Певица Инна Желанная: "Мы бы хотели жить музыкой, но приходится выживать"

Формально поводом для грядущего большого концерта, который состоится 28 декабря в Доме музыки, – стало 10-летие с момента, как Инна Желанная собрала нынешний коллектив. На деле это желание пригласить друзей и почитателей на традиционный предновогодний концерт и, хотя это пока не разглашается, презентовать новую песню. Одна из главных отечественных представительниц world music Инна Желанная накануне концерта побеседовала с обозревателем m24.ru Алексеем Певчевым о своей команде, былых делах и нужных долях.

– Грядущий концерт приурочен к 10-летию вашего нынешнего состава. Почему после распада предыдущей команды Farlanders 12 лет назад вы выжидали целых два года?

– Мне казалось, что я с музыкой вообще завяжу, перейду "на тренерскую". А тогда я просто не подготовилась к ситуации, распад случился мгновенно, буквально в один день. Это было трудно пережить, честно говоря. Я устроилась на работу, параллельно сотрудничала с другими музыкантами, но исключительно в виде хобби. А потом меня в Live Journal нашел наш будущий звукорежиссер Володя Губатов и начал сверлить: "Хватит ерундой заниматься! Ты же музыкант! Давай делай музыку!" Ну, уговорил, и осенью 2006 года мы с ним начали подыскивать музыкантов. Из предыдущего состава пригласили только Сергея Гребстеля Калачева, потому что лучше никого нет.

– У вас были какие-то критериии отбора?

– Я их всех, конечно, слышала в разных группах, бывала на концертах. Состав у нас менялся. Саксофонисту Олегу Маряхину, когда я увидела его в группе Safety Magic, был 21 год, то есть совсем школота, но он уже играл, как бог. Решила, что когда-нибудь обязательно с ним поработаю. Так же с Аркадием Марто, с Артемом Якушенко. Они очень самобытные! Вот, пожалуй, самобытность – основной критерий отбора. Свое лицо, свой звук, свой стиль игры – это для меня важно. Ведь они все узнаваемы! Услышишь – не спутаешь. Их таланты сходились и начинали работать, как единая машина. Я не знаю в нашей стране еще музыкантов такого уровня и такой степени уникальности. Сменялись барабанщики. В Farlanders их за 10 лет было двенадцать. И в этой группе началось то же самое. Мы успели поработать с Андреем Романикой, Вадимом Шубиным, Алексеем Тяжелухиным, Игорем Джавад-Заде, Вовой Жарко и многими другими. Однажды у нас перед самыми гастролями запил наш барабанщик, Вова Жарко чудом оказался свободен, и за 26 часов в поезде выучил всю программу, и мы сыграли в Одессе прекрасный концерт. Что интересно, около театра, где мы играли, висела афиша, прошел дождь, и с нее размылась и совершенно стекла фотография нашего запившего барабанщика. Видимо, это была судьба.

– Наверное, существуют истории, характеризующие каждого из ваших музыкантов?

– По человеческим качествам? Гребстель очень медленный. Мне кажется, он будет жить лет 300, потому что такими темпами надо долго жить, иначе ничего не успеть. Задаешь вопрос – в ответ тишина… "Гребстель!" – "Тихо, я думаю". И он действительно думает над ответом, просто очень медленно, надо подождать. Маряхин, наоборот, шустрый, все бегом-бегом. Работая в нескольких коллективах, он везде успевает. Дима Фролов – человек мягкий, добрый, и когда я что-то требую, например, хочу, чтобы он играл без тарелок, то он в силу добродушного характера не может совладать с давлением. И тогда начинает хитрить. Например, на репетициях тарелки не вешает, а на концерте втихаря, пока я не вижу, штук восемь повесит. Барабанщики очень любят тарелки. Ну а я человек жесткий, вспыльчивый, если что-то не по-моему, могу взорваться и попутно взорвать всех вокруг. Но так же быстро и отхожу.

– Вам не кажется, что времена Farlanders были для вашей музыки более благоприятными? Вы активно ездили, записывали альбомы, отечественный слушатель был более пытлив или есть другие причины?

