Два бампера (знакомство с Гафтом)

Учёные вот что выяснили: вот ты пожмёшь руку своему приятелю, а тот потом пожмёт ещё кому-то, а тот — ещё кому-то, и на шестом рукопожатии окажется, что ты знаешь Джонни Деппа. Как если бы он жил в паре кварталов и вы по непонятной причине ещё ни разу не забухали с ним в местном баре. Теория шести рукопожатий, про которую все, конечно, слышали. Так вот, не знаю насчёт этой теории и Дж. Деппа, а с Валентином Гафтом меня связывает совершенно бесспорная вещь — два бампера. Один задний, а другой передний.

Вот как это получилось.

Отец ездил на машине нечасто, за 25 лет наездил чуть больше сотни тысяч километров, в основном это были поездки на дачу и обратно, а в хорошую погоду ещё и на Бисерово озеро, что в Купавне. Жили мы в Подмосковье, у отца был водитель, который возил его на завод в Электроугли. Электроугли, Купавна, дача, дом — обычные маршруты; а тут вдруг как-то собрались в Москву, уж не помню, по какому делу. Отец поехал на нашей небесно-голубой «трёшке» — сам, да ещё и меня посадил на переднее сиденье; ура, приключение!

Ехали в своём темпе, я изучал тягучий пейзаж за окном, который постепенно, по мере нашего приближения к цивилизации, уплотнялся и насыщался; поля, посадки и деревянные постройки сменяли панельные окраины, хрущёвки сменяли сталинки, появлялись светофоры, витрины магазинов, спешащие куда-то люди — незаметно мы доехали до центра.

Под конец пути я задремал и момент, когда отец резко стал тормозить, прозевал, хотя и успел выбросить руки на торпеду — а может, это ремень не дал мне впечататься туда лбом, не помню. Помню резкий, как из фильмов про милицейские погони, скрип тормозов, и люди как в замедленной съёмке — вот они медленно поворачивают головы, медленно меняются выражения лиц. Машину несёт вперёд. Удар, грохот, остановка.

Я сижу в машине, отец выходит.

Из той машины вылезает водитель.

Водитель смотрит на зад своей машины.

Отец смотрит на зад его машины.

Водитель смотрит на перед нашей машины.

Отец смотрит на перед нашей машины.

Водитель и отец стоят и смотрят на свои машины, заглядывают под них, как будто там что-то интересное.

Они о чем-то говорят, но слов я не слышу.

Вылезаю из машины, отец идёт ко мне, говорит: «Знаешь, кто это?» Я молчу. «Это Гафт!» Потом спохватывается, мало ли, ведь я могу и не знать, а, может, от смущения, добавляет: «Артист».

Ну, разумеется, я знаю. Сразу его узнал. «Гонки по вертикали», «Чародеи» — клёвые фильмы. Он стоит у машины, пытаясь, наверное, понять, каков ущерб и чья тут вина. Потом они с отцом совсем недолго говорят, я не запомнил ни слова; кажется, это обычный разговор, какие всегда происходят в подобных ситуациях, и он ничем не отличается от сотни ему подобных.

Потом мы едем домой. Отец рассказывает, что Валентин Иосифович предложил ему абонемент в театр, но он отказался, сказав, что не театрал. Рассказывает, что причиной аварии стал по-видимому недостаточный водительский опыт Гафта; он ехал, а потом остановился на зелёном, и отец особо не беспокоился — ждал, что он вот-вот поедет. Но он почему-то не поехал. Недостаточный опыт — машина новая, недавно куплена, заглохла, а завести не получилось. Отец забеспокоился. Но было поздно. Резкое торможение, удар, остановка.

У отца был большой водительский стаж и ещё до «трёшки» он за рулём четыреста седьмого «Москвича» объездил Украину, Молдавию, Крым и Южный Урал. Но опыта, видимо, тоже не хватило, или просто расслабился, отвлёкся на что-то. Так оно или нет, не имеет для меня никакого значения.

Помню, как отец договаривался о ремонте, как нам поставили новую решётку и фары, и машина, простоявшая в гараже пару недель, снова стала ездить. Но это неважно. Я помню другое. Вот я стою на дороге. Водители притормаживают, объезжая нас, чтобы получше рассмотреть подробности аварии. На асфальте осколки фар, куски решётки, потёки бурой жидкости. Пахнет бензином и его запах перемешивается с запахом листьев и весенней пыли — повсюду признаки ранней весны, совсем скоро все зацветёт и зазеленеет.

В какой-то момент я ловлю взгляд Гафта. Он явно обескуражен — дурацкая авария на ровном месте, ему некомфортно, он чувствует себя не в своей тарелке и не пытается этого скрыть. Его губы шевелятся, он что-то говорит. Уж не знаю кому. Но я почему-то счастлив.