Дмитрий Галко, От «киборгов» будут разбегаться кто куда
БЫВШИЙ ПОСЁЛОК
Пески - это бывший посёлок, в котором, согласно переписи 2001 года, проживало две тысячи с лишним человек. Перед началом войны, видимо, их было значительно больше, поскольку здесь активно селились представители донецкой элиты. Здесь есть обычные деревенские дома, несколько кварталов типовой застройки трёхэтажек, а есть коттеджная часть с очень дорогими домами. Удивительно, но коттеджи, на первый взгляд, от обстрелов сепаратистов пострадали меньше всего.
«Бывший», так как сейчас местом для проживания людей поселок Пески не назовешь. Это - поле боя, на котором вынуждены оставаться люди. Без газа, света, работы, и всего прочего, что мы воспринимаем, как неотъемлемую часть цивилизованной жизни. На свой страх и риск одна женщина держит магазин в своей квартире, куда приходят отовариться местные жители и бойцы.
У меня было всего несколько часов затишья, чтобы исследовать посёлок. Где-то писали, будто здесь осталось три человека. Я видел несколько десятков, ребята говорят о сотне-другой жителей. В основном это или одинокие старики, или люди, которые заботятся о лежачих стариках. Однако есть и семья с маленькими детьми. Они говорят, что при Януковиче их внесли в «расстрельный список», так как они активно боролись против местной «элиты», поэтому теперь им здесь даже спокойнее, несмотря на постоянные обстрелы.
Кто из местных живёт ближе к местам расположения бойцов, давно с ними наладили отношения, приходят за помощью. Как та семья с детьми - за продуктами, средствами гигиены и прочим. Или дед, который на своей улице остался один. Она постоянно обстреливается, его ранило, он пришёл и попросил сделать ему перевязку. Все они спрашивают: «Когда вы эту сволочь наконец прогоните?».
Те, кто живет дальше, относятся настороженно. Группа женщин с демонстративной бодростью поздоровалась при встрече с нами: «Слава Украине!». У одной из них был целлофановый пакет ещё из прошлой жизни с надписью «Янукович - наш президент!». Боец, с которым мы вместе гуляли, обратил на это моё внимание, улыбнулся, я хотел было сфотографировать женщину с тем пакетом. Она испугалась, начала оправдываться, мол, не увидела надпись, просто бросила объедки для собак в первый попавшийся пакет, но это ничего не значит.
«Слушай, мне даже неловко стало, лучше бы я не замечал этого пакета», - шепнул мне боец, изменившись в лице, и начал уверять женщину, что нам нет никакого дела до того, что у неё там на пакете написано. Она, сама уже немолодая, остаётся с 80-летней лежащей матерью в одной из трёхэтажек. Ехать некуда. Притащила в дом печку, топит щепками.
В коттеджном поселке есть дом, который ребята между собой называют «модным». Очень дорогой, но со вкусом сделанный. Там внутри много таких сине-белых пакетов из прошлой жизни. Видимо, хозяин «модного дома» одаривал ими соседей.
Бойцы располагаются в брошенных домах, но их боевые позиции находятся на окраинах посёлка, далеко от жилья. При этом посёлок обстреливается весь. С каждым днём уцелевших домов остаётся все меньше. Во время моего пребывания в посёлке под обстрелом погиб местный житель.
Беспризорных собак в Песках значительно больше, чем людей. Комбат Чёрный говорил, что отсюда они бегают питаться в аэропорт. Да, трупным мясом. При возможности их тогда отстреливают.
«Я уважаю врага, тем более погибшего врага. Да и собаку, попробовавшую человечины, просто опасно оставлять в живых », - поясняет он.
ОТ «КИБОРГОВ» БУДУТ РАЗБЕГАТЬСЯ КТО КУДА
Пески - это дорога на аэропорт, единственный канал снабжения его защитников. От посёлка всего каких-нибудь 500 метров до взлётной полосы. Отсюда же ведётся артиллерийская поддержка «киборгов». Можно сказать, что в военном смысле Пески составляют с аэропортом одно целое.
Не все понимают, для чего ведутся такие ожесточенные бои за уже разбитый в хлам аэропорт. Не проще было бы оттуда уйти, взорвав взлётную полосу? Чтобы избежать возможного «котла» (Иловайск ещё всем очень болит).
«Во-первых, он имеет военно-стратегическое значение. Это бесценная высота для будущего освобождения Донецка. Я очень надеюсь, что однажды появится политическая воля на то, чтобы его начать. На мой взгляд, возможности у нас для этого есть. Чтобы взять эту высоту, откуда прекрасно можно осуществлять артиллерийскую поддержку наступления, противнику потребуется бросить туда силы, которые в десять раз должны превосходить наши. Во-вторых, символическое значение. Если бы не героическая оборона аэропорта, Иловайский котёл и другие катастрофические поражения не дали бы нам придти в себя. Они бы деморализовали и бойцов, и народ. Теперь же у нас появилась своя гордость - «киборги». Если станет известно, что где-нибудь в атаку пошли киборги, враги просто разбегутся кто куда. Наконец, аэропорт выковывает по-настоящему боеспособное армейское подразделение. Которое может стать в будущем украинским спецназом», - говорит Чёрный, командир 5-го отдельного батальона ДУК «Правый сектор».
