Мнения: Легенда о великой интервенции
Столетняя годовщина высадки войск Антанты в России вызывает в определённой части рунета резонанс, весьма похожий на истерику. Средь откликов можно встретить и «До чего подлая нация!», и «Можем повторить!» И проклятия белым, якобы пригласившим кровавых интервентов. И рассуждения о том, что советская власть недоработала – оставила контру на расплод. Столетняя годовщина высадки войск Антанты в России вызывает в определённой части рунета резонанс, весьма похожий на истерику. Средь откликов можно встретить и «До чего подлая нация!», и «Можем повторить!» И проклятия белым, якобы пригласившим кровавых интервентов. И рассуждения о том, что советская власть недоработала – оставила контру на расплод.
Самое нелепое в этих бурных чувствах – что именно американский контингент на Дальнем Востоке (вместе с итальянцами) вёл себя подчёркнуто нейтрально-равноудалённо. При этом на севере и востоке России летом 1918 года не было ещё никаких белых – против большевиков действовали силы, собравшиеся вокруг альтернативных красных (эсеровских) правительств в Самаре, Архангельске, Омске, да повстанцы есаула Семёнова. (Некоторые упорно отождествляют Семёнова с Колчаком, но с таким же успехом можно путать с Лениным если не Махно, то Григорьева).
Заявленные цели иностранных контингентов были сугубо тактическими. В Мурманском порту после Брестской капитуляции Российской республики отряды Антанты взяли под охрану союзное военное имущество, чтобы избежать его захвата германцами.
На Дальнем Востоке после распада неоккупированной германцами части России союзники обеспечивали эвакуацию чехословацких и итальянских частей, набранных из австро-венгерских пленных.
Разумеется, доподлинно всё было сложнее. Американцы приглядывали за всё более многочисленным японским корпусом. Британцы и канадцы – за теми и другими.
Так или иначе, взятие под контроль портов союзной державы, капитулировавшей перед общим врагом и распавшейся – дело предсказуемое. Двумя годами ранее Россия стала просто вести боевые действия в разбитой германцами Румынии. Никакой изощрённой низостью тут и не пахнет, и воображаемые румынские белые здесь ни при чём.
Наиболее известное из советской мифологии злодеяние интервентов – расстрел 26 бакинских комиссаров Закаспийским правительством, ещё одним альтернативным красным режимом, возникшим в итоге антибольшевистского рабочего восстания в Ашхабаде. Неловко было объяснять широким массам, что первых руководителей новой власти в Закавказье расстреляли не англичане, а неправильные рабочие – за участие в бакинской резне на стороне армян и за сдачу города туркам и азербайджанцам.
Ещё вспоминают якобы сожжённого «японскими интервентами и белогвардейцами» Сергея Лазо, коего расстреляли то ли японцы за массовое убийство японских граждан красными в приморском Николаевске, то ли уссурийские казаки – за истребление русских пленных на станции Верино под Хабаровском.
Всё остальное – выдумки Маяковского и позднейших Сергеев Алексеевых, писавших для младшего школьного возраста.
Словом, красная риторика о злодействах Антанты внятно никак не подтверждается. Белые особо ужасны тем, что якобы пригласили интервентов. Интервенты особо ужасны тем, что якобы поддерживали белых.
На белый же взгляд злодеяние Антанты очевидно: союзную страну, честно клавшую жертвы на алтарь победы вместе с французами и британцами, победители просто сдали прогерманским экстремистам.
Михаил Булгаков писал в ноябре 1919 г. в терской газете «Грозный»: «Англичане, помня, как мы… били Германию, оттаскивая её от Парижа, дадут нам в долг ещё шинелей и ботинок…». На большее он и не рассчитывал. Для белых обувь и патроны были главной ценностью. «Не верь союзникам – союзники сволочи, они продались большевикам», – горько пошутил он впоследствии в «Белой гвардии».
С концом 1918 года, когда мировая война завершилась, а гражданская разгорелась по-настоящему, самые оптимисты среди обывателей и белых (и красные, мыслившие не по Демьяну Бедному, а по оперативной обстановке) быстро убедились: присутствие войск Антанты на территории России – это жёсткие переговоры союзных держав с большевиками (и одновременно была жёсткими переговорами победителей друг с другом).
В 1918 году сил у большевистского режима было где-то столько же, сколько у Венгерской Советской Республики годом позже. В 1919-м, конечно, побольше: где-то столько же, сколько у США в 1863 году. Спрашивается, товарищи: какими ресурсами, кроме «Ленина в башке и нагана в руке», большевики одолели весь мир?
Разумеется, политику большевиков, с 1914 г. выступавших за поражение России, оправдывали тем, что Ленин видел далеко, на много лет вперёд.
Мол, стремились в виде программы-максимум любой ценою вырвать Россию из цепи империализма и русским примером сокрушить мировой капитал, а в виде программы-минимум – взять «передышку похабного Бреста», чтобы спасти социалистическую революцию в отдельно взятой стране. Авантюра с мировой революцией не удалась, за попытку спасибо, зато советская власть устроила-де великий красный проект на страх капиталистам. Кто же знал, что коммунизма не получится, развитой социализм хрустнет на ухабе, а все нацобразования, возникшие по итогам Брестского мира (включая Белоруссию), будут от России отторгнуты!
Но в Лондоне, Париже, Вашингтоне тогда сидели стратеги отнюдь не хуже Ленина или Троцкого. Они задавили «бронированных немцев» и расчётливо приложили руку к февралю. Делали всё это в процессе подковёрной войны друг с другом – и дома у себя обошлись без государственного краха и народного мора. Неужели такие хищники не просчитывали всех вариантов? Даже когда в Кремле 4 марта 1919 г. был провозглашён III (Коммунистический) Интернационал?
