«Ситуация усугубилась карантином»: почему в Москве может закрыться ряд приютов для бездомных
На протяжении девяти лет дома трудолюбия «Ной» давали приют бездомным, помогали им восстанавливать документы, искать работу и крышу над головой. Теперь ряд из них находится под угрозой закрытия. Из-за пандемии коронавирусной инфекции приюты лишились возможности обеспечивать себя. Десятки бездомных — пожилых людей и инвалидов — могут оказаться на улице.
Дорога к спасению
К железнодорожной станции подмосковной Ивантеевки подъезжает маленький серый форд. За рулём — мужчина в синей кепке и ярко-красных спортивных штанах. В его ухе Bluetooth-гарнитура, по которой он деловито отвечает на то и дело поступающие звонки по WhatsApp.
Зовут мужчину Сергей Рябчиков. Он везёт нас в один из социальных домов сети приютов для бездомных «Ной», которым руководит последние несколько лет.
От проливного дождя дорогу размыло, и кажется, что вокруг не ближайшее Подмосковье, а глухая деревня с покосившимися домами.
Постепенно деревянные дома за окном машины сменяются дачными коттеджами, верхушки которых торчат из-за огромных заборов. Сергей останавливается у одного из них и без слов приглашает войти.
«Здесь у нас два социальных дома — мужской и женский, — поясняет он. — Всего 112 человек живут, из них 28 детей. Ну а я их всех контролирую».
«Не можем набрать людей»
Без контроля оставлять бездомных ни в коем случае нельзя, считает основатель «Ноя» Емилиан Сосинский. Почти девять лет назад он придумал систему, в которой даже люди с хроническим алкоголизмом могут зарабатывать не только на свои нужды, но и на содержание тех, кто работать по каким-то причинам не может.
За это время организация превратилась в целую сеть из 17 приютов в Москве и Подмосковье, где проживает более тысячи бездомных. Из них семь приютов — это «социальные» дома для инвалидов, пенсионеров и женщин с детьми. Остальные — «рабочие» дома с трудоспособными мужчинами. Аренда домов, покупка еды, лекарств и других необходимых вещей для жителей «Ноя» лежит на их плечах.
Сам Емилиан Сосинский — бывший автоинструктор.
«До открытия «Ноя» я восемь лет занимался помощью бездомным, — рассказывает Сосинский. — У меня на это иногда половина зарплаты уходила: покупал еду, одежду, находил жильё, но через два месяца человек снова сбегал на улицу. Тогда я решил изменить свой подход — предоставить им оплачиваемую работу, чтобы у них был стимул не пить. Но это должна быть такая работа, где один, ушедший в запой, может быть легко заменён другим. То есть подсобные работы, не требующие никакой квалификации».
Когда «Ной» стал разрастаться, Сосинский понял, что проблему бездомных можно решить.
«В 2011 году «Ной» стал первым, где бездомным стали платить за их труд, — отмечает Сосинский. — До этого в подобных организациях все деньги уходили учредителям, а бездомным предоставляли только койко-место. Поэтому они туда идти не хотели. К 2013-14 годам появились подобные нам трудовые общины, и улицы очистились. Если раньше все вокзалы, переходы были завалены бомжами, то сейчас их гораздо меньше. Но остается другая проблема: если каждого трудоспособного бездомного «отрывают» с руками и ногами, то больных, стариков и женщин с детьми готовы забирать гораздо реже».
Особенно остро проблема с содержанием «социальных» домов встала во время пандемии, когда трудоспособные мужчины долгое время просидели без работы, а часть из них вовсе разбежалась в поисках лучшей жизни.
«Каждый год мы заранее откладываем шесть миллионов рублей на январь, февраль и март, так как в это время работы для наших подопечных почти нет. В этом году ситуация усугубилась карантином, — объясняет Сосинский. — За это время от нас ушла треть рабочего состава: кто-то пошёл искать работу в другом месте, а кто-то — пить. С тех пор мы не можем набрать людей, содержать инвалидов, пенсионеров и женщин просто некому. Если мы не соберём два миллиона рублей до конца года, то зиму мы не переживём».
