Куда выстраивались очереди москвичек, когда немцы были под Москвой
Осень 1941 года – самый тяжелый период для Москвы в годы Великой Отечественной. Надвигающаяся угроза испытывала не только гражданскую сознательность жителей столицы, проверку на прочность проходили и их человеческие качества.
Готовясь к худшему
Уже к концу лета 1941 года Москва фактически стала прифронтовым городом. Вермахт один за другим занимает Брянск, Калугу, Боровск, Тверь, Зеленоград. До столицы рукой подать. Немецкие танки стоят возле Химок, а мотоциклистов даже видят недалеко от станции метро Сокол. Гнетущую атмосферу в столице усугубляют слухи о катастрофической ситуации на фронте.
С начала октября вереница москвичей, не верящих в способность Красной Армии отстоять Первопрестольную, потянулась к железным дорогам и шоссе, ведущим на Восток. С каждым днем поток легковых автомобилей, грузовиков и гужевых повозок становился все больше.
По воспоминаниям многочисленных очевидцев, к 16 октября паника в Москве достигла своего пика. Прекратили работу практически все учреждения, заводы и городские службы, остановились наземный транспорт и метро. Замолчали пресса и радио. Горожане готовились к худшему.
Началась спешная эвакуация всех, кто был неспособен защищать город, а прекратившим работу выплачивалась денежная компенсация. Поговаривали, что связь с фронтом потеряна и правительство готово в любой момент сдать столицу, предварительно взорвав около 12 тысяч стратегически важных объектов.
Среди них были станции московского метрополитена, где в тревожные осенние дни кипела своя жизнь. Здесь функционировали библиотека и молочно-раздаточный пункт, здесь выступали с лекциями и докладами. В метро дежурили врачи и акушеры, которые во время бомбовых ударов приняли не один десяток родов.
Черный день
В условиях информационного вакуума город на несколько дней погрузился в пучину хаоса. Наименее сознательные граждане грабили оставленные без присмотра магазины, законопослушные пытались беспредел пресечь. Так, работники шелкоткацкого комбината им. Щербакова избили директора, собиравшегося уехать с государственным имуществом на автомобиле.
16 октября видели, как разбушевавшаяся толпа проломила забор на фабрике «Ударница», намереваясь вынести кондитерские изделия. 17 октября группа рабочих завода No69 Наркомата силой отбила готовящуюся к отправке в Свердловск бочку спирта и устроила попойку.
В Москве начали наблюдаться перебои с товарами первой необходимости, что породило небывалую спекуляцию. Недобросовестные торговцы шли на любые ухищрения, чтобы нажиться на тотальном дефиците. Один из обманутых москвичей жаловался соседу: «Купил у спекулянта за 45 рублей 100 граммов махорки в тщательно запакованном пакете. Дома обнаружил, что внутри сено».
Опасаясь прихода немцев, люди избавлялись от всего, что могло бы выдать их симпатии к советской власти. Надежда Растянникова, в то время первоклассница, наблюдала как на Преображенке все окрестные помойки были завалены портретами Ленина. А вот сталинские изображения трогать боялись.
Пожалуй, самым удивительным явлением военной Москвы были длинные очереди в парикмахерские. Очевидцы разъясняют, что некоторые дамы решили привести себя в порядок перед приходом новой власти. Ведь многие искренне верили, что при оккупационном режиме жизнь будет идти прежним чередом.
Член Союза писателей Николай Вержбицкий с горечью записал в дневнике: «16 октября войдет позорнейшей датой, датой трусости, растерянности и предательства в истории Москвы… Опозорено шоссе Энтузиастов, по которому неслись в тот день на восток автомобили вчерашних „энтузиастов“ (на словах), груженые никелированными кроватями, коврами, чемоданами, шкафами и жирным мясом хозяев этого барахла».
Панику прекратить!
Наконец вечером 17 октября к москвичам обратился представитель Моссовета Василий Пронин с требованием немедленно приступить к работе и не верить дезинформаторам. Вскоре заработали наземный транспорт и метро, возобновили работу магазины, аптеки, больницы и городское коммунальное хозяйство. События, происходившие в Москве 16 октября, были названы «грубым нарушением государственной дисциплины».
Порядок в столице быстро восстановили. С нарушителями и провокаторами разбирались народные суды, которые превратились в эти дни в военные трибуналы, а милиция расстреливала мародеров и грабителей прямо на месте преступления.
Однако продовольственная ситуация с каждым днем ухудшалась. Если летом работали коммерческие магазины, где с наценкой можно было купить любые продукты, то осенью реализация основных продтоваров осуществлялась только по карточкам. Это порождало очереди. Самые большие (до десяти тысяч человек) выстраивались за хлебом и картошкой, стояли люди за портвейном и газированной водой.
В период наиболее интенсивных бомбардировок столицы действовало негласное правило: если во время воздушной тревоги кто-либо прятался в убежище, обратно в очередь его не пускали. В октябре–ноябре 1941-го, когда Москва подвергалась наиболее массированным бомбовым ударам немецкой авиации, люди, не желавшие терять очередь, гибли десятками.
7 ноября на Красной площади прошел парад, посвященный 24-й годовщине Октябрьской революции, в котором приняли участие несколько сот танков. Это событие успокоило москвичей. Горожане стали постепенно привыкать жить в условиях постоянных авианалетов. Когда 19 ноября во время спектакля в Большом театре объявили воздушную тревогу зрители отказались уходить в убежище и потребовали постановку возобновить.
Читайте также: