«Любить» по-русски…»
Каникулы в Историю.
…Созерцая пылающую Москву, Наполеон понимал, что наступают самые страшные и, одновременно, завораживающие мгновения его жизни. Его цель обладать великой державой и видеть у своих ног древний русский город, населенный этими странными и непокорными людьми, рассыпалась в прах.
Липкое и предательское чувство паники зарождалось где-то внутри. Причиной этого страха были не только повсеместные грабежи и глобальные пожары, но и неконтролируемая (поистине звериная!) непокорность взбунтовавшегося, не желавшего даже под угрозой смерти повиноваться, народа.
Над Великой армией Бонапарта, словно свинцовый смог, нависла угроза бесславной гибели не от русской пули или булатного клинка, а… от голода. Первопрестольная была готова, словно Атлантида, стать призраком, частью прошлого, раствориться в мировой истории. Но ни при каких обстоятельствах город не собирался содержать своих «французских освободителей» и обслуживать их.
Бонапарту и его ближайшему окружению вдруг стало ясно: перед самой мощной в мире военной махиной была готова отступить даже армия Александра I. Но перед ней не готов был склониться русский народ.
«..Если я покорю Петербург, я возьму Россию за голову, а заняв Москву, я поражу эту страну прямо в сердце», - так сказал Наполеон однажды.
Но чересчур пламенным (не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова) оказалось сердце России. Будучи брошенными на произвол судьбы и оставленными в городе с золотыми куполами, которые сейчас лизали языки пламени, жители Москвы прекрасно понимали, что терять им больше нечего.
А что же их «освободители»? Эти люди, многие из которых были воспитаны по выкованным веками канонам лучших французских семей, никак не могли ожидать такого исхода. Они ошеломленно смотрели на своих лошадей, которые сотнями гибли в Москве от недостатка фуража. «Всесокрушающая» французская кавалерия приходила в ужасное состояние.
Не лаврами и бравурными маршами, а зловонием, дымом, залитыми кровью мостовыми и оскалом разбитых окон встретила врага Москва. Многие из солдат Наполеона, глядя на эту чудовищную картину, пожалели, что не остались на полях сражения в Бородинской битве.
В чем же причина такого глобального военно-стратегического просчета? Ни сам Бонапарт, ни маршал Мортье, назначенный военным губернатором города, ни «интендант Москвы и Московской провинции» Лессепс, ни, тем более, солдаты, под ботфортами которых дрожала Европа, не учли только одного — убийственной русской любви и сопоставимой с ней по силе русской ненависти…
Русские люди умеют любить… Они умеют это делать так, как ни одна другая нация на земле — порой молчаливо, загадочно, порой странно и непонятно, но, как правило, самоотверженно и самозабвенно. Даже «агония» Москвы и царившее в городе мракобесие не прекратило их любви к российской земле, к древнему городу, к своим родным и близким…
Но в эти осенние дни 1812 года французы (совсем как немцы спустя 130 лет!) узнали, как молчаливо, глухо, мертвенно-страшно русские умеют ненавидеть. И сейчас эта ненависть достигала своей кульминации, своего трагического катарсиса.
Ситуация требовала от Бонапарта незамедлительных шагов! Последовавшие меры полностью соответствовали русской парадигме о кнуте и прянике. Для начала, по приговору французских военно-полевых судов было расстреляно более четырехсот москвичей, которых подозревали в поджогах. В основном, это были представители низших сословий. В их звериной и немой ненависти к захватчикам, в их категорическом непонимании языка Вольтера и традиций французской культуры таилась «огромная опасность».
Расстрелы происходили в зареве пожаров, которые бушевали до 18 сентября и уничтожили, примерно, 25 тысяч домов из существовавших тогда в Москве 30 тысяч.
Как и Адольф Гитлер в 1941 году, Наполеон Бонапарт уповал на «ошеломляющий блицкриг» — стремительную победу, которой… не случилось. А ведь «планы на Москву» были поистине помпезны! Когда-то Бонапарт заявлял французскому послу в Польше по фамилии Прадт, что в одно-два сражения закончит войну с Россией.
