Такая вот «обычная жизнь»…

Протоиерей Александр Ноздрин из белорусского города Гродно рассказывает о детстве без гаджетов, о первой работе водителем автобуса, о своем послушании окормлять заключенных и о том, почему не стоит бояться перемен. Мы встретились с отцом Александром в Покровском соборе, настоятелем которого он был более десяти лет. «Сейчас, когда я уже не настоятель, я чувствую, что начал жить», – смеется он. Скромный и добрый человек о себе говорить не станет, поэтому мне приходится задавать много наводящих вопросов. Тем, что я узнала об отце Александре, хочу поделиться и с вами.

 

Детство

– Родители мои – простые люди: мама работала воспитателем в детском саду, отец – водителем автобуса.

Я родился в Гомеле, а мой дедушка – с Гродненщины. У него было десять детей: пять дочерей и пять сыновей. Дедушка сам был священником, и все сыновья пошли по его стопам. У него был своеобразный характер: суровый и строгий. Даже когда его дети были уже протоиереями, они его беспрекословно слушались и подчинялись.

Маленький Саша с родителями, 1964 год

Повлияло ли на меня то, что дед был священником? Думаю, нет. Это для кого-то звучит возвышенно, а для нас, детей, это было естественным. Я бы не сказал, что нас специально воспитывали в православной вере. Конечно, на Рождество и Пасху мы ходили в храм, причащались.

Мне запомнился один момент. Шли мы как-то на Пасху в церковь, собирались приложиться к Плащанице. А вокруг храма стоят комсомольские патрули. Один комсомолец попытался остановить маму, мол, куда вы детей ведете? А она оттолкнула его: «Не ваше дело!» Очень меня тогда удивила реакция моей всегда мягкой мамы.

То, что я из верующей семьи, я никак не афишировал. В школе другие качества были в ходу (улыбается). Я был обычным мальчишкой, хулиганил и баловался, как любой ребенок. Школу не очень любил, случалось, и прогуливал. Хотя родители приучали нас к дисциплине и порядку. Помню, как мне и брату мама зашивала карманы, чтобы избавить от привычки ходить, засунув туда руки.

Самым любимым моим занятием являлось чтение. Правда, достать литературу было проблемой. И если уж хорошая книга попадала в класс, то ходила по кругу, пока все ее не прочитают. Тогда, мне кажется, читали намного больше – запоем, ночами. Я особенно любил Ремарка и Булгакова.

Я любил свой родной Гомель и не представлял жизни в другом месте. Знал каждый камень на дороге, мне очень нравился шикарный парк рядом с собором. Мы жили на окраине города, рядом река Сож, мы там рыбачили. Я с детства любил технику, кое-что в ней смыслил. В те времена все мальчишки гоняли на велосипедах, а потом на мопедах. У нас был один мопед на весь двор. Мы, конечно, больше ремонтировали его, чем ездили (улыбается).

В те времена Петропавловский собор был закрыт, в нем располагался планетарий. Освятили его заново 31 год назад, и там же состоялись хиротонии моих братьев. Мы детьми ходили в Никольский храм на улице Полесской – это была единственная действовавшая в городе церковь. Помню, что нас пускали в алтарь и мы сидели в больших шкафах, где висели ризы.

1964 год

 

Армия

От армии у меня остались не самые радужные впечатления. Служил я в Москве. Для человека, который всегда жил с родными, окруженный их заботой и вниманием, это был шок. Первое время очень скучал по дому. Казалось, если бы дали разрешение, пешком пошел бы домой. Первые два дня в армии не мог есть вообще – такая это была отвратительная еда. На третий день голод победил. Получается, не бывает плохой еды, бывает недостаточно голодный человек (улыбается). Учитывая, что я по послушанию бывал в тюрьме, могу сказать свое мнение: армия и тюрьма – похожие системы. Только в армию попадает человек, который ни в чем не виноват.

Во время моей службы умер Брежнев. У нас не было увольнений, отменили увеселения. Все боялись, что начнется война. Сейчас смешно вспомнить об этих страхах.

Когда я был в армии, умер мой дедушка. Он приехал в Гомель к родным и внезапно скончался. Мне даже не стали сообщать, чтобы не расстраивать.

 

Священство

Поначалу о духовном служении я не думал. Отец и брат работали в автобусном парке, и я пошел по проторенной дорожке.

Кажется, что у водителя автобуса руки заняты, а голова свободна. Но я бы не сказал, что это так. На работу нужно было вставать очень рано – в 5 утра ты должен быть в автобусном парке. При этом смена заканчивалась в 6-7 вечера. Рабочих часов было много, а зарплата небольшая. Приходил домой и падал спать. Жена даже обижалась: «Ты придешь и сразу засыпаешь». Ну, а как?