По словам Сосинского, в лучшем случае придется закрыть один «социальный» дом, в худшем — два. А это значит, что на улице окажутся более 200 человек.
Лицо без гражданства
«Мы ведь здесь не только даём им жильё и работу, но и документы помогаем восстанавливать, — добавляет управляющий одного из «социальных» домов Сергей Рябчиков. — Самостоятельно они ничего не могут, этим людям нужно помогать. Особенно сложно с гражданами категории ЛБГ — лицами без гражданства. Вот Алтуфьев как раз в такой категории».
Сергей рукой указывает в другой конец комнаты, где всё это время бесшумно сидит пожилой мужчина с седой бородой. Несмотря на то, что в комнате тепло, он не снимает шарф, плотно обмотанный вокруг шеи, и тихо ждёт момента, чтобы рассказать журналистам о своей проблеме — потере документов.
«Мы сейчас пытаемся восстановить его документы, — рассказывает Сергей. — Так получилось, что Виктор вовремя не поменял свой советский паспорт, а потом и вовсе его лишился. В таких случаях на восстановление уходят годы, а у Виктора столько времени нет».
У 65-летнего Виктора Алтуфьева онкологическое заболевание. Когда шарф ослабляет хватку, обнажая шею, становится видно опухоль. Без документов получить медицинскую помощь бесплатно практически невозможно. Чтобы восстановить гражданство, ему надо найти родственников, которые бы могли подтвердить его личность.
«В «Ной» я попал в середине мая прошлого года. А вообще я из Грозного, — начинает рассказывать Алтуфьев, стараясь придерживаться чёткой хронологии событий. Видно, что эту историю он повторял не раз. — Я работал сварщиком магистральных газопроводов. Получал хорошую зарплату. У нас с семьёй была трёхкомнатная квартира и две дачи. Но потом началась война, и в 1992-м году я вывез семью из Грозного. Однако в России мы оказались никому не нужны, поэтому я отвёз их к своей маме — в Приднестровье».
Вскоре Алтуфьев разошёлся с женой и уехал в Москву. Некоторое время после он ещё поддерживал связь с детьми — Еленой и Кириллом, но в какой-то момент контакты прекратились. По последней информации, которая есть у Виктора, Елена переехала с мужем в Одессу, а Кирилл — в Херсон.
Вскоре Алтуфьев встретил другую женщину, за которой переехал в деревню Лидино в Московской области. Там он работал сварщиком. Но потом мужчина снова решил уехать в Москву.
В столице на вокзале у пожилого человека украли сумку, в которой были и документы, и телефон.
«Был вечер, суббота, — вспоминает Алтуфьев. — Я сел на лавочку, а сумочку свою поставил рядом. И тут идет мимо компания из шести-семи человек. Совсем молодые ребята, лет по 20. Вдруг один берёт мою сумку и кидает другому. Я думаю, «ну, шутят». Говорю: «Ребят, не шутите, я же старый человек. Не шутите». А один мне отвечает: «Встанешь — получишь!» И они убежали с сумкой. А я не догнал».
«Летом спал прямо на улице»
Алтуфьеву повезло, он почти сразу попал в «Ной» и практически не жил на улице. Другие подопечные приюта прожили на улице не один год.
«Летом спал прямо на улице, а зимой перебирался в подъезды, — рассказывает 60-летний Сергей Фёдоров. — Однажды добрые люди подсказали подвал, где можно было спать на матрасе возле батареи. И как-то ночью, я и не заметил, как так получилось, обжёг ногу на этой батарее. Днём вылез из подвала, ногу развернул, а там волдыри страшные. Это увидела женщина из соседнего дома и вызвала скорую».
После больницы Федорова сразу привезли в «Ной». Сколько лет он был бездомным, Сергей и сам точно сказать не может. Говорит, что «на улице время не чувствуется». Всё это время работал, где придётся. В том числе «в похоронке» — копал могилы. Расплачивались с ним то деньгами, то водкой.