– Все наши усилия в Farlanders были направлены на Запад. Когда в 1998-м мы удачно выступили на музыкальной выставке в Стокгольме, нас заметили немцы, и понеслась. Мы по месяцу–два катались по заграницам, потом возвращались сюда, а здесь ни работы, ни городов, ни регионов – ничего вообще, голо. Мы были на слуху, но о нас никто по большому счету не знал. У нас не было здесь никакого менеджмента . Мы оставались в статусе "хорошо известных в узких кругах" и с тех пор к этому относимся спокойно. За то время, что прошло с 90-х, музыкальной, театральной, литературной и прочей культурной информации стало так много, что невозможно ее охватить, даже если ежедневно ходить на концерты, выставки, спектакли. Получается, многое проходит мимо. Сейчас появляется огромное количество новых имен, как они умудряются за один день стать известными, я не понимаю. У меня такое впечатление, что за всем этим стоит армия интернет-роботов, которые только и занимаются продвижением артистов.

Думаю, ушел элемент экзотики. В 90-х на Запад хлынуло огромное количество русских музыкантов, и тогда это воспринималось как экзотика, о, "русские идут", у которых "медведи по улицам ходят". Вот, например, тувинское горловое пение – уникальнейшее явление, а у нас тоже порой воспринимают просто как цирковое представление. Учитывая, что большинство русских групп стремится играть европейско-американскую музыку, это на Западе никому не интересно, мне так кажется. Интересно, когда люди несут свою культуру, отличную от того, к чему привыкли там. У Farlanders был довольно силен русский фольклорный элемент в виде народных дудок и самого Сергея Старостина. Сейчас дудок нет, скоморошества тоже. А прогрессива, психоделики, рока в Европе достаточно и без нас. Надо нести свое.

– Мне кажется, что то, что вы делаете, этот жесткий электроннно-фольковый тяжелый транс, отлично бы смотрелся на каком-нибудь электронном фестивале.

– Согласна! Но на Kazantip нас почему-то не зовут. Думаю, стереотип сложился, что мы играем все тот же фолк-рок. Но мы не Farlanders. Кто хоть раз слышал, что нашу музыку, это отчетливо понимает. Не поленитесь, послушайте "Изворот"!

– Как вы думаете, для восприятия вашей музыки необходима особая подготовка?

– Глубоких знаний, наверное, она не предполагает. Но некоторая работа от нашего слушателя, конечно, нужна. Чувствование, вовлеченность. Мы не являемся песенным коллективом в привычном понимании этого слова. Что такое песня? Это мотивчик, припевчик, запоминаемость, хитовость, подпеть хором за столом под гитару. Этого у нас нет, но назвать нашу музыку сложной, я не могу. Все на двух аккордах, иногда вообще на одном, что же тут сложного? Я бы назвала ее природным трансом.

Как бабки в деревне: они встали со своими дудками впятером и начали в них дуть. У каждой своя долечка. И ты думаешь: что за набор бессвязных звуков они играют? А через пару минут уже входишь в этот ритм, размер, транс. Понимаешь, что бабули эти, может быть лишены образований, но у них все идет на уровне чувства, которое никаким образованием не наработаешь, только практикой. Эти бабки – они честнее и живее. Они в своей музыке как рыба в воде. Естественная среда.

http://www.youtube.com/watch?v=7VqS5fBZ3u4

Видео: youTube/пользователь: svbobrova

– Ваш альбом "Изворот", наверное, одна из самых сильных пластинок записанных в России. На Западе такие альбомы вообще пишут люди, находящиеся на высшей стадии, как мне кажется, как творческой, так и финансового благосостояния.

– Спасибо. Я этой работой очень горжусь, и мне в каком-то смысле даже обидно, что она так незаметно для наших околомузыкальных деятелей прошла. Думаю, нам стоило 8 лет ничего не писать, чтобы выкристаллизовать этот звук. У нас же выходили концертные, хорошо снятые DVD и так далее, но что касается студии, то здесь история особенная. Мы приглашали на запись и других музыкантов – маримбиста Льва Слепнера, басиста King Crimson Трея Гана, Радика Тюлюша с горловым пением, скрипачей Тину Манышеву и Гену Лаврентьева... Мне кажется, весь наш путь трансформировался в этот альбом.