В конце 80-х храмы потихоньку начали открывать. Духовенства катастрофически не хватало. И я все чаще стал задумываться о духовном пути. В барановичском соборе нужен был дьякон, и меня рукоположили. Я очень боялся не справиться со служением в храме, первое время очень волновался. А еще после рукоположения я два месяца дорабатывал водителем.

Диакон Александр (в центре), слева дядя – отец Александр Дзичковский.
Барановичи, 1989 год.

В Барановичах единственным открытым храмом в то время был Покровский собор. Я прослужил там четырнадцать лет. Так что у меня вся жизнь под Покровом Богородицы (улыбается). И я чувствую это.

В Барановичах фактически и началась моя семейная жизнь, до того мы с супругой жили на два города. Здесь мы стали жить в церковной квартире, и это был наш первый семейный угол. В Гомеле у нас родился Тимофей, а младшие – Андрей и Даша – уже в Барановичах.

Я никогда не думал, что мы окажемся в Гродно, а вот уже больше двадцати лет я здесь. Сейчас, оглядываясь назад, я рад, что жизнь так повернулась. И хочу сказать вот что: не стоит бояться делать решительные шаги. В Барановичах у нас уже был дом, паства, которая за столько лет стала близкой. Жизнь была налажена. Но после переезда в Гродно жизнь дала новый импульс – и нам, и, я уверен, нашим детям. Поэтому не стоит бояться перемен, цепляться за комфортные мелочи. Часто, казалось бы, теряя, приобретаешь намного больше. Я в том уверен, стараюсь и детям это объяснить.

В гродненском соборе меня сразу назначили ключарем. А настоятелем я стал в 2004 году. Каково быть настоятелем? Это ответственность, суета, постоянные авральные ситуации. Только «Коложский благовест» закончился, а тут уже Пасха скоро. Потом, кажется, можно передохнуть, но надо готовиться к приезду митрополита. То ремонты, то столетие… Каждый день как на пороховой бочке. Кто не окунулся в это, тот не поймет. Я нынешнему настоятелю Покровского собора отцу Георгию Рою очень сочувствую и понимаю его.

Фото Николая Байды

 

Послушание в тюрьме

«Я начал тюремное служение еще в Барановичах – там находятся пересыльная тюрьма и следственный изолятор, через которые проходят практически все заключенные, идущие по этапу. При первых моих посещениях в тюрьме не могли понять, что здесь делает священник, что ему нужно, хоть у меня и был допуск. Потом администрация привыкла – стало проще.

Гродненская тюрьма и барановичский следственный изолятор – это режимные объекты, которые предполагают камеры с малым количеством людей – по два-четыре человека. Священника в камеру не пускают. Заключенный должен написать заявление на встречу с ним, и тогда эта встреча может состояться или в церковной комнате, или в кабинете. То есть работаешь не с массой, а индивидуально. В этом есть преимущество: индивидуальная работа предполагает слушание и слышание друг друга.

Мне многие запомнились. Я видел чудо Божие, когда люди, которые глубоко были погружены в преступный мир, сумели оттуда вырваться и измениться. Не думаю, что это моя заслуга – разве что небольшое участие. Иногда встреча со священником служит толчком к осмыслению своего места в жизни и участия Бога в ней. Наверное, не все смогли удержаться, но я уверен, что многие, кто там находился и собирался выйти, хотели добрых перемен.

Но многим и шансов-то изменить свою жизнь не выпало. Человек выходит – жилья нет, родни нет, профессии нет. В глазах окружающих он выглядит неблагонадежным. Очень грустно, что у нас нет никакой реабилитации для таких людей. Человеку тяжело зацепиться за нормальную жизнь.

Сейчас, конечно, больше сидят из-за экономических преступлений, за распространение наркотиков. Такой человек из дома ушел и домой придет. А у людей, которые шли по хулиганству и воровству, знакомые такие же, как и он. Вот возвращается человек из тюрьмы и слышит: «О, Вася откинулся!» Вася говорит: «Всё, ребята, я больше с вами не дружу». Но потом походит-походит и видит, что никому он не нужен. Деньги достать надо, есть что-то надо. И возвращается всё на круги своя. Это не просто грустно, это трагедия.

После переезда в Гродно я почти сразу тоже стал ходить в тюрьму. Здесь, в основном, сидят люди по тяжелым статьям. Кто-то приходит на встречу со священником, чтобы просто вырваться из камеры. Но большинство все-таки идет искренне. Если здесь, на свободе, мы можем навесить на себя личину благочестия, особенно когда наступает пост, то заключенным нет смысла притворяться. Представляете, люди и в тюрьме начинают поститься! Я им говорю: «Что вы делаете! Тюремное меню и так скудное, а вы и в этом себя ограничиваете». А они мне отвечают: «Ой, батюшка, нам хочется хоть что-то сделать для Бога и для своей души».

