Самый обычный рейс

Полетите послезавтра. В службе борт­проводников быть за два часа до рейса. Вместе с бригадой пройдете инструктаж, стартовый медконтроль. Только уж не жа­луйтесь на трудности, сами напросились...

Таким напутствием заместителя началь­ника службы бортпроводников Внуков­ского производственного объединения гражданской авиации И. Панкова закончи­лись хлопоты-просьбы включить нас, жур­налистов, — фотокорреспондента жур­нала Валентина Гребнева и автора этих строк в состав бригады бортпроводни­ков стажерами. Рейс же выбрали самый продолжительный: Москва—Южно-Саха­линск и обратно.

Предполетный инструктаж был кратким. Бригадир — старший бортпроводник Вик­тор Борисов, — сразу же приставил нас к делу: одного — «на кашу», т. е. на кухню, в помощь бортпроводнику Алек­сею Кожухову. Другого взял под свой кон­троль Андрей Судариков — ответствен­ный за багаж.

И вот первое служебное поручение. Прихватив изрядную пачку газет, отправ­ляемся за сувенирами: их привезут прямо на борт перед вылетом. Затем медконт­роль. Процедура эта занимает не более трех минут. Фотокорреспондент успевает сделать первые кадры, я же — объяс­няю молоденькой фельдшерице Наташе, что мы не «взаправдашние» стажеры и когда вернемся, фотографии будут у нее обязательно.

Наш Ил-86 находится на самой дальней стоянке. Под нудным осенним дождич­ком топаем на борт. Вся бригада — двенадцать человек. Начинается работа. Виктор отправляет меня на кухню. В Ил-86 она расположена на нижней палубе, а для спуска и подъема бортпи­тания имеются два лифта. На нашем само­лете работает лишь один, другой сломан.

— Картина обычная, — говорит В. Бори­сов, — заталкивая меня в узкую, словно книжный шкаф, кабину лифта. Показывая на выбитое окошко дверцы, предупреж­дает: «Не высовывай руку — оторвет!» Лифт дергается, дрожит, но везет. Стоп! Пытаюсь открыть перекошенные дверцы, но без соответствующих навыков не справишься: нужно ударить по стыку меж­ду ними кулаком, коленом, можно ногой... Чуть позже мы овладеем этой «наукой». Осматриваюсь, справа в открытый люк вижу, как подходит машина — привез­ли бортпитание. Получаем 13 контейнеров и бумажку с печатью — ярлык на сервисный контейнер. За шумом движков, вры­вающимся в открытый люк, не очень улавливаю, что объясняет мне Алексей и зачем трясет бумажкой перед моим носом. Наконец доходит — документ оформлен правильно, а что в контейне­рах окажется на самом деле, узнаем лишь в воздухе.

Снова в «зубодробильном» от тряски лифте — наверх. В проходе вижу Валентина, который усердно давит ногой в фальшпол. Тот под его башмаком исправ­но прогибается. Ворсолиновое покрытие пола в таких складках и морщинах, что, не глядя под ноги, — не пройдешь — наверняка споткнешься.

— Да чепуха все это, — прерывает наши исследования бригадир. — Серьез­нее другое: не хватает трех пожарных топоров, двух аварийных фонарей. Вместо положенных «по штату» шести тележек для бортпитания в наличии лишь две. Да и те «чуть живые» — колесики того и гляди отвалятся. В каком состоянии единствен­ный лифт сами видели...

Привезли пассажиров. Вслед за Любой и Анютой — двумя милыми барышнями, встречающими пассажиров в середине салона, исправно поясняю:

— На свободные места, пожалуйста, проходите! Рассаживайтесь побыстрее!

Пассажиры недоумевают: от чего на свободные, ежели у каждого в билете свое указано? Спорить и объяснять не­когда. Мы уже знаем, что на борту будет всего 240 пассажиров, свыше ста кресел «полетят» незанятыми. А торопимся пото­му, что поздно подвезли багаж, того и гля­ди выбьемся из расписания.

