Право на запрет
Смотрю на "Дожде" сюжет про новую рок-н-рольную школу с вертолетной площадкой. Уже понимаю, кого сейчас назовут ведущие. И они называют: "Рок-н-роллом занималась Екатерина Тихонова, которую агентства "Рейтер" и "Блумберг" называют дочерью российского президента…" Дочь российского президента российское СМИ называет дочерью российского президента со ссылкой на два западных информационных агентства. Ну, это ли не праздник?
Вспоминаю двух симпатичных девочек, которые рассказывали мне о папе. Маша была в тот момент в девятом классе, Катя в восьмом. У многих президентов есть дети, они учатся в школах, потом в университетах или работают. Наверное, их жизнь тоже полна неудобств, связанных с работой отца или матери, но все же они проживают какую-то нормальную жизнь в детстве и потом, когда вырастают. Впрочем, в нормальных странах они обречены быть детьми президента все же какой-то ограниченный срок.
Машу и Катю забрали из школы, как только Путин стал преемником Ельцина. Отцовский страх за детей велик, это было заметно. Боялись, полагаю, чеченцев – началась вторая чеченская война. Думаю, главным образом, их.
Во всяком случае, Людмила Путина объяснила домашний режим девочек "усилением мер безопасности". Учителя и друзья приезжали домой. Иногда девочки с охраной ездили в кино. В тот момент, когда мы с разговаривали, любимым фильмом была "Матрица". Катя рассказала: "Нас в кино охраняют. Человек сидит, кино смотрит, я думаю, заодно нас охраняет. А вообще охрану мы почти не замечаем. Даже когда с друзьями куда-то ходим, они так, рядышком, стараются не мешать. Мы их тысячу раз звали с нами кофе попить, но они не соглашаются".
Они тогда были совершенно обычными, доброжелательными, искренними детьми. Катя, очень похожая на маму, рассказывала о своей реакции на назначение отца исполняющим обязанности президента: "Я обалдела, когда узнала, что папа стал исполняющим обязанности президента. Когда мама сказала, решила, что она шутит. А потом поняла, что так она шутить не будет. Потом постоянно звонил телефон, все поздравляли. Одноклассники наши, даже жена директора школы. Она у нас английский ведет. В полночь мы включили телевизор и увидели, как папа поздравляет людей. Мне понравилось. Он был такой серьезный... или спокойный. Мне, с одной стороны, хочется, чтобы он стал президентом, а с другой – не хочется".
Я даже представить не могла тогда, что через 16 лет эти две симпатичные девчонки превратятся в фата-моргана, что никто не будет знать их в лицо, что они станут сверхсекретными дочками и что их идентичность будут охранять столь же тщательно, как идентичность нелегалов в лучшие годы жизни Путина в КГБ. Что журналисты всего мира будут искать хоть какие-то фотографии подросших девочек, но, даже найдя какие-то, не будут уверены, кто изображен на этих фотографиях. Что Катя станет Екатериной Тихоновой. Почему Тихоновой? Ее бабушку по материнской линии звали Екатериной Тихоновной, может, поэтому? Или не поэтому? Я также не могла представить, что спустя годы российские журналисты, которые попытаются что-то узнать и написать о детях российского президента, окажутся в зоне риска, вполне реального, имеющего конкретные неприятные последствия для некоторых из этих журналистов и изданий, в которых они работали.
Даже тогда, когда Екатерина Тихонова выйдет в относительно публичное пространство и вместе со своей компанией примет участие в крупном проекте по развитию МГУ, отец не подтвердит, что это его дочь, потому что "я никогда не обсуждаю вопросов, связанных с моей семьей. Они не занимаются бизнесом и не занимаются политикой, они никуда не лезут". Таким образом, стопроцентного подтверждения, что Екатерина Тихонова – дочь президента, как бы и нет. Хотя все вроде бы понимают, кто она.
Тема личной жизни президента остается запрещенной сверху, то есть лично первым лицом, во всем объеме – идет ли речь о его холостяцкой формально спальне, его детях, о которых мы знаем точно, что они есть, или о детях, о которых мы точно ничего не знаем, но о которых ходят всякие слухи. Единственная стопроцентно проверенная информация – развод, потому что он сам об этом рассказал.
Президенты многих стран ограничивают общение журналистов со своими детьми. Это вполне понятно. Но в странах с нормально работающей системой выборов никто не позволяет себе ограничить знания о семейной жизни президента – фигуры публичной и избираемой, что само по себе предполагает право избирателя на информацию и о его семье. Да кто бы решился! И кто в этих странах спрашивает президентов, хочется или не хочется читать или смотреть о себе в СМИ! У нас же это превратилось в акт цензуры в чистом виде, журналисты не имеют права знать о семье президента. Запрещенная тема. Табу.
И журналисты к концу 16-го года правления Путина как-то с этим свыклись, что ли. Давайте называть вещи своими именами: российские журналисты боятся упоминать дочерей президента Путина, потому что Путину это не нравится. Но проблема же не в том, что неприятно президенту. Это его проблемы. А в том, что мы позволили ему сделать это нашей проблемой.