Если бы победители захотели свергнуть большевиков – его за пару месяцев раскатали бы несколькими корпусами. И ошалевшие от ужаса Петроград и Москва сказали бы только спасибо – послеоктябрьская реальность весьма отличалась от позднейших агиток. В обществе преобладало одно желание – выжить.
От союзников не требовалось ничего непосильного: не нужно было переброски уставших от войны и готовых-де взбунтоваться людей, ни дорогостоящих поставок, на которые, мол, поскупились капиталисты, поняв, что несметных богатств от белых не получат.
В Европе говорили: «Прощай, оружие!» миллионам стволов. Но в отвоевавших армиях имелось полно «лихих людей», которым понравилось воевать. Из самых цинических соображений лучше было их занять, чтоб не подались в бандиты или в те же коммунисты. Хватало молодёжи, добравшейся до фронта, когда всё было кончено, и желавшей славы. Идеалистов, готовых драться с безбожниками из представлений о благодарности русским, свободе и христианском человеколюбии. Немалую долю тяжести мировой вынесли на себе добровольцы, приплывшие из Австралии, Новой Зеландии, Америки – не только герои Хэмингуэя и Фицджеральда, но и простые рабочие и сельские ребята, пошедшие на призывные пункты потому, что «в газетах пишут: ихний Вильгельм – хам, нужно защитить эти самые… наши идеалы».
Миротворческая экспедиция в Россию в сравнении с европейским окопным адом показалась бы многим иностранцам экзотическим приключением – адом для белых гражданскую войну сделала именно нехватка всего, не говоря о постоянном численном перевесе противника.
Герой Манчжурии и покоритель Трапезунда генерал Юденич рвался к Петрограду по сути с единственной дивизией, одетой во что придётся и вооружённой чем попало, наполовину состоявшей из студентов, гимназистов, восставших рыбаков с Чудского озера, петроградских рабочих, перешедших на сторону белых на поле боя. Называвшие себя Северо-Западной армией бойцы Юденича надеялись, что в Петрограде начнётся восстание, а с Балтики их поддержит артиллерия британского флота – «Воевали же вместе!»
Окончательно придавленный приездом Троцкого, Петроград не шевельнулся – в нём физически не осталось людей, способных сорганизовать выступление. Британцы промолчали. Их новые клиенты эстонцы сочли обещанную северозападникам помощь нецелесообразной. Интернированные северозападники вместе с русскими беженцами наполовину погибли от эпидемий в эстонских лагерях. Эстония получила несколько российских уездов, 15 млн рублей царским золотом (11,6 тонн) и 1 млн десятин леса в концессию. Ленин назвал Тартусский договор «неслыханной победой над всемирным империализмом».
Кричащие сегодня, что Красная армия мистическим образом разгромила кровавых завоевателей со всего мира и «можем повторить», вряд ли скажут, где и когда проходили серьёзные сражения с настоящим зарубежным противником. В манёврах нескольких английских батальонов вокруг Архангельска был, вероятно, дальний политический умысел, но вряд ли вожди Британской империи пытались полтора года завоевать Россию через Северную Двину.
Единственное масштабное столкновение большевистских сил с относительной заграницей – это война с Польшей, советской конфедерацией проигранная. Разумеется, всевозможную помощь полякам оказала Франция, создававшая свой собственный «Варшавский договор» из останков несостоявшегося российского блока.
Один из заваривших февральскую кашу, британский посол в Петрограде Джордж Бьюкенен писал, что Англии для своевременной победы над большевиками хватило бы 50-тысячного добркорпуса. По здравому размышлению, у Антанты запросто нашлись бы и силы вдесятеро большие. И операция по установлению в России любого небольшевистского, компромиссного режима вряд ли стоила бы западным союзникам бóльших жертв, чем советский поход во Львов и Брест в 1939 году.
Настоящие хозяева мира этого просто не захотели. Как не захотели они и создать реальный плацдарм для русской эмиграции, подобный тому, что русские императоры содержали в России для беженцев из революционной Франции, покуда не одолели Бонапарта.
Чем же победители в Мировой войне занимались в ходе военных операций на бывшей русской территории? Полного ответа на этот вопрос мы никогда не узнаем. Судя по всему, великие державы занимались блефом и торгом.
Блефом – поскольку предателей никто не любит, и нужно было изображать какую-то помощь гибнущему русскому союзнику перед своей общественностью и геополитическими партнёрами.
Торгом – поскольку главная цель международной игры не «завоевать всех», а не допускать усиления конкурентов даже за счёт победы над общим врагом.
Франции Россия нужна была ослабленной, не притязающей на Восточную Европу, но способной противостоять и немцам, и британцам. Британия давно считала Россию своим заклятым врагом. США колебались между французской и английской позициями. Похоже, к началу 1917 г. западные державы условились, что их устроит латиноамериканизация России. Япония не прочь была разжиться частью русской территории, но старшие потребовали: «Руки прочь от Советской России!»
Врангелевский остров Крым под защитой Лиги Наций, Сибирская русская автономия даже в составе Японской империи стали бы центром притяжения русских, угрозой для большевистского проекта. «Уезд от нас останется, – и оттуда пойдёт русская земля», – объяснял Телегин в шулерском «Хождении по мукам». Победители заметно постарались, чтобы ни уезда русской земли не осталось вне большевиков – во всяком случае, ничего не сделали ради обратного.
И если, как писал Аверченко, «в тысяча девятьсот таком-то году большевики, наконец, завоевали всю Россию», Запад это вполне устраивало.
Теги: США, Дальний Восток, интервенция, Первая мировая война