Наконец взлетаем. До полного набора высоты есть несколько свободных минут. Наседаем с расспросами на нашего бригадира. А рассказать Виктору есть что, ведь работает бортпроводником он с 1975 года, в числе первых осваивал Ил-86. Тогда, двенадцать лет назад, летали с шиком. Перед каждым рейсом самолеты вылизывали, следили буквально за каж­дой мелочью. Бортпроводников для ра­боты на Ил-86 отбирали чуть ли не как в отряд космонавтов.

Нынче времена другие. Самолеты ста­реют на глазах. Мелочь вроде бы — пле­чики для одежды, но и тех нет. А посуда? Моечный цех во Внукове постав­ляет на борт компотницы, в просто­речье — пластмассовые чашки, которые пассажирам и давать-то стыдно. Жирные, со следами губной помады, их, видимо, просто окунают в холодную воду, вот и все мытье. Разговор о посуде уже навяз а зубах. Одноразовые чашки, ложки, вилки, ножи — их, видимо, не дождаться. Но почему не хватает обычных, тех же ча­шек, к примеру? Ведь с бортпроводни­ков ежемесячно высчитывают за их про­пажу (пассажиры уносят в качестве суве­ниров). Однако взамен — новые-то не появляются!

Проходит час с небольшим, пора кормить пассажиров. Спускаюсь на кухню. Вскрываем контейнеры, перекладываем содержимое в ящики, поднимаем их наверх. Из-за ремонта цеха бортпитания пассажирам предлагается «холодный ужин». В прозрачном кульке — булочка, ломоть черного хлеба, яйцо, сваренное вкрутую, несколько печений, кусочек колбасы. Вместо чая или кофе — мине­ральная вода, сок. Подняв все это добро наверх, наваливаем кульки на тележку. Девушки берутся за нее с двух сторон. Поехали? За несколько минут кульки роз­даны. Следом катим вторую тележку с минеральной водой и соком.

На угощение пассажиры реагируют не­однозначно. Содержимое кулька выложить-то некуда — ни подносов, ни салфеток нет. Кто-то раскладывает еду прямо на откидных столиках, которые, кстати, чистотой не блещут, кто-то пытает­ся есть, держа кулек в руках. То и дело трезвонит колокольчик и мигает зеленая лампочка вызова бортпроводника. Дев­чонки замучились объяснять, что салфеток нет. Их нет уже полгода. Приходится отказывать пассажирам и в лишней чашке воды — осталось всего десяток бутылок, а до первой посадки в Красноярске еще три часа.

Последний заход с тележками. Соби­раем кульки, пустые чашки, мусор. Вверх вниз со стоном снует лифт. Не позави­дуешь пассажирам, чьи места рядом с его шахтой. Стук, грохот, скрип такой, что не задремлешь. От этого музыкального со­провождения просыпается малыш, заснув­ший было на руках мамы. Света и Гали­на принесли подвесную люльку. Хорошо, что уже погашен большой свет в салоне. В полумраке не так заметно, насколько за­мусолена и грязна эта люлька. Тащим дру­гую, которая не лучше. Но, несмотря на все наши старания, закрепить люльку не удается — крепления разболтались. Ма­лыш в конце концов засыпает на руках матери, а мы уносим люльку.

До Красноярска еще лететь и лететь. По очереди спускаемся вниз, на кухню, чтобы перекусить чем Бог послал. Впро­чем, посылает он в качестве бортпитания экипажам всегда одно и то же — кусок курицы, горстку риса, булочку, кубик мас­ла, что-нибудь на десерт. По сравнению с питанием для пассажиров — царский ужин. За столом разговор о работе. О том, что опять продлили саннорму и вместо 70 часов придется в этом месяце налетать все 100. О том, как бы получить новую форменную одежду. Все сроки носки давным-давно вышли, на складе же, как всегда, «шары катаются». О заработке, который у бортпровод­ника по нынешним ценам не так уж и ве­лик — 650—700 рублей в месяц. Только намотаешься за эти семь сотен по всей стране, насидишься из-за погоды в таких аэропортах, которые если б мог, за тыся­чу верст облетал бы. К ним единодушно все относят и Хабаровск. Там, в профи­лактории для летного состава (который уже год!), не то, что горячей — холод­ной воды не бывает. Грязь, тараканы, полотенца не допросишься. И снова раз­говор переходит на питание для пасса­жиров. Что-то дадут в Красноярске? Ведь из-за ремонта цеха во Внукове при­ходится и в промежуточных пунктах посадки брать сумой паек, только там он будет еще более скудным. Девчонки вспоминают: как-то раз дали на борт соль не в пакетиках, как водится, а в пачке. По­пробуй раздели ее на 350 пассажиров? Уж наслушались тогда добрых слов в адрес Аэрофлота!

