без них, не читал, не играл, лежал в постели, не мог заниматься ничем. Первое предложение госпитализации по скорой мы отвергли, надеясь обойтись противорвотным уколом. С такими же симптомами – типичный ротавирус – проходило раньше за день-два без особых приключений. На этот раз за сутки, несмотря на укол, стало хуже. «Сколько раз была рвота? – спросит потом врач в приемном отделении. – Ну, вы преувеличиваете, наверное. Двадцать пять раз, это каждый час, что ли?» Да, каждый час, даже ночью. Так что мы все-таки решились на госпитализацию и снова вызвали скорую. - Куда нас распределят? - Куда наряд будет, не знаю, может, в Люберцы, а может, в Нарофоминск. Наряд оказался в Раменское. Довезли за десять минут. Я почти выдохнула, пока ехали – все, здесь близко, скоро ему окажут помощь. А дальше… Первые полчаса прошли в ожидании доступа в приемное отделение. Сидели в скорой. Наконец вошли. - А зачем вы к нам привезли-то? У нас мест нет. Фельдшер со скорой настаивала, мол, оператор дал наряд, значит, места есть. Приемное сопротивлялось, везите в другое место. Куда? Нет времени. Нужно срочно капельницу, может потерять сознание. Я гуглила признаки степеней обезвоживания, сын лежал тряпочкой на кушетке и закрывал глаза. Над его головой кипели административные страсти. Через полчаса сражений по телефону и через стол фельдшер скорой встала и ушла. - Я наряд закрыла! А вы делайте что хотите. Это был первый звоночек – насилие, здесь насилие правит бал. Только своим уходом она заставила их, только тогда место нашлось. Потом мне напишут в комментариях, как в это же самое отделение у знакомых не хотели брать ребенка с боррелиозом, около часа уверяли вместе с той же заведующей, что это аллергия на укус, и положили только когда случайно пришедшая врач, глядя на эритему, бросила небрежно «Какая классическая картина развернутого боррелиоза». На нее зашикали, но было уже не отвертеться, взяли. Но сказали, ну смотрите, современными средствами лечить не будем, имейте в виду, ушлые вы москвичи. Ребенку тогда было восемь, как и Пете. Еще полчаса оформляли бумаги. - Когда вы начнете лечение? Он же сейчас отключится! - Вы свое дело делайте, мама – поите его пока, поите. Как положим, и начнем лечение. Вот вы уйдете, и мы пойдем на капельницу. - Я не уйду, я пойду с ним, он не сможет без меня. - Нет, вы не пойдете. Ему сколько? Восемь. Мы кладем с мамой до семи лет только. В тот момент я, увы, еще не знала о существовании Федерального закона № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», согласно которому (пункт 3 статьи 51 и подпункт 4 пункта 3 статьи 80) один из родителей ребенка, другой член его семьи или законный представитель имеет право на совместное бесплатное нахождение с ребенком в медицинском учреждении при оказании ему медпомощи в условиях стационара независимо от возраста ребенка в течение всего периода лечения. - Чем дольше вы тут, тем больше задерживаете лечение своего сына. Манипуляция сработала. Дверь приемного захлопнулась за нами с мужем. С этого момента детская больница стала для мальчика местом заключения, а для меня – Зимним в 1917м. Но, в отличие от большевистского октября, мой штурм закончился бесславно. На другой день я прорвалась мимо охранника лишь на первый этаж. Дальше все двери оказались запертыми. Даже врача, снизошедшего ко мне, впускала, гремя ключами, привратница. Диалог с врачом состоялся, но был вреден для нас обоих. Я истощила слезные железы, не подчинявшиеся моей воле. Врач Дмитрий Владимирович Жердев был вынужден терпеть эмоциональный накал очередной «истерички» и получил психологический ущерб – хотя для него, дипломированного врача-педиатра, стаж 12 лет, психологическое здоровье ребенка не предмет для обсуждения с родителем. - Да нормально ваш ребенок себя чувствует! Прокапали его, лечение он получает. Что вы еще хотите? - Он рыдает, у него нервный срыв, я знаю своего ребенка! - Я что, психиатра должен пригласить ему? Интересно, был ли в Ивановской государственной медицинской академии, которую закончил в 2004 году Дмитрий Владимирович, курс психологии? Слышал ли он и его коллеги про теорию привязанности? Кафедра психологии в этом вузе есть, но в программе подготовки педиатров психологии не обнаружилось. Я нашла потом профиль врача Жердева «ВКонтакте», чтобы отправить ему ссылку на документальный фильм «Джон». В нем показано влияние разлуки с матерью на маленького ребенка. Этот фильм был снят в Великобритании в 1969 коллегами Джона Боулби — автора теории привязанности. После его показа в стране случился переворот в системе ухода за детьми. Копии фильма стали использовать при обучении студентов-медиков во всем мире. Полвека спустя в Раменской ЦРБ эти знания не востребованы. - Вы одно лечите, а другое калечите, вы