Сейчас я понимаю, что это вообще лучший мой альбом за все годы и ради этого, конечно, стоило жить, и лучше, если я больше вообще ничего не сделаю, чем сделаю что-то менее значимое. 
Да, деньги на него мы собирали краудфандингом, потому что мы нищие, пора уже это открыто признать. Я долгое время не решалась на краудфандинг, мне казалось, неприлично побираться, неприлично признавать, что у тебя нет денег, что ты такой талантливый не можешь заработать себе на запись альбома. Мы ведь больше вкладываем в музыку, чем получаем с нее. То купить, это купить, приборы, мониторы, за репетиции заплатить, мы постоянно тратим деньги, чтобы заниматься музыкой. Большинство музыкантов могут себе позволить заниматься творчеством только в свободное от работы время. А мы пытаемся музыкой жить. А на самом деле – выживать. Ну так вот, о краудфандинге. Когда мне объяснили эту систему, до меня дошло, что это всего-навсего предпродажа, люди покупают альбом по предзаказу, на этапе его изготовления. Кроме альбома ты можешь предложить людям уникальный товар – посещение студии, репетиций, бонусы, мерч и так далее. Когда я поняла схему, все встало на свои места. Денег нам, естественно, не хватило, просчитались немного, но мы пару раз прокрутили мерч, и все в итоге получилось. 
Прошло уже два года, но альбом от начала до конца я так и не слышала. Сяду послушаю две-три песенки, думаю: "Да, мы молодцы, круто получилось!"

– Можно ли сказать, что в процессе записи вы вдохновлялись какими-то музыкальными образцами? Что вы слушали в это время и, скажем, во времена "Альянса"?

– Нет, никакими образцами мы не вдохновлялись. Скорее, вдохновляется каждый отдельный музыкант и привносит в свою игру элементы, фишки, настроения. Мне, пожалуй, пока не удается играть ту музыку, которая нравится. Я люблю Ника Бёрча, меня просто завораживает этот минимализм, композиции по 20-40 минут. Хотя это тоже своего рода транс.

В середине 80-х все, что слушали в "Альянсе", доставалось и мне, они меня просвещали. Мой вкус на тот момент был, мягко говоря, старорежимным. Мое музыкальное образования началось с Deep Purple, я знала наизусть все альбомы. Потом в плейлист добавился Led Zeppelin, хард-роковые группы, названий которых так сходу я даже и не вспомню. А в "Альянсе" меня просвещали совершенно другой музыкой: открыли мне восхитительный мир Japan, Питера Габриеля, Фрэнка Заппы, Брайана Ферри, Шадэ, Бьорк и так далее. Но я не могу назвать себя меломаном. Не могу сказать, что я без конца слушаю музыку. Она меня даже, наверное, раздражает, хочется тишины.

http://www.youtube.com/watch?v=D7wjYYcT_ZY

Видео: youTube/пользователь: Inna Dubrovina

– Почему, имея убедительный опыт написания своих песен, вы этого не делаете? Есть ли в написании текстов для вашей музыки особенная хитрость?

– Русский язык изобилует согласными, и когда вы пишете стихи – это одно. Но когда вы пишете музыкальный текст, должны понимать, что чем больше у вас согласных, тем труднее он будет выговариваться и восприниматься, и тем менее музыкальной станет песня. Писать по-русски можно все, что угодно, если уметь это делать, если не подвергать песню этому довлеющему значению текста, чтобы он все-таки шел за музыкой, а не наоборот, чтобы слово было мелодичным.

Что касается авторских песен, я никогда не вымучивала их, не высасывала из пальца. Я не умею, как говорится, работать над текстом. Если он мне пришел, я его записала, и слава богу. А если не пришел, мне неоткуда его взять, я не поэт, не песенник, не умею писать на заказ и не вижу в этом смысла. Не прет из меня авторство, так зачем пытаться прыгнуть через голову? Означает ли это, что я исписалась? Ну, исписалась, хорошо, я спокойно к этому отношусь, мне есть, чем заниматься.

– Зато вы недавно дебютировали как продюсер. Я слышал, что вы готовите новый женский фолк-проект?