Полночь. Прохожу по салону. Почти все пассажиры спят. Бедные, они еще не знают, что по метеоусловиям вместо Красноярска садимся на запасной аэродром в Абакане. Пора будить. Виктор включает большой свет, «делает» музыку. Лишь когда колеса самолета касаются бетонной дорожки абаканского аэропор­та, он объявляет об изменении маршрута полета. Синоптики дают задержку мини­мум на пять часов. Высаживаем пасса­жиров, выслушивая от них, увы, незаслу­женные упреки.

С «радостным» сообщением приходит командир В. Мелентьев. Аэропорт гости­ницей нас обеспечивает, но... по семь руб­лей за койку. На «военном совете» экипаж принимает командирское реше­ние: идти в гостиницу... «Дорого», — считают бортпроводники и остаются но­чевать в самолете. Погашен свет, осталось дежурное освещение, разобраны пледы. Девчонки, привычно побросав под головы сумки и скинув туфли, устраиваются, свернувшись калачиком, на креслах в сало­не. Мы же отправляемся я здание аэро­вокзала посмотреть, как чувствуют себя наши пассажиры.

Кромешный мрак на привокзальной пло­щади. Едва освещен и первый этаж кро­хотного аэровокзала Он почти пуст. Наши пассажиры сгрудились возле буфета. Пот­чуют бутербродами с горбушей, цельны­ми помидорами на вес и холодной кипя­ченой водой в баночках из-под майо­неза. Это все. Хорошо, что хоть чисто.

Возвращаемся на самолет. Следуя при­меру бортпроводниц, устраиваемся в креслах. Жестко, неудобно, одолевают мухи. Последнее, что приходит в голо­ву, — на что будут похожи утром наши 6рюки!

Просыпаемся от шума вспомогательной силовой установки и от... птичьего го­мона: кто-то из пассажиров оставил в салоне клетку с попугаями. Объявлена посадка. Стою у первого трала. Пасса­жиры, истомившиеся за семь часов в аэровокзале, рассаживаются быстро. Те, кому только до Красноярска, чувствуют себя почти дома — лететь здесь чуть меньше часа. Расположившись в креслах, многие тут же засыпают. Будим, напоми­наем, чтобы пристегнули ремни. Вместе с Татьяной Олейник проверяем, как уло­жены вещи в багажном отсеке. Вдвоем перетаскиваем на нижнюю полку здоро­венную сумку, чемодан, три автопокрыш­ки. Красноярск встречает нас ярким солнцем, теплым ветром, запахом тайги. Сразу подходит топливозаправщик, под­возят бортпитание. Принимаем контейне­ры, сдаем посуду, получаем чистую. Управились быстро. И снова летим. Впе­реди еще почти пять часов пути, еще одна кормежка. На кухне А. Судариков и А. Кожухов вытряхивают содержимое контейнеров. Ого! Курица, каждый кусок завернут в прозрачную бумажку. Отдель­но — кулек с хлебом, крутым яйцом и... Что это? Ничего особенного, яблочный джем в мелкой расфасовке. Хорошая вещь к чаю и при наличии ложки. Хотя бы ножа. У нас ни чая, ни приборов. Кушайте на здоровье, дорогие пассажи­ры... Пальцами!