понимаете это? Вы же доктор. Доктор Жердев развернулся и ушел. В комментариях в фейсбуке мне напишут потом, что врачи тоже заложники системы, не учитывающей психологические потребности детей. Не знаю, может, и заложники. Ведь мой сын выпишется через несколько дней, а врачу там дальше работать. Правила устанавливает не он. А кто? Я погуглила, нашла закон 323-ФЗ и пошла к заведующей. - Справку принесите мне! Справку, что ребенок инвалид, тогда пустим. Не надо мне про психологию, у нас тут есть и у психиатра кто наблюдается! Ничего, все без мам справляются. Заведующая детским инфекционным отделением Раменской ЦРБ Зазулина Анна Радионовна, которой я принесла заявление с просьбой положить меня вместе с ребенком, имела жесткий рот. Слова, вылетавшие из него, ранили как осколки тролльского зеркала. Они произвели во мне холодное разрушение: я стала помесью тигра с тайфуном. - Закон вам не указ?! До 14 лет ребенка родитель имеет право… Властьимущая Зазулина крепко вросла в родной бетон: - Не надо мне про закон! По закону до 4 лет, а мы вообще до семи кладем. Вашему восемь, до свидания, мама, идите домой! Вылечим и отдадим вам вашего ребенка. - По закону вы должны предоставить мне возможность быть с ребенком! Без места, на платной основе, как угодно. Ребенок с особенностями, он травмируется сейчас, вы же врач! - Ничего мы вам не должны, домой к себе идите и там права качайте, откуда вы там приехали. Я пошла к главврачу этой больницы и звонить в Минздрав. Главврач Аркадий Борисович Коган отсутствовал, по словам секретаря, он был как раз в Минздраве. Минздрав на своей горячей линии вежливо переадресовал на страховую компанию полиса ОМС, страховая вежливо предложила написать жалобу на их сайте. Перед моими глазами снова возник образ заведующей: она смеялась над моими попытками пробить стену. - Не нравится? Забирайте! Забрали на следующий день под расписку. Еще через день ребенок пошел на поправку. Но три дня и четыре ночи в Раменской ЦРБ остались с нами. Оказалось, что кроме тяжести насильственного разлучения, сын неоднократно испытывал страх и тревогу от угроз. Например, при медицинских манипуляциях: была необходимость промыть желудок, нужно было выпить три стакана воды. Петя не может пить помногу, с рождения, естественно, он плакал и отказывался. Ему угрожали влить насильно. - Как именно они тебе угрожали? - Я не могу сказать, я не помню. Сказали, что вольют силой. Психологическое насилие – термин, вряд ли релевантный сознанию сотрудников этого медучреждения, как и многих других организаций старой советской закалки. Тигр с тайфуном во мне вновь смешались в неистовом порыве принудить их всех к сдаче экзамена по детской психологии, прежде чем допускать к живым детям. Но последним аккордом стал рассказ сына о том, как его мыли в душе «две тети». - Ты же сам моешься обычно! Они мыли тебя везде? И там тоже? - Да, они велели раздеться и мыли меня. Везде… Это, может быть, самое далеко идущее из всего пережитого. Две «тети», не спросив разрешения, моют мальчика «везде». Подобные темы у нас совсем не принято обсуждать. Мы проговаривали с сыном, что такое интимные зоны и что никто не может трогать их без его разрешения. Но он, увы, думал, что «больничным тетям» можно. Спросили они его разрешения? Нет, конечно. Это грубое вторжение в интимную сферу ребенка без согласия его или законного представителя. Какие последствия подобная телесная интервенция может иметь для психики мальчика, будущего мужчины? Узнаем на судмедэкспертизе. Сейчас Петя физически здоров, поправился и чувствует себя как обычно. Но кто знает, какой шрам остался внутри… Известны случаи, когда один-единственный инцидент калечил детское здоровье – ведь кроме физического, есть еще психическое. Я не хочу мириться с таким отношением к детям и намерена призвать к ответу тех, кто нанес ущерб здоровью моего сына». Для полноты картины «Новые Известия» публикуют примеры комментариев к постам Ольги Головиной, посвящённым этой ситуации: Irina Smastchenko: В страховую звоните и пишите на сайт департамента здравоохранения. До 14 лет госпитализируют с родителями, правда, без предоставления места и питания и с актуальной флюшкой. Как правило, после сообщения, что собираетесь звонить/писать, моментально находится возможность госпитализировать вместе с родителем. Ольга Арапова: В Сперанского даже в июне 2020 лежали мамы с детьми. Я не лежала, но приходила каждый день без всяких пцр, а на соседней кровати мама с сыном 12 лет лежала. Мила Ракета: Мы, в нашей стране всё время живем, как на войне , или в предвоенное время , у нас вечная чрезвычайная ситуация, живем по военным законам.... Вот что с нами. ( сейчас, кстати, гораздо мягче , чем в 70-е80-е90-е00-е. Но бывает и ещё хуже, когда всё перестает