Чего только стоит его фраза о том, что Император Александр I будет умолять на коленях о мире! Этого не случилось. Планы сжечь Тулу, чтобы обезоружить страну, также теперь казались всё более и более фантастическими.
Однако инерция того «запала», с которым было решено покорять «варварские российские земли», требовала от Наполеона не останавливаться на достигнутом. Его окружению стоило немалых усилий разубедить Бонапарта выдвинуться в сторону Петербурга. Идти в северные широты со значительными потерями в преддверии зимы и – главное! – имея в тылу Кутузова… было самоубийством.
А что же Кутузов? Уделив достаточно времени пониманию психологии врага, загнавшего себя в канун холодов в уникальную ловушку, вспомним о нем. Вынужденно сдав Москву, Кутузов не только не бездействовал, но и предпринимал титанические усилия для того, чтобы восстановить боеспособность своей армии.
В орбиту противостояния врагу было вовлечено 205-тысячное ополчение из числа жителей Ярославской и Владимирской, Тульской и Калужской, а также Тверской губернии России. 75 тысяч бойцов было найдено на Украине! Для вооружения этих людей было изыскано полтораста тысяч ружей.
Окружив плотным кольцом Москву, они вмиг сводили к нулю всю ценность наполеоновского триумфа. Враг оказался перед мрачной перспективой гибели в разоренной, истерзанной пожарами Москве — сердце России, которое, по обыкновению, исполнено любви к тем, кто становится его мирными гостями.
В эти ли дни в окружении Бонапарта впервые прозвучало слово «Отступление»? Наверняка! Ирония судьбы заставляет Наполеона, еще находившегося в Москве, обратиться к Александру I, с прошением о мире! Уже 18 сентября через генерал-майора Тутолмина, единственного крупного чиновника, который вместе со своими воспитанниками остался в оккупированной Москве и впоследствии стал автором «Записок самовидца ужасов, производимых врагами в древней русской столице», он направляет послание Александру I с предложением заключить мир…
Иногда историю меняют годы, но, порой, самые невероятные повороты происходят в течение считанных дней… В этом мы можем убедиться, направляясь вместе с нашими юными путешественниками на «Каникулы в Историю»!
От достаточно высокомерного предложения о мире, переданного Тутолминым через императрицу Марию Федоровну до второго, более настойчивого послания Бонапарта императору, прошло всего 2 дня. Александр ответил на него по-русски… тяжелым, давящим, грозным молчанием.
В этих реалиях Кутузов не спешил атаковать. Будучи закоренелым реалистом и прекрасно понимая, что раненный зверь намного опаснее убитого, Михаил Илларионович уводил своих солдат к Тарутино — ближе к Калуге, где шла подготовка к решительному (и решающему!) бою.
Всего через две недели последует первый отчаянный вопль врага! Направив генерала Лористона к Михаилу Кутузову, Бонапарт передаст Государю еще одну депешу 4 октября. В ней будут содержаться исторические слова
«Мне нужен мир, он нужен мне во что бы то ни стало, спасите лишь мою честь».
При всех своих недостатках, допущенных политических и стратегических просчетах, Александр I был отцом своего народа. И, рискнем предположить, что в момент, когда он держал это послание в своих руках, ему слышался отчаянный крик тысяч заживо сгоревших раненных солдат в Москве и отчаянный плач вынужденно покинутых женщин, стариков и детей… И крик этот по силе и многоголосию многократно перекрывал вопль о помощи загнавшего себя в ловушку неприятеля.
Ответа на это – третье по счету! – предложение о мире Наполеона Бонапарта не было и быть не могло. Потому что впереди был памятный в истории Отечественной войны 1812 года день – 18 октября, когда солдаты под М.И.Кутузова перейдут в атаку и дадут долгожданный и смертоносный Тарутинский бой, в котором враг потеряет 4 тысячи воинов и 38 орудий… Именно этот бой станет знаковым моментом, обозначившим возврат инициативы в этой кровопролитной войне к тем, на чьей стороне была правда. Речь о русском народе.