Наш бригадир мужественно закрывает собой «амбразуру». Вместе с девушками развозит кульки с едой и шутками, уго­ворами гасит готовый вот-вот вспыхнуть скандал. Девушки улыбаются словно при­мадонны. Однако конфликт все же разго­рается. На этот раз нам не дали соли ни в пакетиках, ни в пачке.

— Ну дайте соли, наконец. Я не могу есть яйца без соли! — негодует муж­чина а тренировочном костюме.

Пожилая женщина рядом пытается вя­зальной спицей открыть коробочку с дже­мом и грустно качает головой. Большин­ство же пассажиров возвращают джем вообще нераспечатанным. С нас требуют салфеток, которых нет, чая, которого также нет, снова соли и салфеток.

Права была Анюта, которая еще в Моск­ве деловито предупредила нас, что самое трудное начнется после Красноярска. Это точно. После полубессонной ночи в голове будто кто-то мешает большой ложкой. Собираем распотрошенные куль­ки с едой, обглоданные куриные кости. Развозим прохладительные напитки, то бишь минеральную воду, помогаем уло­жить на свободном кресле чуть живого от бессонницы малыша. Снова пытаемся прикрепить люльку к другой стойке и снова бросаем это явно бесперспективное занятие. Раздали несколько имевшихся в наличии пледов, в который уже раз предложили убогий ассортимент имею­щихся на борту газет и журналов. Как ни странно, среди них нет ни «Воздуш­ного транспорта», ни «Гражданской авиа­ции». Говорим-говорим на эту тему, а все без толку. Словно Аэрофлот не заинтере­сован в своих изданиях.

Пока мы были заняты завтраком, а хвостовом отсеке возле туалетных комнат собрались курильщики. Объясняем прави­ла Аэрофлота, в ответ выслушиваем обо всем, чем «отличился» Аэрофлот в этом рейсе.

Снова просьбы дать салфетки, воды. Прибегает мальчишка лет двенадцати — дедушке плохо. Дедуся бледный-бледный, просит корвалол. Вместе с Надеждой пе­ретряхиваем бортовую аптечку, йод в ампулах, нашатырный спирт в ампулах, таблетки дибазола и папаверина, бинт. Все. Впрочем, нет, еще один одноразовый шприц. Корвалол нашли у кого-то из пас­сажиров, дедушке полегчало.

Через динамик Виктор объявляет, что на борту производится торговля сувенирами. Девушки вновь толкают неповоротливую тележку по проходу. Однако убогий ассортимент предлагаемых товаров явно не вызывает интереса у пассажиров. Через полчасика Виктор дает "залп из большого орудия": объявляет, что на борту можно приобрести билеты мгновенной лотереи. Как пишут в пьесах — оживление в зале. Алексей уходит с пачкой билетов, воз­вращается с пачкой денег. Доволен, ведь за распространение билетов он пусть немного, но все-таки что-то зарабаты­вает. Один из пассажиров выиграл 500 руб­лей. Выигрыш получает тут же на борту. Бригадир торжественно поздравляет сча­стливчика. Так, весело и вполне благо­получно мы приближаемся к Южно-Са­халинску.

Заходим на посадку. Уже стемнело. Без задержки у нас забирают контейнеры с «объедками», грязную посуду, полотенца. «Сдаем самолет» другой бригаде — наш рейс эстафетный и обратно на нем поле­тит экипаж, прибывший накануне, а сами занимаем места в автобусе, который отвезет нас в гостиницу. С бытом эки­пажей в Южно-Сахалинске уже полгода проблем нет. Отдых — сутки, — в быв­шей обкомовской гостинице. Туда и обрат­но возят автобусом, неплохо поставлено дело с питанием. Правда, и тут не обош­лось без накладок.

В Южно-Сахалинск мы прибыли на семь часов позже, ресторан в гостинице уже закрыт, ужин отменяется? А ведь, навер­ное, можно было у дежурной оставить для нас хотя бы несколько банок консер­вов, пару буханок хлеба да чайник с заваркой. Усталые и голодные, разбре­даемся по номерам. Чистая постель, чистые полотенца, горячая вода — рай, да и только.