ОНИ ДЕРЖАТ «НЕБО» И «ЗЕМЛЮ»
У меня нет железобетонных политических взглядов, любой ортодоксальный сторонник какой-либо идеологии откажется признать меня единомышленником. Но те, что есть, очень далеки от взглядов правого спектра, не говоря уже об ультра-правых. На фашизм у меня сильная аллергия, и я, как любой аллергик, остро чувствую присутствие своего аллергена. Если бы «Правый сектор» хотя бы наполовину соответствовал созданному российской пропагандой образу, я бы не то что несколько дней, несколько часов не выдержал бы в его гуще.
Если под «фашистом» иметь в виду не просто кого-нибудь, кто нам очень не нравится, а сторонника определенной политической идеологии, он ведь должен свою приверженность как-то проявлять? Так или иначе из него должно вылезти гнилое нутро - в первую очередь желание расправиться наконец с каким-либо нацменьшинством, после чего жизнь должна наладиться. Он должен демонстрировать и охранять национальную чистоту.
Надо сказать, к «Правому сектору» я попал случайно. Вечером заметил в ленте фейсбука запись своего знакомого волонтёра, что кто-то собирается ехать из Кривого Рога в Пески и аэропорт, попросил их контакты, перекинулся словечком, а в пять часов утра уже сидел в машине с тремя криворожцами, одной женщиной и двумя мужчинами. Женщина - католичка с польскими корнями. Один из мужчин - с еврейскими корнями и многочисленными друзьями среди сванов, потому что сванкой была его первая жена. Второй - с выгоревшим, но весёлым лицом пролетария, у которого, по Марксу, нет отечества. Мы выехали под католическую молитву, ехали под грузинские и еврейские песни, а также под короткие и веские замечания человека, который двумя ногами стоит на земле. Все трое говорили по-русски.
Если бы на одной из заправок по дороге военнослужащий не спросил у моих спутников, из какого они подразделения, и они бы не сказали, что из «Правого сектора», я бы до конца дороги мог не догадаться, что они имеют к нему какое-то отношение.
Что объединяло их троих? Только одно - желание остановить внешнего врага, а со временем победить внутреннего. И это вовсе не «русскоязычное население Донецкой и Луганской областей», а коррумпированное чиновничество, которое рассматривает Украину в качестве своей кормовой базы.
Ядвига, та самая женщина с польскими корнями, в прошлом служила в армии, потом работала оперативным работником, накануне Майдана собиралась эмигрировать, так как считала, что Украину уже ничего не спасёт - её дотла выгрызет изнутри коррумпированный чиновник. Майдан изменил её планы, так как появилась надежда, что задавать тон в стране наконец начнут патриоты, люди с государственным, а не торбохватским мышлением.
Позднее знакомство с несколькими десятками бойцов подтвердило абсурдность обвинения «Правого сектора» в желании совершить «геноцид русскоязычного населения Донецкой и Луганской областей». Хотя бы потому, что подавляющее большинство бойцов были сами русскоязычными (иногда я оставался единственным в компании, кто разговаривал по-украински), а некоторые — жителями тех самых многострадальных областей. Что касается областей, «Правый сектор» оказался совсем не партией западных регионов, соотношение выходцев оттуда приблизительно такое же, как в целом по Украине. Причём, западники жаловались мне на «куркульское» мышление своих земляков, которые не могут понять, что они «забыли» на Донбассе. Типа, не к нам же беда пришла, чего тебе неизвестно куда тянуться.
Боец с позывным «Ксёндз» , сельчанин, нашедший в Песках брошенную корову и приобщивший её к воинскому хозяйству, на это отвечал очень просто, с юмором: «Это что ж, придёт к нам вот такой же «щирый бандеровец», как я, и коровку мою заберёт? Нет, дружище, не надо».
Забавно, но среди западников, которые встречались мне в «Правом секторе», как раз было много таких, кто пришёл защитить «свою коровку». Тогда как идейных, которые мыслили бы в категориях приведения в порядок руководства страной, больше встречалось среди жителей других регионов.
На мой взгляд, «Правый сектор» — это что-то типа адреналина, который выработал общественный организм в необходимый момент. При условии, что нынешние власти проделают настоящую работу над ошибками своих предшественников выброс адреналина закономерно снизится.
А пока что они держат «Небо» и «Землю» (условное название в переговорах по рации двух боевых позиций) в Песках и закаляют сталь в Донецком аэропорту.
«Мы точно знаем, что такое страх
Мы знаем вкус земли, наш вечный спутник — холод
Мы потерялись в днях и вечерах
И перестали различать, кто стар из нас, кто молод
Наши окопы — наша крепость и наш гроб
Но мы пришли сюда не погибать, а выжить...»
Это отрывок из стихотворения бойца с позывным «Сатир», который сказал про себя: «Отец у меня русский, мать из Луганска, а я первый в нашем роду бандеровец».