 

Семейная жизнь

С моей супругой Анной мы были знакомы с детства. Мой дядя и ее тетя были мужем и женой, жили в Симферополе. Наши родители знали друг друга. Мы приезжали на семейные праздники и там познакомились. А когда выросли, на одной из свадеб родственников пригляделись друг к другу и поняли, что у нас может получиться что-то серьезное.

Венчание Александра и Анны. Гомель, 1986 год

Как сохранить любовь и уважение друг к другу на всю жизнь? Покойный отец Геннадий Яблонский говорил, что святых много, а порядочных мало. Надо, в первую очередь, быть в этом отношении порядочным человеком. И больше смотреть не свое «я», а слышать твою вторую половину – чего ей хочется. Я не скажу, что у нас все идеально. Может, и существуют такие семьи, где только «Светочка», «Димочка», но я такого не представляю. Это как варенье намазать сверху медом и сгущенкой. Хочется же и сухаря, и селедки (смеется).

Семья – это стремление жить вместе, когда у тебя общие ценности, общие интересы, общие радости, стремление сохранить это от всех внешних бурь. Когда живешь, ты не задумываешься об этом. Просто живешь, растишь детей, добываешь хлеб свой насущный.

Мы очень любим путешествовать и смотреть мир. Но где бы мы ни были, приходит воскресенье, и мы ищем православный храм, чтобы пойти на службу. Без молитвы воскресный день кажется пустым.

В свободное время мне нравится работать руками. У меня много всякого инструмента: и фрезеры, и лобзики. Я сам могу сделать скамейки, стулья, столы. Такая работа по хозяйству доставляет мне удовольствие.

Читаю сейчас меньше, к сожалению. Раньше мог с книжкой до утра просидеть. А теперь почитаешь немного и начинаешь носом клевать. Такое снотворное (смеется). Когда-то с нами жил мой папа, он жаловался на бессонницу. Я ему говорил: «Ну какая у тебя бессонница? Я как ни приду – ты все днем сидишь и дремлешь. Не спи днем!» А сейчас смотрю, что сам пообедаю, и меня на сон тянет, хотя я раньше никогда днем не спал. Всему свое время.

 

Воспитание детей

У меня иной раз спрашивают: «Как вы детей так воспитали?» Да не было у нас никаких воспитательных практик. К примеру, я не становился перед ними демонстративно с рубанком, чтобы дети мои рядом стояли и стругали. Думаю, что здесь не без помощи Божией.

С сыновьями Тимофеем и Андреем

Дети с малых лет жили возле храма в церковном дворе. Поэтому вся их жизнь вращалась вокруг церкви. Жить было сложно. Первые стихари детям супруга сшила из скатерти. Сыновья с детства были в алтаре, прислуживали. Даже когда мы уже жили в Гродно и Андрей участвовал в ночных городских играх, то во сколько бы они ни заканчивались, утром он должен был молиться в храме. Мы с друзьями ездили семьями в паломничества на машинах, ночевали в палатках, а перед этим убирали прилегающую территорию. Дети во всем этом помогали. Они до сих пор удивляются, когда узнают, что некоторые их друзья не умеют ставить палатки.

Сыновья выбрали священнический путь сами, здесь я ничего не советовал. Мне просто хотелось, чтобы они выросли порядочными людьми и настоящими христианами.

У меня пятеро внуков, и их я балую больше, чем детей когда-то, это однозначно. Если для детей были запреты: то не бери, это не делай, то внукам у меня разрешено всё. Можно брать любые вещи, забивать гвозди в пни. Смотрю только, чтобы они пальцы не порезали и руки где-нибудь не прищемили. Когда-то мне пробовали предъявить претензии, что я не тем внуков кормлю, что пельмени им нельзя и прочее. Я ответил: «Вам нельзя – вы там и не кормите. А у деда будут есть всё» (смеется).

С супругой Анной, детьми и внуками

*

Наверное, первое качество, которое любой человек назовет в отце Александре – доброта. О себе Александр говорит, что он человек мягкий и слабый: «Я знал, что иной раз в жизни нужно поступить жестче, но не мог. А потом просто сделал вывод, что сам буду чувствовать себя неуютно, если поступлю против своей натуры. Пускай это будет даже правильно, но для меня противоестественно». А когда я говорю отцу Александру, что все это мне было очень интересно послушать, он отмахивается: что там интересного, обычная жизнь. А, по-моему, он знает секрет, что в жизни и важна сама жизнь, – просто, как обычно, скромничает.

Подготовила Светлана ПАВЛЮКЕВИЧ

Публикация сайта Гродненской епархии