Обратно летим с двумя посадками — в Хабаровске и Красноярске. Первое бортпитание получим в Хабаровске, по­тому мои функции меняются: дежурю на первом трапе. В суете, да и по неопытно­сти не замечаю, откуда в багажном от­секе появляется бочка с икрой. Похоже, притащили ее на борт окольными путями, минуя стойку регистрации багажа. Разыс­киваем хозяина поклажи, однако несмотря на троекратные объявления бригадира никто из пассажиров не спешит признать груз своим. Вызываем наряд милиции, и злополучный бочонок из багажного отсека выносят.

В Хабаровске получаем бортпитание — те же куриные ножки в бумажке, куль­ки с хлебом и вареными яйцами. Опять нет соли, салфеток. Хуже: не хватает 12 порций курицы. Алексей показывает мне сервисный ярлык. На этот раз это просто салфетка, на которой шариковой ручкой написано: рейс 16 куры 181. Ни штампа цеха бортпитания, ни номера смены, вместо росписи — какая-то зако­рючка. Неприятная ситуация. Что делать, ведь в Хабаровск не вернешься, не потребуешь отдать то, что у нас украли? Да, назовем вещи своими именами. Это элементарное воровство, как раз и рассчи­танное на то, что контейнеры с бортпи­танием вскроют скорее всего в воздухе. Значит, за руку не схватят. Ну, а ежели «недовложение» еще на земле обнару­жится — вернут без звука, дескать, ошибочка вышла. Ладно, пассажиру нет дела до наших трудностей. Положена ему курица — значит отдаем свои пор­ции. Конфликт исчерпан.

В Красноярске кур уже не дают, зато получаем персики. По одному на пассажира. А раздавать их как, по одному в руки? Ни маленьких подносов, ни салфеток. В кульках на этот раз опять джем в мелкой расфасовке и, конечно же, ни ложек, ни вилок, ни ножей. И невольно ловлю себя на том, что начинаю «заки­пать». Почему бортпроводники должны выслушивать в свой адрес столько недоб­рых слов за чужие огрехи?

Состояние, прямо скажу, дурацкое. Ну та же вода, к примеру. Да, трудно живем сейчас все мы, и рост цен на авиабилеты отнюдь не значит, что должно повыситься качество обслуживания пасса­жиров — дорожает авиационная техника, топливо. Но можно же организовать на борту продажу бутербродов, соков, чая, кофе, как наладили наконец продажу газет, сувениров?

Можно, наверное, придумать что-то, дабы вывести из самолетов стаи мух, проводить настоящую санобработку туа­летных комнат, запах от которых свободно разносится вентиляцией по всему салону.

Обратная дорога всегда кажется ко­роче. Вот уже и бетонная дорожка Вну­ковского аэропорта, знакомый вокзал. Радуемся, что попадаем не в пересме­нок, а то сидели бы и ждали, пока заберут бортпитание, пока снимут багаж, почту. Напоследок обходим салон, прове­ряем, не забыл ли кто из пассажиров своих вещей.

— Ну, милок, намаялся поди.

Оборачиваюсь. Две пожилые женщины, окропив водой пол из бутылки, истер­тыми до черенков вениками гонят на нас облако пыли. Умело «загнав» яичную ше­луху под кресло, укладывают в ведро пустые бутылки из-под воды, отдельно газеты в стопочку.

Рейс окончен — положена влажная уборка. Сопровождаемые клубами пыли, покидаем самолет и трусим на стоянку автобусов. Намяв бока в толпе пассажи­ров, с удовлетворением хватаемся за по­ручень и едем. Надежда, Лариса. Аню­та, Татьяна и Андрей — все тут? Ребята почти счастливы: впереди до следующего рейса 42 часа отдыха.

В. Шитов, специальный корреспондент Гражданской авиации»

гг. Москва—Южно-Сахалинск— Москва. Журнал "ГА" 1991