– Нет, я не продюсер, я, скорее, худрук ансамбля. В его составе, кроме меня, три девушки-народницы. Гребстель отвечает у нас за электронику, он называет себя "барабанным диджеем", играет палочками, лупами, сэмплами и живыми барабанами. Я, честно говоря, пока не знаю, что это в итоге будет. Два года назад я задумала такой проект с народными песнями, электронными барабанами и танцами, у меня были тогда одни мысли, а сейчас пришел театральный хореограф и склоняет нас в театральность. Возможно, он прав, его предложения кажутся мне очень интересными. Посмотрим, что получится.

– Не так давно вы стали лауреатом первой российской национальной премии Russian World Music Awasrds. Насколько она важна и кого из конкурсантов вы бы отметили особо?

– Мы стали победителями в номинации "Эксперимент". Дело это хорошее, но нужно финансирование, работа со СМИ, хорошая команда и даже, может быть, нужна поддержка государства. Я, конечно, не слышала всех претендентов. В номинации "Аутентичный этнический проект" победил Нерехтский рожечный хор, это группа мужичков с берестяными рожками, звук чудовищный , зубодробильный, но мне они очень нравятся! Такое от сохи, настоящее, живое!

На мой взгляд, номинаций могло бы быть и больше, и обозначены они могли быть как-то более интересно. Например, у нас в Красноярском крае уже 14 лет проходит фестиваль "Мир Сибири", где я являюсь членом жюри. Так вот там такое количество номинаций, что никто не уходит обиженным, каждый достойный исполнитель получает свои лавры, и сольные вокалисты, и ансамбли, и инструменталисты, и оркестры, и этнографические театры, и детские коллективы.

Думаю, премия будет развиваться, потому что дело это правильное, нужное и своевременное.

– Можно ли говорить, что существует определенный пласт музыкантов, выступающих на том же "Мире Сибири", "Дикой мяте" и других опен-эйрах, четко попадающий под формат world music? Этот формат может быть востребован?

– Думаю, этот формат, несмотря на размытость определения, уже прочно занял позиции. Единственное, что ему нужно, – это поддержка. И премия возникла как нельзя кстати.
 Что касается формата, у меня иногда складывается впечатление, что мы на экспериментальной поляне world music стоим особняком. На той же премии члены жюри долго спорили, справедливо ли причислять нас к world music, ведь от этники у нас только песни и вокальная подача, а все остальное – прогрессив, психоделика, рок, транс, джаз и так далее. Но как можно выбросить из номинаций целый пласт современной культуры? Нельзя. Если говорить обо всей околофольклорной тусовке, то в основном люди, да простят меня музыканты, пытаются копировать Farlanders. Ты смотришь новую группу и понимаешь, что мы уже сыграли это 20 лет назад. А с другой стороны, приятно сознавать, что мы положили начало новому направлению, у которого теперь столько последователей.


Сейчас такое количество фестивалей, которые называют себя этническими, но многие из групп, играющих там, сводят этнику к "унц-унц-унц". Балканскую музыку лучше всего играют на Балканах, так же, как кельтскую музыку лучше всего играют в Ирландии, африканскую в Африке, индийскую в Индии и так далее. Хватит уже, ребята, посмотрите, что у вас под носом творится! Какое богатство вам откроется!

– За все эти годы распалось немало отличных команд. Уже стали историей "Колибри", "Каберне Денёв" и многие другие, в каком-то смысле уставшие от борьбы с "форматом" и равнодушием со стороны индустрии. Что держит вас вместе?

– Да, "формат" убивает все лучшее, самое оригинальное, самобытное, не вписывающееся в стандарты, в общее место. А мы, мне кажется, просто очень любим то, что делаем, и нам проще продолжать биться башкой в стену, чем этого не делать. Чтобы быть в топе, нужно все время крутиться в тусовке, общаться с нужными людьми, двигать и продавать себя, не стесняясь. А мы по натуре интроверты, и единственное, чего мы в жизни не умеем, – это грамотно себя продать. И какой ужас и позор понять это в 50 лет! Молодые музыканты, учитесь себя продавать, но только так, чтобы вам самим это было полезно и приятно.

Алексей Певчев