Но Сергей точно помнит, что до этого у него был и дом, и семья. Всё изменилось после развода с женой в 1988 году.
«Я в Москву только из-за неё и переехал, влюбился, — сухо замечает Федоров, не называя имя жены. — Можно сказать, была любовь всей жизни. Сын родился, но через два года развелись, и она мне запретила с ним видеться. А сейчас я не хочу на него свои проблемы взваливать. Как-нибудь сам».
«Теперь есть, что терять»
Александр и Анастасия Ивановы познакомились в одном из рабочих домов «Ноя». Сейчас их дочке Вике 2,5 года. Несмотря на то, что их дом — это маленькая, буквально десять квадратных метров, комната, супруги выглядят довольно счастливыми. Анастасия много улыбается и иногда поправляет мужа, если тот что-то напутает в их истории.
«Свадьба проходила по-домашнему. Мы расписались в ЗАГСе в Ивантеевке. На Насте, конечно, было белое платье. Потом посидели дома с несколькими гостями, покушали тортик», — описывает Иванов свою свадьбу.
К семейному счастью Александр шёл довольно долго. Оставшись сиротой в 14 лет, он жил на попечении старшей сестры в Чебоксарах. Успел побывать в местах лишения свободы, а в 2009 году, как и многие в «Ное», приехал в Москву на заработки. С работой не заладилось, долгое время кочевал по электричкам и вокзалам.
«Пил, — признается Иванов. — Не всё время, но если уж начинал, то уходил в глубокий запой. Из-за пьянки в 2011-м году упал между вагонов электрички на полном ходу, потом долго ходил на костылях. Тогда я и попал в первый раз в «Ной». Почему я пил? Потому что нечего было терять. А теперь есть что терять — есть семья».
Сейчас Александр работает такелажником на заводе, 40% от своей зарплаты отдает в «Ной», 60% — получает на руки. Но снимать отдельную квартиру пока не планирует. Говорит, что с его зарплатой аренду не потянет. Поэтому они с женой планируют переехать в Чебоксары — там жильё дешевле.
«Дочку отдам в садик. А насчёт работы я не беспокоюсь. Работа всегда найдётся, просто не надо её бояться», — философски подытоживает Александр.
«Я сама устроила свою жизнь»
Помимо материальной помощи и крыши над головой, «Ной» оказывает своим подопечным и психологическую поддержку — помогает снова поверить в себя, задуматься о будущем и, возможно, вновь найти смысл жизни. У многих, кто уезжает из «Ноя», получается жить самостоятельно. Одна из них — 37-летняя Ольга Шишкова. В «Ной» она попала сразу после тюрьмы, где провела девять с половиной лет за убийство.
«Это была драка, бытовуха. До этого я к криминалу отношения не имела, — вспоминает Шишкова. — Когда вышла по условно-досрочному, идти было некуда, и мне посоветовали обратиться в «Ной». Позвонили Емилиану, и я прямо с зоны туда и поехала».
Сначала Ольгу устроили работать уборщицей в доме, потом поваром. Она прожила там девять месяцев, за это время ей помогли восстановить документы, сделали прописку.
«Но я понимала, что мне нужно жить дальше, — замечает Ольга. — Я нашла другую работу, уже вне «Ноя» — контролёром на ж/д станции в Москве. Стала зарабатывать, сняла комнату и переехала. Сейчас я живу в посёлке Редкино в Тверской области, оттуда сажусь на электричку и еду прямо на работу. Там недорого снимать, благодаря этому могу на квартиру копить. Я сама устроила свою жизнь так, чтобы мне было удобно».
По словам Ольги, они до сих пор созваниваются с Емилианом Сосинским и обмениваются новостями из жизни.
«Я очень благодарна «Ною» и Емилиану, без них я бы не смогла встать на ноги», — подчёркивает Ольга Шишкова.