функционировать вообще. Ксюша Жаркова: Я вас обнимаю. В 2019 году легли с сыном в Раменскую инфекционку. При ОРВИ ему принесли бутылку соды с солью и сказали полоскать. Малышу было 11 месяцев. Были претензии типа «Почему это ваш ребёнок лекарства принимать не умеет?!» в 11 месяцев. Попытки взять малыша и проводить процедуры насильно без моего присутствия. Плохие анализы 5 дней, которые мы пересдали в платных лабораториях и они оказались хорошими. Посев молока на стерильность это отдельная боль. Ребёнка, который отказывается от еды, пьёт только грудное молоко, пытаться перевести на смесь это просто мой кошмар. Я уехала под расписку и на следующий день малыш пошёл на поправку. Я не понимаю такого бесчеловечного отношения к детям, и мне очень жаль, что оно все ещё существует. Anna Dorogova: Что за дичь происходит? Моему семь и мы лежали вместе. Вот две недели назад. Это не ротовирус а НОРОВИРУС! И капать нужно сразу 4 капельницами. Плюс терапия. 2 дня острых, потом на спад. Желудок отъезжает напрочь, поджелудочная тоже. Maria Pro: Ольга, обратитесь еще в Прокуратуру. Можете еще на имя Бастрыкина написать обращение, сейчас быстро реагируют оттуда. Андрей Лоргус: Да, Оля! Это гражданская война! Организация больниц - это лагерь, ГУЛАГ. Но и врачи в ней тоже заключенные. А вот Главврачи, ст. сестры, завхозы и охранники - - это вертухаи и кумовья. Да, это так. Белла Кирик: Я не понимаю, зачем нашим больницам нужно изображать из себя концлагеря? Какие доводы против общения близких с пациентом? Допустим, грязь и антисанитария. Но сейчас вроде везде бахилы. Возможно, мешают вопросы и попытка вмешательства в ход лечения. Но ведь всегда можно поставить нахрапистых родных на место. Может быть, пациенты-дети рядом с родителями проявляют больше эмоций, т.е. плачут больше, истерят. Но ведь и здесь всегда можно договориться при желании. Я ничем не могу объяснить это бестолковое упорство. Только тем, что среди традиционно военнообязанных врачей многие почитают дисциплину за добродетель и считают, что проявление силы всегда во благо, даже когда во вред. Евгения Кедрова: В сентябре 2020 там мой старший сын лежал 2 недели. Это тюрьма, сказал он. Окна не открываются, дышать не чем. Это инфекционка. Это жёсткий карантин. Горина Ольга: Это ужасно тяжело. У меня так однажды забрали Мишку. Ему было 8. И мне в скорой пообещали, что разрешат госпитализироваться с ним. Но его забрали в приемном... и я даже не попрощалась. И ничего не могла вообще узнать. Увезли в пятницу... а узнавать сказали во вторник!!! Я чувствовала такую ярость и бессилие... У меня начальник тогда смог пробить информационную блокаду и узнать все о Мишке, а вот прийти на встречу смогла только через 4 дня. юлия кузенкова: Однажды прямо под новый год сын непонятно заболел, вроде что то во рту, с десной. Он так орал от боли, ужас просто. Скорая сказала, нет, рот мы не откроем вдруг там воспаление и прорвется и всем смерть. Мы поехали в Раменское в приемную. Это было ужасно. Такое ненавистное обращение. Причем ребенок не малыш, а на руках пришлось носить. Не мог сам. В итоге наорали, сказали, ничего не знает, можем положить , а там через неделю разбираться будут. Праздники же!!! Мы пошли в больничный прием, к хирургу. Тот сказал, что по его части ни-че-го нет, сходите в инфекцию, она где то там, махнул рукой, не знаю, я. В общем уехали, нет убежали мы из этого ужасного места. Стоматологи нас никто не стал смотреть, нужен детский, взрослому нельзя. А ведь это утро 1го января новый год... Пережили кое как до 3го и пошли в платную детскую стооматологию. Но то ужасное отношение до сих пор со мной. Неужели хорошо работать там гле ты ненавидишь? Ксения Несютина: Оля, вспомнила все ужасы раменское инфекционки в твоём посте. Когда Алисе было 6 месяцев пролежал 1 сутки, потом перевели в реанимацию. С заведующей за эти сутки я подралась, потому что к ребёнку не пускали: она выталкивала меня, я пыталась пробиться. 6 месяцев тоже видимо большая считается ((( Нас потом перевели в реанимацию и это было только начало того ужаса. Слава Богу Алиса выжила, но скорее вопреки раменской детской больнице Галина Кунегина: Лежали там с Ксю с ротовирусом в 2 Ксюшиных года. Заведующая - гистапо, запугивающая мам. Ксюшку забирали на капельницу, меня не пускали, её привязывали и Ксеня орала все три часа капельницы. Для чего и кому это было нужно - не понятно? Нет чтобы пустить маму, я её бы успокоила, подержала руку... Но нет, им проще привязать, отнять. Потом сказать, что у меня дочь истеричка. Травма у меня осталась от этой больницы((. Но медсестры были приветливы к детям. Безусловно таких заведующих и правила нужно менять! Внимание РКН: Редакция "НИ" имеет письменное разрешение на публикацию фото с ребенком от его матери.