Напомнить, что Путину еще было неприятно? На разных этапах разное. Вначале – вопросы о Чечне и Северном Кавказе, в итоге туда практически перестали ездить нормальные журналисты, и у нас нет никакой непредвзятой картинки того, что там сейчас происходит. Ему было неприятно говорить о ЮКОСе, в итоге он придумал сказку про "руки в крови", чтобы перевести разговор в удобный для него формат, и верные журналисты эту тему подхватили.
Его раздражали вопросы западных репортеров, в итоге он теперь дает пресс-конференции в два ночи в аэропорту для тех, от кого неудобных вопросов гарантированно не будет, – кремлевского пула. Он не любит, когда журналисты копаются в финансах, недвижимости и офшорах его друзей, в итоге журналисты или исследователи, которые этим занимаются, находятся в зоне риска (уголовные преследования, риск стать "иностранным агентом" и прочее) Ему не нравится критика (Украина, Сирия, санкции, "список Магнитского", сбитый малайзийский "Боинг"), в итоге по всем ключевым темам на уровне самых массовых СМИ царит гнетущее пропутинское единообразие. Он боится массовых акций протеста, в итоге целый штат журналистов производит спецрепортажи и телефейки об оппозиции.
Некоторые журналисты находят объяснения. Например, "а меня тема дочерей Путина вообще не интересует", или "в моем издании темы дочерей Путина не будет, потому что не будет и все", или "я легко поступлюсь этой темой, потому что это не самое главное". Это действительно совсем не главная тема, значительно важнее тема самого табу.
Если ты журналист, то точно понимаешь, что президент не может тебе запретить тему. Это не в его власти. И если ты принимаешь этот запрет, то точно должен понимать, что ему это понравится и запретом одной темы он может не ограничиться. Конечно, Путин победил журналистику, потому что она не сопротивлялась и предпочла пожертвовать профессией ради… дальше допишите, что вам понравится: карьера, гарантированный заработок, безопасность себя, безопасность редакции, цинизм. Конформизм стал нормой в ущерб профессионализму.
Не сам новостной сюжет, но ссылка на западных коллег при упоминании имени Екатерины Тихоновой – не более чем проявление такого конформизма, чтобы не сказать страха получить предсказуемую реакцию сверху. И это понял каждый зритель, который смотрел этот выпуск. Включая Путина, которому его, скорее всего, показали или пересказали. Любой процесс давления на прессу имеет более одного действующего лица. Тот, кто давит, это понятно. И тот, на кого давят, не правда ли? Так вот проблема нашей профессии за 16 последних лет в России лишь частично в тех, кто давит. А в значительной степени в тех, на кого давят. И чья сопротивляемость постепенно стремится к нулю.
Мы по пальцам можем перечислить коллег, кто исследовал или касался запретной темы. Вернее, запретных тем. На единицы надавить (уволить, припугнуть, отстранить от темы, разогнать редакцию) проще, чем на профессиональное сообщество, которое делает свое дело, наплевав на то, что думает об этом ньюсмейкер, даже если он первое лицо государства. Но такого профессионального сообщества нет. Журналистика в России – между полюсами официального телевидения и "Новой газеты", между Киселевым с его безбашенной пропагандой и Лысовой с ее профессиональными "Ведомостями". Люди, работающие и там, и там, считаются журналистами. Размыты все стандарты профессии, принципы, этические нормы.
16 лет Путин форматировал СМИ под собственное представление об их роли и задачах. Не один, у него достаточно помощников. Они справились. Потому что журналисты не уперлись. Научились выживать в предложенных условиях. Прогибаться и принимать искривленную форму соответственно искривленной реальности. А немногие верные профессии не делают погоды, увы. И когда на них давят, они остаются даже не в меньшинстве, а в одиночестве.
Это мы подарили Путину право нам запрещать. Каждая уступка с нашей стороны – его победа над нами. Мы боимся назвать его дочку его дочкой, не прикрывшись западными источниками. Даже не чувствуя, насколько абсурдно это выглядит? Его запрет работает.
Можно к этому относиться как к такой игре. А что, нормально, нам же запрещают, но "Рейтеру" и "Блумбергу" Путин запретить не может, а вот мы на них и сошлемся. И повеселимся. Ну да. Смешно. "Рейтер" и "Блумберг", конечно, нам в помощь. Они профессионально занимаются своим делом. У них все в порядке. Проблема с журналистской профессией не у них. И дело не только и не столько в данной конкретной теме или в конкретном сюжете. Нет, вру, и в этом тоже. Вы ставите этот сюжет в новости потому, что дочка Путина имеет отношение к новой школе, и боитесь без ссылок на иностранные источники назвать дочку дочкой.
Не давайте сюжет. Или давайте тогда, когда вы уверены в своей информации и не опасаетесь назвать имена. В противном случае дочка Путина со ссылкой на иностранные источники звучит еще более нелепо, чем "Исламское государство" с рефреном в скобках: запрещенная в России террористическая организация. Или давайте введем свой рефрен: будем называть дочку дочкой и по имени, а в скобках писать: запрещенная в России тема.
Но не стоит принимать столь причудливые формы, даже под давлением, потому что таким образом мы еще немного сдаем профессию, от которой и так-то немногое осталось. Еще чуть-чуть теряем иммунитет, и без того довольно-таки подорванный. А отсутствие иммунитета, как известно, чревато летальным исходом.