У папы чувство юмора, а у мамы чувство смеха

У папы чувство юмора, у мамы чувство смеха. Мама смеется так, что хочется смешить ее всю жизнь, чем папа с большим или меньшим успехом и занимается. Правда, когда мама НЕ смеется над тем, что ожидалось смешным, хочется закопаться куда-нибудь и не отсвечивать.

Про дорогу добра я уже рассказывала, да? Все честно рисовали дорогу, только папа изобразил стенку, на стенке бра, и подписал: "дорога до бра". Мама спрашивает: это что? Папа говорит: лампа. Мама говорит: ты понимаешь, что это рисунок ребенку в школу? Папа отвечает: то есть я правильно бюстгальтер не стал рисовать?

У папиного начальства день торжественных разъездов. Суматоха, нервотрепка. К папе подкрадывается маленький пронырливый журналист и начинает допытываться, где будет начальство, какой у него план поездок. Журналист терзает папу, хотя это не папина работа - отвечать на такие вопросы, и папа до поры до времени терпеливо объясняет.

Сначала, говорит, поедут в детскую музыкальную школу.

- А потом? - спрашивает журналист.

- А потом к вечному огню.

- А потом?

- А потом в больницу.

- А потом?

Дальше у начальства запланирована встреча с духовными чинами в монастыре.

- А потом к монашкам, - говорит папа.

- А потом?

- А потом к блудницам! - срывается с папиного языка.

"Как-то оно само сказанулось, веришь?" - объясняет он мне после. Верю, папа, верю. Момент требовал.

Ты с ума сошел, вечером страдает мама, тебя выгонят с работы! Куда ты пойдешь? Куда мы все пойдем?!

По лицу папы я вижу, что у него есть ответ, и не ошибаюсь.

- К блудницам? - предполагает он, ухмыляясь. - Но нет гарантий, что вас возьмут.

Мама с папой делают скворечник в деревне для маленького Мишки. Не в смысле мой брат будет жить в скворечнике (хотя я полагаю, что это неплохая мысль), а в смысле Мишка попросил, и мама с папой весь вечер трудятся над фанерной коробкой.

Когда он готов, его закрепляют на липе. Понятно, что никакие скворцы туда уже не прилетят, на улице август.

- Птичек не будет? - огорченно спрашивает мой младший брат.

- Будут, будут, - обещает мама. - Чуть позже.

Папа решает приблизить это "позже".

Мы привезли из города подаренный мне огромный букет. На нем сидит дурацкая разноцветная птичка из искусственных перышков. Розово-желто-зеленая. Папа собирается сделать всем сюрприз, и поздно вечером, когда брат заснул, идет к скворечнику и приколачивает птичку каким-то гвоздиком на краю, чтоб не свалилась. Клювом наружу, хвостом внутрь. Как будто она там всю ночь обживалась, а утром выскочила порадоваться заре.

Наутро после завтрака папа с хитрым лицом ведет нас всех к липе.

- А нет ли в нашем скворечнике птички... - начинает он и осекается.

Птичка есть. Она не совсем похожа на то задорное и бессмысленное существо, которое сидело там накануне. Перья у нее торчат во все стороны, половина выдрана к чертовой матери, морда разодрана, под глазом фингал. Во всяком случае, так кажется снизу. Птичка наполовину вывалилась и держится только задним когтем. Глаза у нее выпучены. Она выглядит так, как будто ее всю ночь насиловал полк дятлов. Ясно, что ей вот-вот придет конец.

Это потом мы сообразим, что до птички рано утром добрались сороки и терзали несчастную розовую дурочку, пока их не спугнули. А пока с липы плавно кружатся разноцветные перышки.

Больше всех поражен мой младший брат и уже готовится зареветь. Мама тоже впечатлена.

- Веришь, - говорит мне папа, в некоторой оторопи созерцая птичку, - а ведь на этапе планирования идея казалась неплохой.

Верю, папа, верю.